Сталинград. Том седьмой. С чего начинается Родина

Танкаев понимал, что перед ним были обыкновенные люди, из кожи и костей. Одни из них старые, другие немощные, коим недолго осталось быть на земле. Но одновременно это были и нелюди, обманно натянувшие, как презервативы, на себя людские личины. Этот обман обнаруживался в них внезапно протянутой птичьей лапой, или рыбной чешуёй на лице, или звериной шерстью, или козлиным копытом в туфле. Каждый из них, как уроды Босха: кто из глаз, кто изо рта, кто из отверстия в животе и горячем паху, источал бестелесную энергию, пучками, лучами, волнами, направляя её в объективы телекамер, в огромный мир. Эта губительная энергия ЗЛА уносилась в эфир, в города и села, разлеталась по всей огромной стране, проникала в каждый дом и квартиру, и через экраны телевизоров, через динамики радио, через компьютеры поражала там невидимые цели, парализовала, заражала, мучила, обрекала на жуткие страдания и корчи. Сванидзе деловито расхаживал в голубом пиджаке по студии, мерзко гримасничал, энергично манипулировал обезьяньими руками, словно вводил поправки в прицелы, уточнял координаты целей.

– Шайтаны…раздвоенные языки, предатели….– кривя губы, едва сдерживаясь, шептал Танкаев, чувствуя дрожащими крыльями ноздрей присутствие этих жалящих энергий. Испытывал каждый раз, как начинали говорить за столом, ожог боли, точно от удара плётки:

– Иай! Злые тушманы…Выпьют вороны ваши глаза! Да засохнет змеиный род ваш!

Глава 7

Он переключил на другой канал. Телезвезда программы «Вести» Светлана Сорокина, сверкала празднично накрашенными глазами и с упоением чихвостила в хвост и в гриву якобы жестокие действия «федералов» в Чечне. Оправдывая свою фамилию, телеведущая как наглая сорока скакала по навозной куче, бойко разгребала, копалась в солдатских вещмешках и грязных окровавленных трупах. Выклёвывала нужные провокационные сцены, просила остановить видеоряд, требовала от приглашённых военных объяснений, комментариев жутких кадров…– Уо-о! Мужчина без усов, как баба с усами. Цх-х! Нашли кому доверить судить о войне! Ты кто такая, хъартай? Откуда тебя чёрный ветер принёс, къавуда?! Э-э, что ты знаешь-понимаешь об армии, новогодняя ёлка? Да у тебя ума в голове, как волос на скорлупе яйца. Тьфу! Танкаев с раздражением снова нажал кнопку дистанционного пульта. На экране возник похожий на гоголевского барина – телеведущий, журналист Евгений Киселёв, икрой не корми, любил заполнить собой голубой экран. Нарочито сверкал в кадре золотой оправой модных очков, сдвинутых на кончик носа…и золотым «паркером», которым делал в кожаном блокноте какие-то многозначительные воздушные пометки. Сто процентный либерал, русофоб, брезгливо дистанцирующийся от всего советского, будто он урождённый английский лорд, вместе с другими такими же кольчатыми плодово-ягодными червяками, как он сам, упорно год за годом точил и проточил свой извилистый ход сквозь дряблую сердцевину Красной Державы; изъел изнутри сладкую мякоть, помог злым силам обескровить Москву и вылез на общероссийском телевидении Останкино, поливая землю зловонной слизью. Так ли случайно? Ведь, знатокам-краеведам известно: Останкино – одно из самых знаменитых и мистических мест на карте Москвы. На этих землях с незапамятных времён селились маги, ведьмы и колдуны-чернокнижники. Известнейшим людям России тут открывалась страшная тайна их смерти. Здесь спрятан магический перстень Мироздания, дающий власть над пространством и временем. В бесконечных коридорах Останкинского центра блуждает загадочный призрак жуткой старухи, предсказывающий беды. На сознание человека здесь и в наши дни воздействуют черные силы Зла.

…и вот, из червяка, Киселёв превратился в достопочтенного, застёгнутого на все пуговицы жука-либерала. Прочно засел на НТВ – в тени райских кущ клювастого стервятника-олигарха Гусинского. Неся в себе гнилое зерно разрушения, Киселёв исправно вещал косноязычные, антироссийские тексты, составленные заокеанскими партнёрами в масонских дворцах. День за днём, вместе с другими членистоногими жуками, крабами, жужелицами и стрекозами со стальными желваками, он упорно выедал теперь мозг миллионам своих сограждан. Превозносил «золотые» ценности Запада, новый порядок вещей и новый уклад в поставленной на колени России.

