«Сталинский питомец» - Николай Ежов

А процесс неотвратимо приближался. Еще через три дня, 16 января, Берия, используя методы Ежова, представил Сталину на утверждение список имен 457 «врагов ВКП(б) и Советской власти, активных участников контрреволюционной, право-троцкистской заговорщической и шпионской организации», дела которых предлагалось передать на рассмотрение в Военную Коллегию Верховного Суда. Из них 346, по мнению Берии, следовало приговорить к высшей мере наказания, в том числе: Ежова, его брата Ивана и племянников Анатолия и Виктора Бабулиных; Евдокимова, его жену и сына; Фриновского, тоже с женой и сыном; Зинаиду Гликину, Зинаиду Кориман, Владимира Константинова, Серафиму Рыжову, Сергея Шварца, Семена Урицкого, Исаака Бабеля и Михаила Кольцова. В список были также включены имена не менее шестидесяти сотрудников высшего эшелона НКВД {759} .

759

Там же. Л. 116–135.

На следующий день выдвинутое Берией предложение было принято Политбюро без изменений {760} . Вскоре Ежова стали допрашивать непосредственно в Сухановской тюрьме. Допросы вел заместитель Главного военного прокурора Н.П. Афанасьев. В своих мемуарах Афанасьев пишет, что у Ежова под глазами были мешки, он выглядел жалким и измученным. Он спрашивал, действительно ли Сталин решил предать его суду, ведь он направил ему заявление. В отношении обвинения Ежов сказал: «Ну, пил я, это верно, но ведь и работа была чертовская». Когда Афанасьев напомнил показания, полученные на предварительном следствии, Ежов вдруг взорвался: «А скажите, товарищ прокурор, а где эта меньшевистская сука и б…, почему за него я должен отвечать?» На вопрос ошарашенного Афанасьева: «о ком это он», Ежов выпалил: «Я об этой суке — Вышинском… я ведь не юрист, ведь это он всегда советовал и мне, и Иосифу Виссарионовичу, а теперь что, Ежов в изоляторе, а он в кусты? Мои пьянки и занавески в кабинете — все это пустяки, я знаю, что мне теперь «привесит» и Берия, и другие…» {761} . И дальше Ежов рассказал, что именно Вышинский в мае 1937 года у Сталина в присутствии Ежова намекал на необходимость применения насилия, чтобы заставить Тухачевского признаться, и развивал «теорию» о непригодности гуманного обращения с врагами, дескать, царские жандармы с революционерами не церемонились… Сталин, по словам Ежова, своего мнения не высказал, а лишь бросил: «Ну вы смотрите сами, а Тухачевского надо заставить говорить…», что и было воспринято как применение «санкций», то есть пыток к Тухачевскому. Причем Вышинский заверил Ежова, что «органы прокуратуры не будут принимать во внимание заявления арестованных о побоях и истязаниях», а круг прокуроров, допущенных к делам НКВД, будет минимальным. «Впрочем, — добавил Ежов, — товарищу Сталину все известно» {762} .

760

Там же. Л. 136.

761

Ушаков Ю. А., Стукалов А.А. Фронт военных прокуроров. С. 65,69–70.

762

Там же. С. 71–72.

Через несколько дней после принятия решения Политбюро от 17 января начались судебные процессы, которые продолжались и в феврале. Что касается дела Ежова, то его следствие завершилось 1 февраля вынесением обвинения, разоблачающего его как главу заговора в системе НКВД; шпиона, работавшего на разведслужбы Польши, Германии, Англии и Японии; заговорщика, готовившего государственный переворот; виновника покушений на жизнь Сталина, Молотова и Берии и вредителя. Ежов был обвинен в фальсификации дела о ртутном отравлении и в организации убийств ряда лиц, включая собственную жену, которая якобы была английской шпионкой с середины 20-х годов {763} . Ему не вынесли обвинения в педерастии или грубых нарушениях законности {764} . [90] На следующий день Ежова привели в кабинет Берии в Сухановской тюрьме, и там он услышал то, что сам много раз говорил другим обреченным. Берия обещал сохранение жизни в обмен на признание в суде: «Не думай, что тебя обязательно расстреляют. Если ты сознаешься и расскажешь все по честному, тебе жизнь будет сохранена» {765} .

