Сталинский 37-й. Лабиринты заговоров
Шрифт:
Даладье добавил, что те же сведения о замыслах Германии получены военным министерством из русских эмигрантских кругов, в которых имеется по данному вопросу две позиции. Непримиримые белогвардейцы готовы поддержать германский план, оборонцы же резко высказываются против…».
Но и это не все. Уже в начале 1937 года наркому обороны Ворошилову из НКВД было направлено сообщение: «3-м отделом ГУГБ сфотографирован документ на японском языке, идущий транзитом из Польши в Японию диппочтой и исходящий от японского военного атташе в Польше Савада Сигеру, в адрес лично начальника Главного управления генерального штаба Японии Накадзима Тецудзо. Письмо написано почерком помощника военного атташе в Польше Арно. Текст документа следующий:
«Об установлении
Итак, информация о заговоре военных поступала из разных источников. Эта и другая информация, поступавшие из-за границы в НКВД, не могли не навести на размышления. Однако заговорщики и сами понимали, что опасность разоблачения не исключена. Тухачевский писал в признаниях: «Завербованных было много. Однако несмотря на внушения о необходимости соблюдения строжайшей конспирации таковая постоянно нарушалась. От одних участников заговора узнавали данные, которые должны были знать только другие, и т. п. Все создавало угрозу провала».
Глава 10. Крах
Сегодня, 25 мая, заявляю, что признаю наличие военно-троцкистского заговора и то, что я был во главе его. Обязуюсь самостоятельно изложить следствию все касающееся заговора…
Тухачевский
Открытые политические процессы вскрыли только один срез закулисной борьбы, происходившей в обществе на верхних этажах власти. Мотивы, которые двигали участниками заговоров, образно сформулировал один из лидеров и идеологов троцкистской оппозиции председатель Советского общества Красного Креста Х.Г. Раковский, арестованный 27 января 1937 года. Приговоренный к 20 годам тюремного заключения на процессе в марте 1938 года, он заявил в последнем слове: «Наше несчастье в том, что мы занимали ответственные посты, власть вскружила нам голову. Эта страсть, это честолюбие к власти нас ослепило. Все складывалось как бы само собой».
И хотя Сталин не стремился раздувать жар репрессий, но в преддверии приближающейся войны стране требовалось очищение не только от участников оппозиции - «пятой колоны». Необходимость очищения назрела и в партии. Замене подлежали обюрократившиеся партийные кадры республик, областей, городов. Там правили бал люди недостаточно грамотные, но вообразившие себя хозяевами своих вотчин и проявлявшие вседозволенность. Чистки требовал и ведомственный аппарат наркоматов.
Таким образом, то, что вместо курса, взятого на полную демократизацию управления государством и партией, Сталин вынужден был провести своеобразную кадровую «революцию сверху», стало закономерной необходимостью времени. Она объективно отражала назревшую потребность «перетряски» застоявшегося правящего слоя страны и выдвижения новых, молодых, энергичных сил. Этот процесс не мог совершиться безболезненно. Последовавшие дальше события развивались как природная сила, а силы природы не беспокоятся о том, какие разрушения и катаклизмы они оставляют в результате своего действия. Примечательно, что предвоенная чистка - обновление системы, управлявшей страной, - началось с работников самого репрессивного аппарата.
Еще в период пленума, 3 марта 1937 года, был арестован бывший начальник Главного управления Государственной безопасности НКВД СССР Г.А. Молчанов. Ставленник Ягоды, назначенный по предложению «правых» на пост начальника Секретно-политического отдела, он осуществлял репрессии против меньшевиков, эсеров, священнослужителей и оппозиционеров. Он готовил «первый московский процесс» и, как выяснилось позже, вполне умышленно сосредоточил ход расследования на второстепенных деталях и
второстепенных лицах. Тогда следствие не вскрыло связей Зиновьева и Каменева с Троцким.С приходом в НКВД Ежова Молчанов возглавил в конце ноября 1936 года Наркомат внутренних дел Белоруссии и одновременно Особый отдел Белорусского военного округа, командующим которого был Уборевич. Высказанные на февральско-мартовском пленуме в докладе Ежова и в выступлениях членов ЦК обвинения в адрес Молчанова не могли не получить логического завершения.
