Стальная петля

Бить противника требовалось как можно дальше от осыпи. Радиус поражения плазменной ракеты довольно велик, и в него мог угодить невзначай любой выбравшийся из-под завала разведчик. Я активировал бортовое вооружение и, снизившись до уровня кратерного края, медленно повел «Пустельгу» в сторону институтских корпусов. Еще пара секунд, и внизу разразится такой огненный хаос, что он затмит даже смерч. 30-миллиметровая импульсная пушка, лазерная установка и дюжина ракет разнесут немало танков и бронемашин, а гражданской техники и того больше…

– Тревога! Аномальная активность резко усиливается! – предостерегла Марга за миг до того, как торнадо мощным скачком увеличился в размерах и стал вдвое толще. Техника у его подножия утонула в потоке энергетических всполохов, а шаровые молнии заметались над ней, как стаи огромных светляков.

Стиснув зубы, я откинул пальцем с кнопки ракетного запуска предохранительный колпачок и дал залп по первым рядам агрессивной армады. Однако, прежде чем ракеты достигли цели, им навстречу опять же из смерча вырвалось что-то темное, бесформенное и быстрое. Издали оно походило на крупную стаю стрижей или облако несущегося по ветру дыма. Шарахнувшись в сторону, черное нечто легко увернулось от моего выстрела и устремилось прямиком к «Пустельге».

Почуяв неладное, я резко направил машину влево, уходя с линии атаки. Внизу полыхнули две плазменные вспышки. По расчетам, они должны были изжарить не только впередиидущий транспорт, но и внезапно нарисовавшуюся над ним неведомую летучую угрозу. Заложив крутой вираж, вертолет прочертил в воздухе круг и снова развернулся носом к смерчу.

Черной дряни у меня на пути не было. Ага, сгорела, стало быть! Что ж, туда ей и дорога. Нет времени на изучение этого загадочного противника. Все необходимое я уже выяснил: он быстр, но уязвим для плазмы, а значит, чем его бить, теперь понятно. И если из смерча выскочит еще одна подобная тварь, ей также несдобровать.

Тварь возникла не из смерча, а из воздуха, да еще аккурат перед самым носом у «Пустельги». Причем, судя по всему, это был не новый враг, а тот же самый, ничуть не пострадавший от сверхвысокой температуры. И едва он дотянулся своими мерцающими щупальцами до вертолета, как моя песенка была спета.

Вблизи существо непонятного происхождения выглядело так же, как до этого издалека – то есть фактически никак, – разве что размеры черного сгустка увеличились до размеров «Пустельги». Армированные стекла кабины покрылись трещинами, а затем вылетели из пазов, хотя предел их прочности был рассчитан на попадание импульсного снаряда. Предупреждение Марги оборвалось на полуслове, поскольку вся штурманская электроника разом вышла из строя, а мониторы зарябили сплошными помехами. Турбина заработала вразнос, загрохотала, окуталась пламенем и начала рассыпаться на части. Вертолет принялся рыскать из стороны в сторону, напрочь отказываясь подчиняться управлению, один из винтов заклинило, и он оторвался, а в кабине завоняло гарью.

Вот и весь последний бой одного из лучших вертолетчиков армии! Бой, который закончился, не успев даже толком начаться! Я часто гадал, каким он будет, если мне доведется погибнуть на боевом посту, но никогда не предполагал, что это произойдет настолько быстро! И погеройствовать напоследок не успел. Обидно – не то слово!

– Кайман – Альфе! Кайман – Альфе! Нахожусь под ударом! Повреждения критические! – прокричал я в эфир, надеясь неизвестно на что. Впрочем, выбор у меня был невелик: или попросту орать от страха как дурак, или делать это так, сохранив хотя бы каплю достоинства. – Теряю высоту! Падаю! Катапультируюсь!