763

Лиханов Д., Никонов В.Я. почистил ОГПУ; Цитриняк Г. Расстрельное дело Ежова…

764

Брюханов Б. Б., Шошков Е.Н. Оправданию не подлежит… С. 145.

90

Хотя по сведениям А. Полянского обвинение в педерастии предъявлялось (Полянский А. Ежов: история «железного» сталинского наркома… С. 291). С 1933 года в СССР «педерастия» (мужеложство), действительно, стало наказуемым по закону. Труд. 2000. 24 февраля; В. dejong. An Intolerable Kind of Moral Degeneration: Homosexuality in the Soviet Union// Review of Socialist Law. 1982. P. 342.

765

Московские новости. 1994. № 5.

Закрытое судебное заседание Военной Коллегии Верховного Суда под председательством Василия Ульриха по делу Ежова состоялось 3 февраля. Согласно закону от 1 декабря 1934 года, оно проходило в «упрощенном порядке» — без участия обвинителя, защитника и свидетелей [91] . По долгу службы на процессе присутствовал заместитель Главного военного прокурора Н.П. Афанасьев. Заседание проводилось в тюрьме, в кабинете начальника тюрьмы. На суде Ульрих запретил Ежову упоминать имя Вышинского {766} . Ежову позволили сделать заявление, в котором он отрицал, что является шпионом, террористом или заговорщиком, говоря, что его признания были вырваны сильнейшими избиениями. Упомянув об обещании, данном Берией накануне, он заявил, что предпочитает смерть вранью. Однако Ежов признался в других своих преступлениях: «Я почистил 14 тысяч чекистов. Но огромная моя вина заключается в том, что я мало их почистил…. Кругом меня были враги народа, мои враги». Он не ждал, что ему сохранят жизнь, но просил, чтобы его расстреляли «спокойно, без мучений» и чтобы не репрессировали его племянников; он также попросил позаботиться о его матери (если она все еще была жива) и его дочери. Последние слова Ежова предназначались Сталину: «Прошу передать Сталину, что все то, что случилось со мною, является просто стечением обстоятельств и не исключена возможность, что и враги приложили свои руки, которых я проглядел. Передайте Сталину, что умирать я буду с его именем на устах» {767} . Вероятнее всего, приговор по делу Ежова был вынесен после полуночи и, следовательно, датирован 4 февраля 1940 года.

91

Отдельные авторы называют иную дату суда — 2 февраля (См.: Лиханов Д., Никонов В.Я. почистил ОГПУ; Цитриняк Г. Расстрельное дело Ежова…).

766

Ушаков Ю.А., Стукалов А.А. Фронт военных прокуроров. С. 74.

767

Московские новости. 1994. № 5.

О том, что случилось после вынесения Ежову приговора, рассказал в своих мемуарах присутствовавший на судебном заседании и при исполнении приговора заместитель Главного военного прокурора Н.П. Афанасьев. По его словам, после заседания Ежова вернули в камеру, а через полчаса его вновь вызвали для оглашения смертного приговора. «Услышав это, Ежов сразу же как-то обмяк и стал валиться на бок, но конвой его удержал и под руки вывел за дверь». Через несколько минут к Ежову в камеру вошел Афанасьев и заявил, что он имеет право подать в Верховный Совет СССР прошение о помиловании и замене смертной казни. По словам Афанасьева, Ежов «лежал на койке, как-то глухо мычал», потом вскочил, быстро заговорил: «Да, да, товарищ прокурор, я хочу и буду просить о помиловании. Может быть, товарищ Сталин сделает это». Поскольку в камере было слишком темно, они перешли в следственный кабинет, где Ежов размашистыми каракулями (у него дрожали руки) написал короткое заявление. Афанасьев передал заявление Ульриху, который из кабинета начальника тюрьмы связался по телефону с Кремлем. Через полчаса он вернулся и объявил, что в помиловании отказано {768} .

