Сталинский 37-й. Лабиринты заговоров
Шрифт:
Дальше, уже с «чистой» совестью, Якир выполнял свое обещание. На последующих допросах он показал, что в 1933 году был вовлечен Тухачевским в заговор и ознакомлен с его целями и задачами. В конце 1934 года Тухачевский при встрече с ним, ним (Якиром) и Уборевичем, посвятил их в планы Кремлевского переворота, который намечался на 1936 год, когда Гитлер должен будет закончить подготовку к войне. Тогда же Тухачевский назвал непосредственных организаторов заговора: Енукидзе, Н.Г. Егорова и еще «каких-то чекистов», среди которых Якир смог запомнить только фамилию еврея Паукера.
Итак, уже после первого допроса все арестованные стали делать признания, но наиболее старательно сотрудничал со следствием Борис Фельдман. Этот крупный, высокий мужчина, косая сажень в плечах и более
Вот одна из записок комкора Фельдмана следователю: «Помощнику начальника 5 отдела ГУГБ НКВД Союза СССР тов. Ушакову. Зиновий Маркович! Начало и концовку заявления я написал по собственному усмотрению… Благодарю за Ваше внимание и заботливость - я получил 29-го печенье, яблоки, папиросы и сегодня папиросы, откуда от кого, не говорят, но я-то знаю, от кого. Фельдман. 31.V.1937 г.» Если предположить, что Фельдман за папиросы «продал» Тухачевского, то последнему следовало соображать, с кем связываться…
Но какие же «пытки»? «Избиения», «кровь» на потолке? О каких «костоломах» с Лубянки рассказывали историки всему миру более полувека? Интеллигентные люди… которым от души хочется сделать признания. Заговорщик Фельдман просто сам рвется к сотрудничеству со следствием.
В этом довольно пространном заявлении Фельдман пишет: «После очной ставки с арестованным Тухачевским М.Н. (25 мая) и написания мною последних показаний от 23 мая Вы обещали вызвать меня к себе для сообщения (дачи) всех тех дополнительных фактов, относящихся к контрреволюционной деятельности армейской организации, которые я восстановлю в своей памяти. Не дождавшись вызова, и после краткого разговора с Вами, сегодня ночью я решил написать Вам из камеры, изложив новые обстоятельства, касающиеся заговора, о которых вспомнил за последние дни…»
Участники военного заговора не были борцами, вдохновленными идеей. Они хватались за любую соломинку. В приложении к записке Фельдман с подобострастием пишет: «Изложив Вам все факты, о которых я вспомнил за последние дни, все же прошу Вас, т. Ушаков, вызвать меня лично к Вам. Я хочу через вас или т. Леплевского передать народному комиссару внутренних дел Союза СССР тов. Ежову, что я готов, если это нужно для Красной Армии, выступить перед кем угодно и где угодно и рассказать все, что я знаю о военном заговоре.
И это чистилище (как Вы назвали чистилищем мою очную ставку с Тухачевским) я готов пройти. Показать всем вам, которые протягивают мне руку помощи, чтобы вытянуть меня из грязного омута, что Вы не ошиблись, определив на первом же допросе, что Фельдман не закоренелый, неисправимый враг, над коим не стоит поработать, потрудиться, чтобы он раскаялся и помог следствию ударить по заговору. Последнее мое обращение прошу передать и тов. Ворошилову».
Начальника отдела внешних сношений НКО А.И. Геккера, на причастность которого к заговору Примаков указал 21 мая, арестовали 30 числа. Уже через день (1 июня) в заявлении на имя Ежова Геккер признал себя виновным и назвал своим вербовщиком Тухачевского. На последовавших допросах 1-го и 9 июня он подтвердил показания, добавив, что был в близких отношениях с Серебряковым и Сокольниковым, и разделял взгляды правых - Рыкова, Бухарина. Геккер показал, что знал о Тухачевском как главе центра заговора военных и по его поручению установил связь с генеральными штабами Германии и Японии.
Трудно сказать, почему в это время не арестовали Гамарника? Правда, 30 мая Политбюро ЦК ВКП(б) приняло решение о его увольнении с должности. В решении отмечалось: «Отстранить т. Гамарника и Аронштама (родственника жены Тухачевского.
– К. Р.) от работы в Наркомате обороны и исключить их из состава Военного совета как работников, находившихся в тесной групповой связи с Якиром, исключенным ныне из партии за участие в военно-фашистском заговоре».
