Стальная акула. Немецкая субмарина и ее команда в годы войны. 1939-1945

— Похоже, ты у нас теперь будешь вечным часовым, — заметил Бюлов.

— Да, буду. Мне просто не нравится, когда на меня писают собаки, как на эсэсовцев, охраняющих штаб-квартиру партии. Я не могу стоять так же неподвижно, как они.

— Зато научишься играть в карты. Ты уже второй раз продуваешь.

Тайхман взял бутылочку пива.

— Смотри, чтобы тебя не поймали. Когда стоишь на часах, пить запрещается.

Пиво ему мало помогло. Он знал, что Паули — свинья, но никак не предполагал, что это очень хитрая свинья, и потому расстроился.

Вошел Паули с новым старпомом. Никто не встал по стойке «смирно» — в свободное время от матросов этого не требовалось. Командир велел открыть рундуки. В них все было точно так же, как и раньше. Они были чистые, форма и белье — тоже. Но не у всех белье лежало ровной стопочкой на верхней полке. Хуже того, один матрос хранил его на второй полке, а другой — на третьей. Паули взмок от усердия, выбрасывая вещи матросов на пол.

Пока Паули проверял рундуки по правому борту, старпом подошел к Тайхману и сделал знак, чтобы тот поскорее убрал с глаз долой бутылку. Тайхман сунул ее под лавку.

Паули подошел к рундуку Тайхмана и переворошил там все, включая зубную щетку.

— Почему вы не надели форму, которая полагается для ночного караула?

— Меня не отправляли в ночной караул, господин младший лейтенант.

— Черт побери, разве я не сообщил вам, что вы будете нести караул в течение семи дней?

— Это запрещено, — вмешался старпом. — Нельзя в течение двух дней подряд назначать человека в ночной караул. Это разрешается только в боевых условиях.

— Здесь у нас не санаторий.

— Вы правы, — сказал старпом, — но мы служим на флоте и должны подчиняться существующим правилам.

Паули ничего не сказал и покинул кубрик белый от ярости. Старпом поставил ногу на первую ступеньку трапа, и тут Остербур рявкнул: «Смирно!» Слово это прозвучало как-то странно — у него снова были проблемы с зубами. Старпом обернулся и отдал честь в направлении Остербура, и тот вспыхнул, словно юная девушка на первом свидании со взрослым мужчиной.

— Чего разорался? — спросил Питт. — Забыл, кто здесь главный? Это я должен командовать «Смирно!», а вовсе не ты со своей кашей во рту.

— На самом деле это ты должен был скомандовать «Смирно!» — сказал Тайхману Штолленберг.

Тайхман в конце концов попал на берег. Паули ушел в увольнение, а поскольку моряка, назначенного в караул, отпускать в увольнение не разрешалось, старпом послал его на берег по делу — отвезти фотопленку для проявки, разрешив не возвращаться до полуночи.

Отдав пленку, Тайхман пошел к Доре, испытывая смешанные чувства.

Доры дома не оказалось. Крашеная блондинка сообщила ему, что она уехала закупать продукты. У Фёгеле с блондинкой был роман; он утверждал, что это его первая и единственная любовь. Ему пришлось терпеть насмешки Бюлова, с которым он поначалу делил свою единственную любовь, но который потом великодушно отказался от своей доли. Он и вправду был влюблен и без слов сносил все подначки. Когда же Бюлов спрашивал его, на каком языке он общается со своей возлюбленной, которая вряд ли понимает бушменский диалект, он делал вид, что не слышит. В другой раз Бюлов заявил:

— Фёгеле, я уверен, что в постели ты полный профан. Она спит с тобой исключительно из жалости. Ты для нее — все равно что ребенок, а поскольку своих детей у нее, бедняжки, нет, она нянчится с тобой. И ты останешься для нее ребенком до тех пор, пока она тебе не изменит.

Фёгеле всегда отвечал на это одинаково:

— Она любит меня. Иначе брала бы деньги.

Тайхман уселся за угловой столик у самой стойки и принялся пить пиво.

Когда вошла Дора, он встал. Он долго раздумывал, надо ли ему вставать при ее появлении. Но, увидев ее модный, как с картинки, наряд, автоматически поднялся с места. Она приехала в грузовике, который доставлял продукты, привозимые торговыми судами.

— Наконец-то! — воскликнула она и протянула ему руку. — Я сейчас приду — надо проследить, чтобы все разгрузили.

Грузовик привез множество всяких вкусных вещей — ящики со шнапсом, ликерами, винами, шампанским и самыми разными деликатесами в консервных банках.

— Ты всегда закупаешь продукты оптом?

— Конечно. Это дешевле. К тому же так я получаю все без талонов.

— Как тебе это удается?

— Секрет фирмы. А теперь продумай меню. Что бы ты хотел съесть и выпить. Ты получишь все, что твоя душенька пожелает.

— Я полагаюсь на твой вкус.

— Тогда подсчитай сумму по этим счетам — у тебя это наверняка получится быстрее, чем у меня. Ты ведь ходил в хорошую школу.

Дора дала ему кучу счетов, и Тайхман подсчитал их. Сумма составила четырехзначное число.

— О боже, как тебе это удалось?

— Что?

— Так быстро все сложить. У меня бы на это ушло минут пятнадцать.

Она выписала чек и дала шоферу и его помощнику приличные чаевые.

— Спасибо, госпожа, — подняли они свои фуражки.

В эту минуту в кафе вошли Штолленберг, Хейне, Бюлов, Фёгеле и сигнальщик Майзель. Фёгеле тут же удалился со своей единственной любовью.

— Мальчики, вам сегодня придется обойтись без меня, — заявила Дора, — у меня куча дел.

— Так я и знал, — усмехнулся Хейне. — Думаю, наш малыш намерен наверстать упущенное.

— Какой ты умный! — парировала Дора. — Только это не твоего ума дело!

И в первый раз в жизни Тайхман увидел, как Хейне краснеет. Дора в сопровождении Тайхмана удалилась в свои апартаменты.

— Понимаешь, малыш, я и вправду должна заняться делами. Это займет не больше часа.

— Я могу тебе помочь?

— Нет, побудь здесь, пока я не вернусь. Это мой личный бар. Бери все, что захочешь. Только смотри, не напивайся, хорошо? У меня большие планы на эту ночь.

Он пододвинул табурет к бару с намерением попробовать все. Он наливал себе из всех бутылок по очереди — сначала выпил «Штайнегера», потом пропустил по стаканчику «Реми Мартина», «Хеннесси», кальвадоса и арманьяка, «Якоби», «Мартелла», «Дужардена». После этого оставалась еще бутылка шотландского виски, и в довершение ко всему он обнаружил ямайский ром с отличным букетом. Ром был густой и похожий на сироп, поэтому он сделал только один глоточек…

— Ваше здоровье, сударь.

Мужчина, неожиданно появившийся в комнате, был среднего роста и когда-то, по-видимому, отличался мощным телосложением. Он был совершенно лыс и имел толстые, как у негра, губы, все в морщинах и шрамах, и на удивление красивые зубы — слишком красивые, чтобы быть настоящими. Он был одет в хорошо отутюженный костюм, самого модного покроя, с кричащим галстуком и цветком в петлице. Третья сверху пуговица на его ширинке была расстегнута. Темные очки скрывали глаза. Прожигатель жизни, подумал Тайхман и решил, что мужчине за шестьдесят. И может быть, потому, что он не видел глаз мужчины, взгляд его остановился на расстегнутой ширинке.