Последнее, что я предпринял, прежде чем рванул рычаг катапульты, это выпустил по смерчу еще две ракеты, благо вооружение пока функционировало. Мне придется приземляться прямо на опутанную молниями армаду. Заведомо гиблое дело. Но пусть подо мной станет хотя бы на десяток-другой врагов меньше – какое-никакое, а утешение. Пока я буду опускаться на парашюте, воздух внизу остынет, и, кто знает, может, мне еще повезет выбежать из кратера до того, как меня настигнут механические чудовища.

Лопасти уцелевшего винта отстреливаются, лишенная стекол крышка кабины – тоже, а вслед за ней вместе с креслом вылетаю я. Вновь тело терзают чудовищные перегрузки, и пока надо мной не раскрывается парашют, меня крутит и вертит в воздухе похлеще, чем на тренировочной центрифуге. И когда обезумевший мир перестает мельтешить перед глазами и вновь принимает нормальное положение, я вижу все, что творится сейчас подо мной.

Вижу нечетко – голова после стремительного взлета и кувыркания идет кругом, – но и так понятно, какая судьба постигла мой вертолет. Его взрыв сливается с плазменными вспышками ракет, а разваливающийся на куски корпус камнем падает в бушующее внизу пламя. Я тоже опускаюсь в него, и оборвись сейчас мой парашют, еще успею перед тем, как разбиться, хорошенько прожариться. Но, хвала конструкторам «Пустельги», парашют, комбез и шлем выдерживают ударившую снизу волну жара и не дают мне обратиться в угли. Я лишь обжигаю руки, но в моем положении это не самая страшная неприятность.

Далеко не самая страшная.

Я готовлюсь к жесткой посадке и заодно стараюсь высмотреть сверху путь, по которому мне предстоит выбираться из кратера, когда сзади налетает упругая волна воздуха. Я начинаю раскачиваться на парашюте и пытаюсь поспешно выровнять снижение, еще не ведая, что до земли мне уже не долететь. Едва болтанку удается унять, как я попадаю в новый поток воздушной стихии, на сей раз более мощный и увлекающий меня в противоположном направлении.

Иными словами, прямиком в торнадо.

Я не в силах ни пошевелиться, ни закричать от страха. Воронка стала еще огромнее и чудовищнее (видимо, это ее резкое увеличение вызвало первый, короткий порыв ветра), и теперь ее серая поверхность вращается практически рядом со мной. Совладать с центростремительным притяжением смерча невозможно. Оно настолько неудержимо, что даже отстегни я ремни и вывались из кресла, ураганный ветер все равно, как пушинку, унесет меня в этот мутный, грязный поток.

А может, это вовсе и не ветер? Такое ощущение, будто сам Всевышний Творец взял свою колоссальную кисть и сейчас размазывал ею эту часть мира так, как художник размазывает на палитре краски, когда смешивает их. И что ожидает меня – ничтожную капельку, – когда я вольюсь в состав божественного замеса? Вряд ли что-то хорошее. Скорее всего, моя участь окажется такой же, как участь прочих бесследно сгинувших здесь людей.

Все кончено. Еще мгновенье, и смерч попросту слизнет меня и отправит в свою вращающуюся утробу. Или будто наждаком разотрет в ничто миллиардами раскрученных им частиц пыли. Наверное, мне суждено претерпеть самую жуткую боль из тех, какие я только испытывал в жизни. Такую боль, от которой я, прежде чем умереть, наверняка успею сойти с ума. Даже произойди все мгновенно, половину последнего мига своего существования я проживу безумцем. Хотя где гарантии, что я им уже не стал? От всего увиденного мною сегодня это было бы вполне простительно.

Я смотрел не моргая на неумолимо приближающуюся стену торнадо, а он – кто бы мог подумать! – в это время пристально следил за мной! Сначала одним глазом, потом двумя, еще через секунду – тремя, вскоре – четырьмя… А когда я на бешеной скорости влетел в мутную бездну, она таращилась на меня семью сверкающими, как маленькие солнца, глазами. И не просто равнодушно взирала, а присматривалась. Глаза бездны надвигались, и я был заворожен их феерическим блеском настолько, что даже позабыл о близкой смерти.