Прежде чем вещать очередные гадости о советской эпохе, поливать дерьмом трудовые подвиги пятилеток, лить гнусь о «чудаках»-героях Отечественной, – что по «пьянке», из-за «измены жены, оказавшейся слабой на передок», либо ещё по какому житейскому недоразумению – закрывали собой пулемётные гнёзда немецких дотов или бросались с гранатами под танки…Этот румяный «барин» долго топорщил идеально подстриженную белёсую щётку усов, натужено, как при запоре надувал припудренные щёки, тяжело рожал нужные слова, часто, вообще терял начатую мысль и снова держал напыщенную паузу, точно боролся с подступившими газами или сытой отрыжкой…При этом не забывал поблескивать золотым «паркером», Vip-оправой от «Гуччи», демонстрировал новый пиджак от «Версаче», галстук от «Армани».

Танкаев так и не дождавшись от этого надутого, самовлюблённого индюка ни одного толкового слова, мигнул послушным экраном, мысленно подводя черту : «сытые свиньи страшней, чем голодные волки».

Очередной частный, коммерческий канал заламывая руки, закатывая глаза, – Леонид Млечин вдохновенно скулил с бесприютным подвывом: о багровых реках и фарфоровых берегах из человеческих черепов, о кровавом терроре звероподобных большевиков, что красным, испепеляющим смерчем прошёлся по всей царской империи…О жутких репрессиях 37-го года! По его гневному обличительному соло: свирепое НКВД днём и ночью, не жалея патронов, стреляло в подвалах безвинных людей… А великий и ужасный, усатый людоед Сталин, в параноидальном экстазе ночи напролёт, только и делал, что подписывал в Кремле всё новые и новые расстрельные списки, как жертвенных баранов, загонял в лагеря ГУЛАГ-а миллионы советских граждан…И заживо закапывал в котлованах особо опасных его тоталитарному режиму несгибаемых борцов за свободу и демократию.

Выключив звук, Магомед Танкаевич отстранённо смотрел на Млечина – похожего на острозубого грызуна. Ему снова стало худо. Он страшно устал. Был опустошён. Его жизненных сил не хватало на борьбу с пустотой. Его словно кинули в огромную оцинкованную лохань, где шло гниение, совершался распад, действовал процесс разложения. И он чувствовал, что медленно растворяется в этих кислотах и ядах.

Понимал, что предательски, жестоко обманут, как и весь советский народ. И в этом обмане участвовал не только скрытый противник, не только его коварные, хитроумные кураторы из Вашингтона, Брюсселя и Лондона. Но и он сам, позволивший себя обмануть, усыпить свои утончённые звериные чувства, всю жизнь выводившие его из окружений, засад и ловушек.

В обмане участвовали далёкие ледяные звёзды, разукрасившие ложными узорами и тайными массонскими знаками. Участвовала сама жизнь, своими поворотами и изгибами, закинувшая его в эту лохань распада, но это минное поле. Вай-ме! За стенами квартиры на Мосфильмовской, вот за этими шторами-стёклами, среди непрерывных, неслышимых уху взрывов, гибла его любимая страна, его любимая армия. Как тогда в Сталинграде, гибли его лучшие и преданные бойцы, бесстрашно умиравшие во время свирепых атак…Гибли соратники-коммунисты, комсомольцы, страстные красные командиры, которые, смирив гордыню, соблюдая субординацию, вручили ему судьбу своих лучших подразделений. И этот ужас, невозможность остановить беду, превращались в острую, безумную и теперь уже бессмысленную ненависть к обманувшим страну – либерастам и демократам, а по-сути – врагам и предателям. И одним из них был этот, завывающий повивальной бабкой, похожий на злобную-трусливую крысу, демагог-политолог Млечин, мелькавший теперь на экране, сверливший его слух беззвучной лживой и скорбной вытью.

– Собака вонючая! Убью! – Танкаев свирепо схватил пульт, как пистолет, нажал спусковой крючок. Экран телевизора испуганно вздрогнул, беспорядочно замерцал, зашипел, как гадюка под вилами, но извернувшись, вновь вспыхнул своим мстительным аспидным оком.

