Сталинский 37-й. Лабиринты заговоров

Ему следовало решить насущные задачи, диктуемые жизнью, и она сама подбрасывала ему темы для размышлений. 7 октября 1932 года на квартире у Горького Сталин, Молотов и Ворошилов встретились с группой ученых. Содержание этой беседы касалось организации Всесоюзного института экспериментальной медицины.

В это время Великий перелом происходил не только в промышленности и сельском хозяйстве. Период с 1929 по 1932 год стал моментом обостренной межгрупповой борьбы в литературной и окололитературной среде. Наиболее нагло вела себя группировка рапповцев, которых возглавлял родственник Ягоды и шурин Свердлова еврей Леопольд Авербах. Авербаховцы, утверждая, что они самые ортодоксальные и лучшие проводники линии партии в литературе, объявляли классовым врагом любого, кто подвергал сомнению их непогрешимость.

Сталин занял в этом вопросе четко обозначенную позицию. Еще 23 апреля 1932 года ЦК принял решение ликвидировать РАПП и создать Союз писателей. На заседание комиссии, посвященное этой реорганизации, кроме рапповцев были приглашены А. Афиногенов, Б. Иллеш, Б. Ясенский, В. Киршон и другие. Заседание длилось семь часов. Прения были бурными. Рапповцы не возражали против Союза писателей, но пытались занять в нем ведущее положение и навязать свой собственный «диалектико-материалистический творческий метод».

Именно на этом совещании и появился иной термин - «социалистический реализм», но участие Сталина в литературной полемике не ограничивалось официальными мероприятиями. Утром 26 октября на квартире Горького по Малой Никитской, 6 собралось около пятидесяти человек. Когда в девять часов приехали члены Политбюро, собравшиеся, среди которых находились А. Фадеев, М. Шолохов, Л. Леонов, Ф. Панферов, Ф. Гладков, Вс. Иванов, А. Малышкин, прошли в столовую.

Открывая эту встречу писателей, Сталин указал, что «скоро исполнится пятнадцать лет Советской власти», но «литература не справляется с тем, чтобы отразить содеянное…». Разговор был непринужденный, продолжительный и местами резкий.

Сталин временами вставал из-за стола и «вместе с другими курильщиками стоял в дверях». Страстный спор вызвал метод социалистического реализма. Выражая свою позицию, Сталин упрекал оппонентов, что они отрываются от жизни. Он говорил: «Писатель черпает материал, краски для своих произведений из конкретной действительности, а вы подсовываете ему схему. Пусть учится у жизни!»

Кто- то бросил реплику: «Но это же эмпиризм!» -«Чепуха, - возразил Сталин.
– Это слово можно применять к политику, ученому, но не к писателю. Поймите, если писатель честно отразит правду жизни, он непременно придет к марксизму…».

Протокола не велось. И позже действия и рассуждения Сталина, его мыслительный процесс описал участник встречи К. Зелинский. Он отмечал: «Сталин говорит очень спокойно, медленно, иногда повторяя фразы. Он говорит с легким грузинским акцентом. Сталин почти не жестикулирует. Сгибая руку в локте, он только слегка поворачивает ладонь ребром то в одну, то в другую сторону, как бы направляя словесный поток. Иногда он поворачивается корпусом в сторону подающего реплику… Сейчас это не тот Сталин, который был в начале вечера, Сталин, прыскающий под стол, давящийся смехом и готовый смеяться. Сейчас его улыбка чуть уловима под усами. Иронические замечания отдают металлом. В них нет ничего добродушного. Сталин стоит прочно, по-военному». Именно на этой встрече Сталин назвал писателей «инженерами человеческих душ». Это определение стало крылатым.

В это время он действительно стоял прочно, по-военному отражая удары, которыми пытались поразить его противники. И, как это часто бывает, удар настиг Сталина совсем с противоположной стороны. Оттуда, где он его менее всего ожидал.

Спустя две недели после встречи у Горького, ставшей для советских писателей исторической, 10 ноября 1932 года в газетах появилось краткое сообщение. В нем говорилось: «В ночь на 9 ноября скончалась активный и преданный член партии тов. Надежда Сергеевна Аллилуева. ЦК ВКП(б)». Этот некролог, сообщавший о смерти жены Сталина, был подписан членами Политбюро и их женами.