Но когда на следующий день, 31 мая, по приказу Ворошилова к Гамарнику явились заместитель начальника Политуправления А. Булин и начальник управления делами Наркомата обороны И. Смородинов, чтобы объявить приказ об увольнении из Красной Армии, - Гамарник застрелился.
Он пустил в себя пулю сразу после ухода посетителей. У него не было иллюзий в отношении своего будущего. Вскоре были арестованы его ближайшие сотрудники; М.В. Сангурского, который пользовался покровительством Гамарника и был заместителем командующего Дальневосточным фронтом Блюхера, арестовали 1 июня.Если день 30 мая был днем очных ставок, то 31-е число можно назвать днем заявлений или «моментом истины». Их писали все будущие участники процесса. Правда, исключением стал Уборевич. Впрочем, он тоже запирался недолго. Свое заявление он написал через день после очной ставки - 1 июня. В нем он признал, что является членом антисоветского военного заговора и намерен правдиво изложить все обстоятельства, связанные с его участниками.
«Заговор, - писал Уборевич, - возник в 1934 году, и тогда же меня вовлек в заговор Тухачевский». Это заявление на 19 страницах, написанное на имя Ежова, и было представлено позже на совещании Военного совета. Уборевич указывал, что заговору предшествовала «военная групповщина», направленная против единства в армии и лично против Ворошилова. В результате он (Уборевич) сблизился с Тухачевским, а тот свел его с Якиром, который был в близких отношениях с Гамарником.
Он отмечал, что антисоветские настроения в этой группе росли, а после прихода к власти в Германии Гитлера у него, Уборевича, Тухачевского и Якира появилось неверие в военную мощь Советского государства, и они считали, что в будущей войне с Германией и Японией, а также с Польшей Красная Армия потерпит поражение.
Говоря о возникновении заговора в конце 1934 года, фактически Уборевич лишь констатировал момент собственного вхождения в число его участников. Он отмечает, что это был период, когда их (заговорщиков) «неверие переросло в пораженчество». Это послужило толчком к тому, что Тухачевский, Якир, Уборевич «начали проводить активную контрреволюционную работу, направленную на создание условий, обеспечивающих поражение Красной Армии в будущей войне».
Уборевич писал, что до его включения в состав центра Тухачевский говорил о существовании заговора лишь намеками, и делает отсюда вывод, что тот, видимо, не доверял ему. Решающий разговор состоялся в 1935 году. Тогда Тухачевский заявил, что на троцкистов и правых следует смотреть как на попутчиков, а в действительности же он думает о своей единоличной диктатуре. Тогда же Тухачевский сказал ему и о сроках государственного переворота, который приурочен к возникновению войны с Германией, Японией и Польшей.
Сразу предупредим возражения в отношении якобы нереальности союза поляков с Германией, со ссылками на последовавший позже захват немцами Польши. Нет, ничего нереального в таком раскладе планов не было. Обратим внимание, что именно в 1934 году Германия и Польша заключили договор о ненападении.
Но даже и в 1939 году, уже при реализации Мюнхенской сделки, - то есть оккупации вместе с поляками Чехословакии, - лица в окружении Гитлера имели намерения «крепче привязать Польшу к германской политике». В то время Гитлер предлагал Польше стать сателлитом Германии и занять новое место в Европе, которую он собирался создать. И лишь заигрывание польского правительства с Англией и посещение весной 1939 года министром иностранных дел Польши полковником Беком Лондона определило метаморфозу интересов Гитлера в пользу 1 сентября 1939 года.
Но вернемся к заявлению Уборевича. Он писал, что в конце 1935 года, после Киевских маневров, Тухачевский в присутствии Якира рассказал о другом варианте государственного переворота - в условиях войны. План Тухачевского сводился к тому, что верные заговорщикам воинские части неожиданным налетом арестовывают членов правительства и руководство ВКП(б). Правда, Уборевич утверждал, что подробностей Тухачевский при этом им с Якиром не излагал.
Зато он назвал людей, игравших руководящую роль в заговоре: Якир, Гамарник, Корк, Эйдеман. В числе других участников он перечислил сотрудников центрального аппарата Наркомата и Генерального штаба Роговского, Белецкого, Ольшанского, Аппогу, Левичева и начальника штаба Киевского военного округа Кучинского.