Обвинения в адрес одного из старейших работников органов безопасности были связаны с признаниями Авеля Енукидзе. Избежавший в марте 1935 года окончательного разоблачения, бывший секретарь ЦИК был арестован в Харькове 11 февраля 1937 года, где он находился на должности начальника областного отдела УШОСДОР НКВД Украины. Уже на первом допросе, состоявшемся в день ареста, Енукидзе признал свою роль в организации заговора против Сталина. Теперь следствие было вынуждено вернуться к незавершенному делу «Клубок», но показания Енукидзе и Молчанова потянули за собой и другие нити.
Заместителя начальника оперативного отдела НКВД З.И. Воловича, следовавшего в личном вагоне поезда из Москвы в Сочи, арестовали 22 марта. Бывший комендант Кремля Рудольф Петерсон, заместитель командующего войсками Киевского военного округа по тылу, арестован 27 апреля.
Таким образом, распутывание «Клубка», неожиданно оборвавшееся на первой стадии расследования в 1935 году и завершившееся лишь тупиковой ветвью «Кремлевского дела», перешло в новую стадию. Комментируя эти события, Ю.Н. Жуков делает вывод: « В день ареста Енукидзе 11 февраля в Харькове и Петерсон 27 апреля в Киеве дали разным следователям идентичные до деталей признательные показания , рассказывая том, что готовили переворот и арест или убийство в Кремле Сталина, Молотова, Кагановича, Ворошилова и Орджоникидзе».
Ю. Жуков пишет: «Трудно себе представить их предварительный сговор об идентичности показаний только ради того, чтобы обеспечить себе смертный приговор. Еще труднее представить и иное. То, что по крайней мере два, да еще работавших не в столице следователя, получив некие инструкции, добивались необходимых показаний Енукидзе и Петерсона.
Ведь то, о чем поведали бывший секретарь ЦИК СССР и комендант Кремля - четыре варианта ареста членов узкого руководства, все детали такой акции вплоть до указания расположения комнат и кабинетов, существующей там охраны, наилучшего варианта осуществления дворцового переворота - никак не могло быть доверено следователям ».
Еще накануне ареста Петерсона произошли другие многозначительные события. Хотя уже 18 марта, выступая перед работниками аппарата НКВД, Ежов объявил бывшего начальника ведомства Ягоду преступником, но арестовали его лишь 28 марта. На следующий день на основании ордера, подписанного Ежовым, был арестован бывший секретарь коллегии наркомата и управляющий делами ОГПУ и НКВД П.П. Буланов. Обыском и арестом Ягоды руководил заместитель Ежова, являвшийся в свое время и заместителем самого Ягоды, - М.И. Фриновский. Была взята под стражу и жена наркома Ида Авербах, работавшая помощником прокурора СССР.
Примечательно, что в тот же день в Горьком застрелился начальник местного УНКВД Матвей Погребинский. Сообщение об аресте Ягоды он получил во время проведения оперативного совещания; прервав его, Погребинский вышел в туалет и там спустил курок.
В секретном циркуляре от 31 марта, адресованном всем членам ЦК, сообщалось: «Ввиду обнаружения антигосударственной деятельности и уголовных преступлений наркома связи Ягода, совершенных в бытность его наркомом внутренних дел… Политбюро ЦК ВКП(б) считает необходимым исключение его из партии и ЦК и немедленный арест. Политбюро ЦК ВКП(б) доводит до сведения ЦК ВКП(б), что ввиду опасности оставления Ягода на воле хотя бы на один день оно оказалось вынужденным дать распоряжения о немедленном аресте Ягода . Политбюро ЦК ВКП просит членов ЦК ВКП санкционировать исключение Ягода из партии и ЦК и его арест. По поручению Политбюро ЦК ВКП Сталин».