Несчастье, постигшее руководителя партии, произошло поразительно «своевременно», и поэтому вокруг смерти Аллилуевой нагромождено множество клеветы и инсинуаций. Почти как закономерность все версии этой истории принадлежат противникам Сталина, и каждый из писавших пытался приспособить эту смерть для собственного пользования.

В действительности же все было по-житейски проще. 7 ноября 1932 года после праздничной демонстрации на Красной площади состоялся официальный прием в Кремле. Он проходил торжественно, с тостами и концертом известных артистов. Жена Сталина, веселая и радостная, находилась рядом с мужем среди руководителей страны. На следующий день, вечером, члены правительства с женами собрались на квартире Ворошилова, чтобы в узком кругу отметить юбилей - 15-летие Октябрьской революции.

Все было как обычно. И круг собравшихся, и ведущаяся за столом нескончаемая дискуссия. Надежда Аллилуева пришла на вечер с «модной прической», в черном платье, на котором выделялись аппликации с розами. Но в разгар вечера она вспылила и ушла из-за стола. В.М. Молотов рассказывал Феликсу Чуеву, что во время застолья Сталин шутливо «скатал комочек хлеба и на глазах у всех бросил этот шарик в жену Егорова. Я это видел, но не обратил внимания. Будто бы это сыграло роль».

Молотов считал, что причиной трагедии стала психическая неуравновешенность: «Аллилуева была, по-моему, немножко психопаткой в это время. На нее все действовало так, что она не могла себя держать в руках. С этого вечера она ушла с моей женой, Полиной Семеновной. Они гуляли по Кремлю. Это было поздней ночью, и она жаловалась моей жене, что вот то ей не нравилось, это ей не нравилось… Почему он вечером так «заигрывал»… Она очень ревновала его. Цыганская кровь. В ту ночь она застрелилась…

Что запомнилось? Сталин поднял пистолет, из которого она застрелилась, и сказал: «Пистолетик-то игрушечный, раз в году стрелял». Пистолет был подарочный, подарил ей свояк, по-моему…»

И эту личную трагедию Иосифа Сталина, пожалуй, можно было бы отнести к тривиальной человеческой драме, если бы не одно обстоятельство. Слухов и сплетен вокруг этой смерти опубликовано много, но по причине их откровенного дебилизма даже нет смысла их классифицировать.

Действительно, Надежда Аллилуева была импульсивной и легко возбудимой женщиной, страдавшей некоторой истеричностью. Жена маршала Буденного рассказывала: «Семен Михайлович, вспоминая ее, говорил, что она была немного психически нездорова, в присутствии других пилила и унижала его. Семен Михайлович удивлялся: «Как он терпит?» Сталин жаловался, когда это случилось, Семену Михайловичу: «Какая нормальная мать оставит детей на сиротство? Я же не могу уделять им внимание. И меня обездолила».

В целом отношения Сталина и жены были ровными, но семейная жизнь не бывает без конфликтов. Поссорившись с мужем в 1926 году, Надежда забрала полугодовалую дочь, старших детей и вместе с няней уехала в Ленинград с намерением работать и жить самостоятельно. Сталин позвонил по телефону с готовностью «приехать мириться». «Зачем тебе ехать, - резко прокомментировала жена, - это будет слишком дорого стоить государству… Я приеду сама».

Впрочем, она ни к кому не проявляла чрезмерной привязанности. «Вы пишете, что здесь скучно, - рассуждает она в письме М. Сванидзе 11 января 1926 года.
– Знаете, дорогая, везде так же. Я в Москве решительно ни с кем не имею дела. Иногда даже странно: за столько лет не иметь приятелей близких, но это, очевидно, зависит от характера».

Вряд ли Надежда была идеальной женой. Дочь Сталина вспоминала: «Мама работала в редакции журнала, потом поступила в Промышленную академию, вечно где-то заседала… Нам, детям, доставались обычно только ее нотации, проверка наших знаний. Она была строгая и требовательная мать, и я совершенно не помню ее ласки: она боялась меня разбаловать, так как меня без того любил, ласкал и баловал отец».

Конечно, жену Сталина не обошла мода на эмансипацию, и у нее был свой норов. «Мама, - пишет С. Аллилуева, - была очень скрытной и самолюбивой… Это сдерживание себя, эта страшная внутренняя самодисциплина и напряжение, недовольство и раздражение, загоняемое внутрь… должны были… неминуемо кончиться взрывом…» Нельзя сказать, что характер Н. Аллилуевой был вздорным, скорее, она была женщиной своего времени, стремившейся к независимости даже в отношениях с мужем.