768

Ушаков Ю. А., Стукалов А.А. Фронт военных прокуроров. С. 74.

Относительно процедуры вынесения приговора, описанной Афанасьевым, возникают некоторые сомнения и вопросы. Особенно если вспомнить о нормах закона от 1 декабря 1934 года, согласно которым не допускалось кассационного обжалования приговоров и подачи ходатайств о помиловании, а приговор приводился в исполнение «немедленно по вынесении приговора» {769} . Именно поэтому осужденным по этому закону, как правило, не объявляли о вынесенном смертном приговоре. О том, что их расстреляют, они узнавали непосредственно на месте казни. Конечно, на практике бывало, что приговор приводили в исполнение не в тот же день, а позднее. Ну, уж кто-кто, а Ежов должен был знать, что ходатайство ему подавать не положено. И если в деле Ежова были сделаны такие отступления от нормы, то совершенно непонятно — почему? По крайней мере, Афанасьев этого не объясняет.

769

Сборник законодательных и нормативных актов о репрессиях и реабилитации жертв политических репрессий // Сост. Е.А. Зайцев. М., 1993. С. 33–34.

Как пишет Афанасьев, Ежова расстреляли той же ночью [92] , в особом помещении для расстрелов, которое когда-то приказал оборудовать сам Ежов. Вероятнее всего — на специальном объекте НКВД в Варсонофьевском переулке, недалеко от основного здания на Лубянке. По свидетельству заместителя Главного военного прокурора Афанасьева, присутствовавшего при исполнении приговора, это было старое приземистое здание в глубине двора, с толстыми стенами. Афанасьев должен был удостоверить личность расстрелянного. Приговор приводился в исполнение в большом помещении с покатым цементным полом. Дальняя стена была забрана бревнами; в помещении были водяные шланги. Расстрел производился непосредственно перед бревенчатой стеной. По словам Афанасьева, перед расстрелом Ежов повел себя трусливо. Когда он объявил Ежову, что его прошение было отклонено, «с ним случилась истерика. Он начал икать, плакать, а когда был доставлен на «место», то его вынуждены были волочить за руки по полу. Он отбивался и страшно визжал» {770} . [93] Приговор приводил в исполнение, по всей видимости, самолично комендант НКВД В.М. Блохин. Кроме Афанасьева и Блохина, при расстреле присутствовал начальник 1-го спецотдела НКВД Л.Ф. Баштаков. Именно их подписями скреплен акт о приведении приговора в исполнение. Согласно этому акту казнь Ежова состоялась 6 февраля 1940 г. [94] Причем в этот день помимо Ежова был расстрелян еще только один человек — Николаев-Журид. В предыдущие и последующие дни лубянский конвейер смерти работал более производительно.

92

О дате расстрела — 4 февраля — пишет большинство авторов. Действительно же акт о приведении приговора в отношении Ежова в исполнение датирован 6 февраля 1940г. (ЦАФСБ. Ф.7.)

770

Ушаков Ю. А., Стукалов А.А. Фронт военных прокуроров. С. 75.

93

В одном источнике в сильно приукрашенной форме и с сомнительной достоверностью описывается, что после вынесения приговора Ежов был в полубессознательном состоянии и парализован страхом. В тюремном коридоре, по дороге от его камеры к месту исполнения приговора (в том же здании) ему приказали раздеться и провели обнаженного через строй его бывших подчиненных. Кто-то ударил первым. Затем удары посыпались градом. Они били его кулаками и ногами, охранники били прикладами. Ежов закричал, упал на каменный пол, его подняли и потащили дальше, продолжая избивать. На место его приволокли еле живого, возможно, почти уже мертвого. Все, кто был, вели себя необузданно и без команды начали разряжать пистолеты и револьверы в залитое кровью тело когда-то всесильного и грозного наркома. (См.: Брюханов Б. Б., Шошков Е.Н. Оправданию не подлежит… С. 154–155; Камов Б. Смерть Николая Ежова… С. 43.)

