Сталинский 37-й. Лабиринты заговоров

И все- таки после встреч И.Н. Смирнова и Пятакова в Германии с сыном Троцкого деятельность оппозиционеров двинулась с новой точки отсчета. В 1931 году для налаживания взаимодействия со «смирновцами» Зиновьев и Каменев делегировали бывшего секретаря Ленинградского губкома Евдокимова. Встреча прошла в служебном вагоне начальника строительства БАМа Мрачковского, стоявшем на одном из московских вокзалов. Зиновьевцы поддерживали и связь с заграницей. Она осуществлялась через двух старых большевиков-дипломатов Г. Шкловского и Аросева.

Кстати, последний женился на дочери крупного пражского торговца Гере Фрейнд, состоявшей в «Союзе свободомыслящей молодежи» и имевшей брата - троцкиста Гарри Фрейнда. Впрочем, активное участие евреев в поддержке лиц, выступавших против Сталина и его сторонников, вообще бросается в глаза.

Окопавшийся за границей Троцкий пристально всматривался в события, происходящие в Стране Советов. Он не уставая плел свою паутину, ее нити протягивались в СССР, и к ним прилипало все больше и больше диссидентствующих людей.

Осенью 1932 года в Берлин отправился работник Наркомвнешторга Э. Гольцман, который сообщил Седову, что группы оппозиционеров в СССР объединились в единый блок и хотят наладить постоянную связь с Троцким. Курьер передал ему статью И. Смирнова «Хозяйственное положение в СССР». И она была опубликована в одном из номеров «Бюллетеня» 1932 года.

В прилагаемом письме Смирнов сообщал Троцкому о создании блока из четырех оппозиционных групп: «Смирнова, зиновьевцев, Ломинадзе - Стэна и Сафарова - Тарханова». Об организованном блоке Седову сообщил также «старый большевик» Ю. Гавен.

Поскольку «смирновцы» работали во многих наркоматах и других советских учреждениях, то Троцкий был хорошо информирован о положении дел в партии и государстве. Среди многих лиц, переправлявших ему «секретные и для служебного пользования» партийные и государственные документы были: Кочерц, бывшая чекистка Н. Островская, оппозиционер Рафаил. В своих конспиративных корреспонденциях Троцкий и Седов называли: Смирнова - «К», Гольцмана - «Орлов», Гавена - «Сорокин», Переверзева - «Петр».

Эта закулисная возня не осталась незамеченной. Несмотря на усилия, прилагаемые Ягодой для прикрытия оппозиционеров, определенная информация все-таки всплыла на поверхность. Так, в связи с расследованием дела «марксистов-ленинцев» Рютина 11 октября вновь были исключены из партии и отправлены в ссылку Зиновьев, Каменев и Стэн. Зиновьев был сослан в Кустанай, а Каменев отправился в Минусинск.

В ноябре 1932 была вскрыта группа «правых» - соратников Рыкова, намеревавшаяся «убрать Сталина». В нее входили председатель Всесоюзного совета по коммунальному хозяйству А.П. Смирнов, нарком снабжения РСФСР Н. Эйсмонт и начальник Главдортранса СНК РСФСР В. Толмачев. Дело «старых большевиков» разбиралось на объединенном заседании Политбюро и Президиума ЦКК. Затем оно было передано на январский пленум 1933 года, который исключил Толмачева и Эйсмонта из партии, а А.П. Смирнова - из ЦК.

Конечно, не для всех дело ограничивалось только изгнанием из партии. 14 января 1933 года состоялся арест руководителя троцкистского подполья Ивана Смирнова. Провал группы Смирнова произошел почти неожиданно. Он стал следствием случайного ареста и чистосердечного признания одного из членов его группы. 20 февраля И.Н. Смирнова исключили из партии, а 16 апреля ОСО приговорило его к 5 годам лагерей. Однако вынужденный под влиянием обстоятельств пойти на этот арест, Ягода не стал ликвидировать организацию полностью. Часть ее членов осталась на свободе.