1-й канал в упор посмотрел на него дьявольски хитрыми, лукавыми глазами главного серого кардинала свободных демократических СМИ страны – Владимира Познера. Искуссный интриган, фальсификатор и провокатор с тремя загранпаспортами (Израиля, США и Франции, не считая Российского!), как с тремя ножами за пазухой, не мигая смотрел ему в глаза, словно говорил:

– Ну, генерал-полковник…чья взяла? Чья Победа? Чей флаг над стенами Кремля? – он обаятельно усмехнулся и почти дружески погрозил ему пальцем. – Каждый сверчок должен знать свой шесток. Ты патриот проигранного дела, не так ли? Ну, ну…перестань бугрить желваки, джигит. Ты уже безнадёжно стар. Эти игры не для тебя. Твоё дело доживать и люлюшкать на коленях внучат. Смотри семейные альбомы, пожелтевшие фотографии и оставайся сердцем на той Второй мировой войне…на тех кровавых полях, – там вам…всем место. Живи воспоминаниями о горячем снеге Сталинграда…Радуйся, что остался жив. А то переезжай всем кагалом на свою малую родину – в Дагестан. Море, горы, орлы, чистый воздух, шашлыки, фрукты – что ещё надо? Звени там своими наградами, перебирай ордена и доживай свой век. Смирись и заткнись. Не мешай молодым, которые сделали иной, я убеждён, правильный выбор. Как говорит поэт: «Пришли другие времена, пришли другие имена…» 7 А если нет, – Познер, словно всесильный Ваал, посмотрел на него, как на вошь, участливо кивнул и со зловещей улыбкой шепеляво добавил. – Закатаем в асфальт вместе с орденами, без всяких речей и оружейных салютов. И все дела. «Вас не надо жалеть, ведь, и вы…никого не жалели». «A la guerre come a la guerre» 8 . У нас, ведь, тоже есть свой счёт, своя Стена Плача, свои обелиски. Мы тоже храним память, у нас тоже: «Никто не забыт, ничто не забыто».

7

Е. Евтушенко.

8

На войне, как на войне (лат.)

Вкрадчивый с американской виниловой улыбкой в тридцать два зуба, журналист Владимир Позднер появился на центральном телевидении в конце «застойных» брежневских 70-х. Уже не молодой, с основательной плешью, потёртый жизнью в ущельях нью-йоркских небоскрёбов из стекла и бетона, и парижских полит тусовках на Елисейских полях…Но ещё не старый, чтобы мелькать на ТВ, быть интересным бальзаковского возраста женщинам и советским трудягам, которым не суждено было быть за границей. Предельно вежливый, нарочито улыбчивый и внимательный, он радовал простых, наивных советских людей своей западной, раскрепощённой открытостью; подкупал тем, что живя на сытом, процветающем Западе, вопреки всему, вернулся в Советский Союз, не на словах, а на деле, разделяя его социалистические убеждения и идеалы, борьбу за мир во всём мире и интернациональную дружбу народов. Это уж много позже его изрытое страстями и ненавистью лицо станет появляться во всех высоких кабинетах, полит салонах и тайных масонских собраниях. Осторожный, как агент спецслужб, велеречивый, как заморский посол, неуловимый, точно свет лунного камня, отдыхающий на могильных плитах своих предшественников, таких же тайных советников, как он сам, рисующий иудейским веретеном закодированный узор каббалы, связывающий на ночные радения духов Тьмы. Все тайные службы и партии, все «народные фронты» и «межрегиональные группы», все упыри-вурдалаки, все кольчатые, ленточные черви и прочие кровососущие паразиты, вся бледная нежить, болотная нечисть, с синими губами вампиры, выпившие соки страны, казалось размножились из его жидомасонского жилета, пропитанного мёртвой слюной.

Подобные существа, подземные гады описаны в атласах и монографиях палеонтологии. Их находят в виде окаменелых скелетов на дне торфяных болот, в угольных шахтах, зыбучих песках. Они оставляют на камнях отпечаток, напоминающий след не то проскользнувшей змеи, не то изворотливой саламандры. Вместо души, был тем, кто в Беловежье мысленно держал пьяную руку Ельцина, направляя удар ножа. Его политика, как политика предателей Родины: Гайдара, Чубайса, Бурбулиса, Полторанина, Шахрая, Яковлева, Козырева и других, – бесконечная, как ядовитая паутина, интрига, работающая на окончательный развал страны, в пользу враждебных американских элит. На превращение России в бензоколонку Запада, опущенную, оскоплённую колонию, которую можно безнаказанно нагибать, грабить, доить, в которой можно устроить мировую свалку радиоактивных отходов и прочего смертоносного дерьма.