Стальная маска

Точка отправления

Война никогда не меняется. Её жертвы: человеческие жизни, спалённые хаты, убитый скот и сломанные судьбы, — чудесным образом преобразуются во множественные награды на полке какого-нибудь бравого офицера, переставляющего деревянных солдатиков на военной карте. Мы не станем утверждать, что именно такой личностью был Патриций, потому как его история для нас — тёмный лес, куда отправляться бессмысленно, да и жутко. Да, жутко слышать про умирающих в агонии димасийских кметов, заживо сгорающих в своих хатках; ужасно представлять поле брани, заваленное трупами и ступающие по ним ноги новых мертвецов, которые будто бы не понимают, что их участь уже решена, держат в сердце глупую надежду, которую волнует очередной залп вражеских стрел. Об этом думал Патриций осматривая свою коллекцию наград стоящих на полке.

Ужасы бойни проносились перед его глазами, он абстрагировался от мира, предавшись рассуждению. Думал мужчина о Витусе и том пути, который он избрал для себя. Путешествия в Демасию — Демасию, с которой они закончили войну всего несколько лет тому назад! — было самым ужасным решением его ученика. С одной стороны он радовался любознательности Витуса, его нескончаемому энтузиазму рвущего поводок в сторону неизведанного, но с другой наставника беспокоила стезя, в которую медленно входил лесной мальчик; впервые за время знакомства он узнал в нём себя.

Когда-то давно, придя на службу в ноксианскую армию, Патриций был таким же любознательным, желающим изучить весь мир, захватить его в свои объятья и шаг за шагом придавать обсуждению. Но вместо света он принёс тьму, вместо лекарства — болезни, вместо жизни — смерть. Повторит ли Витус его путь? — оставалось загадкой.

Однажды мы услышали следующее изречение: Кого помянешь — того приманишь; пожалуй ещё никогда пожилая старушка сидящая на базаре, не была так права. Патриций думал о своём ученике, и вот он, явился будто по сигналу.

Послышались громкие стуки в дверь. В них читалась серьёзность, с которой палач берётся за работу; уверенность первооткрывателя, твердящего, что люди вскоре смогут покорить небеса. Мужчина слегка опешил, ведь привык к лёгкой робкости Витуса, особенно сильно проявляющейся в мелочах. Ответил, сев за кресло, надев улыбку:

— Да, войдите.

И он вошёл, быстро закрыв дверь и садясь в кресло напротив. Патриций глядел на своего ученика и не понимал, что же изменилось в Витусе? Понимание пришло с первыми словами:

— Я отправляюсь в Демасию.

Гнев крыльями стрекозы настигал Патриция, казалось, ещё секунда, и он перевернёт стол с грозными криками. Но вместо этого мужчина лишь откинулся назад и, взяв в руки перо, всячески старался не встречаться взглядами с Витусом. Подобное сейчас было крайне неуместно. Глаза человека, чьими предостережениями пренебрегли; советы отправили в отходную яму и, наплевательски отнеслись к доброй воле, не могли выражать ничего хорошего. В глазах Патриция читалась обида, злость, откровенная ярость; он ощущал предательство, будто бы застал любовника супруги на своём ложе. Прозвучали слова:

— Если на то воля твоя, езжай. Коль желаешь отправиться на виселицу…

— О чём ты говоришь, Патриций, к чему злословишь?

— О, как. Злословью значит… Ну-ну, поглядим, что ты скажешь, увидев шибеницы с висельниками, аккуратненько, вдоль дорог расставленные, — мужчина отложил перо, потянулся вперёд. — Знаешь, кто там висит, Витус? Понимаешь, кого там вешают?

— Очевидно… Злоумышленников и…

— Таких, как ты, Витус. Демасия — это не страна возможностей, это точное противопоставление Ионии, куда я тебе советовал отправляться. Подумать только! Вместо изучения флоры и фауны Ионских лесов, ты выбираешь вонючие города Демасии, где правит закон силы.

— В Ноксусе тот же закон, — легко парировал Витус.

— Вот именно, и ему всё равно, хвост у тебя аль уши, жабры на пятках или две гуськи. Пойми, Витус, в Демасии тебя повесят при первой же возможности! Им даже не нужно будет предъявлять тебе что либо. Ступишь на их границы — уже преступник!

— Ты пытаешься держать меня на поводке! — взревел Витус, подрываясь с места, возвышаясь над Патрицием, что даже при своём высоком росте был на голову ниже юноши, — Как мой "любимый" папаша! Не позволю!

Ох, Витус, сколько же в тебе огня. Способен ли этот факел дать свет тёмным душам? Возможно ли, что это пламя согреет нуждающихся, но не спалит их шаткую веру в светлое будущее? Чем заняты твои ладони, Витус, что ты сжимаешь: меч или свечу?

Эти вопросы следовало задать Патрицию, но он чувствовал себя последним идиотом, спорящим со слепым до правды, с глухим до истины. Возможно, если бы наставник проявил немного тактичности, ссоры удалось бы избежать, но как мы видим…

— Я не зверёк, которого можно держать у ног! Не псина, делающая, что ей велено. Я — Витус Гальего, я…

— Ещё одна жертва на Демасийской шибенице! Расскажешь это своему палачу!

Грозно взревев, Витус, пустился прочь, громко хлопнув дверью. Патриций в эту секунду упал в кресло, гнев заполонил его сердце: он будто бы разговаривал с ребёнком, стараясь спасти его от собственной глупости. Но, как сказал Инокентий Пшик в своём мемуаре, два раза прочитанном лесным мальчиком: Нет страшнее врага, чем глупец, ибо ему не нужно ничем руководствоваться: он наедине со своим безумием, и ему хорошо. Так, кто же мы такие, чтобы запрещать безумцам быть собой, отнимать у них то немногое счастье, что позволяет им глядеть в завтрашний день с надеждой?

Пока Патриций остужает пыл, нам следует пояснить всю дрянность ситуации и разъяснить детали минувшего диалога. В Ноксусе к вастаи и иным расам относятся терпимо, чаще всего используя, как рабов. Можно увидеть множество поро в клетках на Хворецком рынке, не составит труда приобрести привезённого из Ионии вастаи, за полтысячи ноксианских динаров. В Демасии же всё более жоще, там действует закон позволяющий всем и каждому истреблять тех, кто хоть немного отличается от человека. Витус намеревался отправится туда, где любой кмет с удовольствием отрубит ему голову, а после пойдёт получать вознаграждение и пристанет перед семьёй, как защитник!

— Вот дурак…

И историю этого дурака нам велено передать.

***

Каждый, кто был вхож в усадьбу Гальего, приглашался в гостиную, имеющую камин. Сейчас там горит огонь, а замест углей используются старые полотна с изображением главы семейства, почившего несколько дней тому назад. Гэвиус держал картину, изображающую его отца. Что же он чувствовал, глядя в глаза покойного Олуса? Судя по самодовольной улыбке — победу, замечая лёгкую печаль в глазах — сожаление. Вы никогда не узнаете, каково бывает без того или иного человека, пока он не покинет вас. Сейчас Гэвиус понял это как никогда: ему не хватало старого бурчание отца, его криков, адресованных прислуге, и пьяных выходок.