94

В 50-е годы, когда было принято сообщать родственникам расстрелянных вымышленные даты и причины смерти «осужденных без права переписки», о Ежове родственникам сообщили, что он «умер от кровоизлияния в мозг 14 сентября 1942 г.».

После приведения приговора в исполнение тело Ежова было положено в металлический ящик и отвезено в крематорий; при кремации присутствовал Афанасьев {771} . Кремированные останки Ежова были сброшены в общую могилу на Донском кладбище в Москве. В ней же ранее был захоронен прах расстрелянного Бабеля. Евгения Ежова покоится на том же кладбище, рядом с тремя своими братьями {772} . В печати и по радио о процессе над Ежовым и его казни ничего не сообщалось.

771

Ушаков С. Ю., Стукалов А.А. Фронт военных прокуроров. С. 75.

772

Chentalinski V. La parole ressuscitee: Dans les archives litteraires du K.G.B. P. 96–97; Сведения О. Капчинского. Москва, октябрь 1997 г.

После ареста Ежова его приемную дочь лет семи, Наталью, забрали у няни Марфы Григорьевны, которая после смерти Евгении Соломоновны присматривала за ней на даче Ежовых, и поместили в Пензенский детский дом. Ее заставили забыть свою фамилию и взять прежнюю фамилию ее матери — Хаютина. По окончании школы в 1958 году она добровольно уехала жить в далекий Колымский край — один из самых печально известных районов ГУЛАГа, — и стала учителем игры на аккордеоне в местной школе. По свидетельствам очевидцев, на рубеже тысячелетия она живет на нищенскую пенсию в однокомнатной квартире в поселке Ола в припортовой зоне Магадана; у нее дочь Евгения (названная в честь приемной матери Натальи) и семеро внуков. Жизнь у Натальи была очень тяжелой. Всю жизнь я жила в страхе, — призналась она в своем интервью. Несмотря на это, Ежова она вспоминает как нежного и любящего отца; даже теперь, когда всплывают все новые и новые подробности его кровавых злодеяний, отречься от него она не готова {773} .

773

Комсомольская правда. 1989. 29 сентября; Жаворонков Г.И. снится ночью день… С 46–65; Ильвес М. Дочь железного наркома // Московские новости. 1999. № 1; Franchetti M. Daughter Fights to Clear Stalin's Hitman // The Sunday Times. London, 31 January 1999.

В 1995 году Наталья обратилась в Прокуратуру с ходатайством о применении к ее отцу Закона «О реабилитации жертв политических репрессий», принятого в октябре 1991 года. Она выдвинула следующие аргументы: «Ежов — продукт господствующей тогда системы кровавого диктаторства. Вина Ежова в том, что он не нашел в себе сил отказаться от рабского служения Сталину, но его вина перед советским народом ничуть не больше, чем вина самого Сталина, Молотова, Кагановича, Вышинского, Ульриха, Ворошилова и многих других руководителей партии и правительства» {774} .

774

Шур Е. Реабилитируют ли Ежова? // Совершенно секретно. 1998. № 4. С. 4–6; Пиляцкин Б. «Враг народа» Ежов остается врагом народа // Известия. 1998. 4 и 5 июня.

Рассмотрев дело Ежова, Главная военная прокуратура пришла к заключению, что за отсутствием доказательств из приговора следует исключить обвинения в шпионаже в пользу иностранных разведывательных служб и в организации убийства его жены. Но безосновательно было бы исключать из приговора другие обвинения, то есть «вредительство, покушение на совершение терактов и участие в организации исполнения этих преступлений». Прокуратура апеллировала к серьезным последствиям деятельности Ежова на посту наркома НКВД и истреблению населения страны, в котором он был повинен, будучи ответственным за организацию массовых репрессий. Таким образом, по мнению Прокуратуры, на Ежова реабилитация распространяться не может {775} .

775

Шур Е. Реабилитируют ли Ежова? С. 4–6; Пиляцкин Б. «Враг народа» Ежов остается врагом народа…; Хинштейн А., Гриднева М. Конец хозяина Лубянки.