Конечно, на стороне Сталина стояло значительно больше приверженцев, чем в рядах его противников. И его сторонники могли чувствовать себя победителями. В день открытия XVII съезда партии «Правда» писала: «В жесточайших боях с троцкистами и их оруженосцами - Каменевым, Зиновьевым, с правой оппозицией, возглавляемой Бухариным, Рыковым, Томским, с право-«левацким» блоком Сырцова - Ломинадзе, с контрреволюционными последышами оппозиций - Углановыми, Марецкими, Слепковыми, Рютиными, Эйсмонтами, Смирновыми - партия выковала ленинское единство воли и действия».

У руководства страной были не менее «острые перья» и хорошие литераторы, способные дать яркую характеристику отступникам. И хотя в это же время были арестованы Переверзев, Кочерц, Островская, Рафаил, переправлявшие секретные документы Троцкому, информация о существовании блока оппозиции так и не всплыла на поверхность.

Ягода и его пособники в ОГПУ всячески тормозили разоблачение главных участников заговора, и только после судебного процесса 1936 года картина приобрела различаемые контуры. Это и стало позже основанием для начала Большой чистки.

Но пока тайное еще не стало явным. В протоколе допроса от 26 апреля 1937 года Г. Ягода признавался: «Конечно… если бы не наша предательская работа в НКВД, центры зиновьевцев, троцкистов и правых были бы вскрыты в период зарождения - в 1931-1932 годах. Агентурные материалы об их контрреволюционной деятельности поступали со всех концов Советского Союза во все годы. Мы шли на удары по этим организациям только тогда, когда дальнейшее покрывательство грозило провалом нас самих.

Так было с рютинской группой, которую мы вынуждены были ликвидировать, потому что материалы попали в ЦК; так было с бухаринской «школкой», ликвидация которой началась в Новосибирске и дело о которой мы забрали в Москву лишь для того, чтобы здесь его свернуть; так было с троцкистской группой И.Н. Смирнова и в конце концов так продолжалось даже после убийства Кирова (курсив мой.
– К. Р.).

Надо признать, что даже в таких случаях, когда мы шли на вынужденную ликвидацию отдельно провалившихся групп организаций, как правых, так и троцкистов и зиновьевцев, я и Молчанов, по моему указанию, принимали все меры к тому, чтобы изобразить эти группы организациями локальными и в особенности старались скрыть действующие центры организаций (курсив мой.
– К. Р.)».

Давно известна истина, что любую болезнь предпочтительнее лечить в начале ее появления. Пока она не превратилась в хроническую, требующую радикального, даже хирургического вмешательства. Болезнь оппозиции, в результате двурушнической деятельности Ягоды и его сторонников скрыто развивавшаяся в общественном организме, зашла слишком далеко. И позже Сталин был просто вынужден прибегнуть к скальпелю 37-го года.

Опасным являлось не само фрондерство оппозиционных групп, не тайные козни Зиновьева, Каменева и Бухарина, и даже не вероломные интриги злобствующего Троцкого, усердно раздувавшего пламя заговора. Опасным стало то, что в конце концов этот процесс распространился на армию, брожение в верхах которой, в ожидании иностранного вмешательства, вылилось в подготовку «плана поражения» страны в случае начала войны.

И все же нельзя не обратить внимания на поразительное многотерпение Сталина. На почти подчеркнутый его «либерализм» по отношению к участникам оппозиционных сговоров с тайными записками, сходками, призывами и воззваниями к убийству. Уверовавшие в свою способность управлять государством лучше, чем это делает Сталин и его окружение, честолюбивые люди позволяли себе вольные разговоры и строили коварные планы.

Но можно ли рассматривать применяемые к ним меры как репрессии? Уже в августе 1933 года Преображенский был освобожден из ссылки, а в октябре восстановлен в партии. На XVII съезде ВКП(б) он выступил с покаянной речью. Тер-Ваганяна восстановили в партии в начале 1934 года, правда, в мае (в третий раз!) он снова был исключен и отправлен в ссылку. Оппозиционеры каялись, но не меняли свои повадки.

В чем же тогда выражалась пресловутая «подозрительность» Сталина, о которой, истекая желчными чернилами, писали историки? Нет, Сталин не «выискивал» врагов. Похоже, что до определенного периода он даже пренебрегал тайной возней оппозиции. Он был занят другими делами.