Стальное сердце (ex-Naruto)

Удары мы нанесли одновременно.

Он - три режущих удара своим коротким мечом, я - один, на отшаге - кистенем.

Он - попал тремя же ударами. Я - соответственно, одним.

Три неглубоких пореза - думаю, что вражина ожидал несколько более впечатляющего результата (вроде валящегося на землю всего такого мертвого меня, заливающего землю кровищей и корчащегося в предсмертных судорогах, и зовущего маму...), а вот увесистая гирька, прилетевшая с неожиданных угла и дистанции ему в колено - явно стала для него неприятным и очень болючим сюрпризом.

Попал, хорошо попал - гирька кистеня, если с маху, проминает хорошую кирасу - ни одной не встречал, чтоб не погнулась, куда уж там человеческим костям, а колено - такая хрупкая вещь...

Впрочем, противник, лишь зашипев, переместил вес на здоровую ногу, и рубанул мечом - навстречу моему повторному взмаху - я чуть не остался без руки, а тросик кистеня оказался перерубленным.

И снова, следующий ход мы сделали одновременно.

От удара торцом рукояти меча в лоб, у меня из глаз посыпались звезды, а в ушах зашумело - но молния, из последних крох маны попала, почти что куда надо. Почти - это потому, что метился я в левую сторону груди, а попал в плечо.

И сам получил ответку, да такую, что мало не показалось.

Примерно на ладонь, меч этого урода, просадив "шкуру", погрузился мне в живот.

Да, вот и все...

Жаль... Я ничего не успел, ни в прошлой жизни, ни в этой. Дали дураку второй шанс - и его просрал...

Как глупо.

Как обидно...

Кто-то рассказывал, как в минуту смертельной опасности, перед глазами проносится вся жизнь. Вспоминаешь все, даже то, что давно и прочно забыто.

Раньше я смеялся над подобными россказнями - но теперь сам испытал нечто подобное. Нет, не вся жизнь, а лишь один эпизод промчался перед глазами.

Счастливое беззаботное детство, в прошлой жизни.

Мой друг...

Донни. Улыбчивый чернявый парнишка, чуть старше меня. Тощий и вертлявый, как и я, в общем то. С его вечно чумазой рожи никогда не сходила ухмылка, и неважно, насколько нам было сложно - мокли ли мы в нашей конуре с дырявым потолком во время непогоды, или убегали от базарной стражи - он не умел унывать. Мой единственный настоящий друг... Я уже не помню, когда и как мы с ним познакомились, но сдружились практически сразу - кусок заплесневелого хлеба, отнятого у крыс на помойке, несколько монет или яблок, украденных на рынке или тумаки от нищих постарше - все было поровну. Если бы у меня был бы брат - я хотел бы, чтобы он был похож на Донни.

Дьявол, не иначе, дернул нас тем по-настоящему поганым днем залезть в лавку жирного Сэмми - тот торговал различной немудреной снедью (хлеб, пироги, сушеное мясо, крупы, овощи) и всякой ерундой, для домашнего хозяйства. Видимо, пара удачных дел в один день, когда нам удалось обчистить какого-то зеваку на рынке (пускай в его кошельке было всего лишь полтора десятка медяков, но нам и это казалось богатством) да украсть настоящее одеяло, почти новое, в лавке старьевщика, придали нам уверенности, и мы полезли к Сэмми, уж больно вкусно пахла его выпечка, выложенная на лотках. Этот запах сводил с ума, дразнил воображение, и нам казалось, что вкуснее тех пирогов с требухой и свежего хлеба ничего на свете и не бывает. Тратить, правда, на это монеты было жалко до безумия - деньги мы откладывали на черный день, на то время, когда удача от нас отвернется и не удастся ничего найти, или украсть (а такое случалось частенько).

И мы решили, что раз уж удача сегодня с нами, отпраздновать это Сэмовой выпечкой.

Тихонечко, вдоль стены - проникнуть в лавку - ее дверь широко распахнута. Жирный Сэмми, стоящий боком ко входу в лавку, вроде бы занят разговором с какой-то дородной теткой и ее муженьком, и более ни на что внимания не обращает. Я одним рывком, с низкого старта, добегаю до лотков, хватаю, до чего руки дотягиваются - какая-то лепешка и каравай вроде бы, и мчусь к выходу - сегодня наш день! За мной Донни - его улов тоже богат, сзади слышу дикий рев Сэмми. Я быстро бегаю, а с такой добычей буду еще быстрее. Какой-то грохот сзади, звучный шлепок - оглядываюсь на бегу - Донни... Он запнулся о порог лавки и со всего маху растянулся на дороге, здорово приложившись о булыжники, которыми она была вымощена, пироги, которые он прижимал к груди, раскатились по сторонам. В дверном проеме появляется жирный Сэмми, проявивший неожиданную для такой туши резвость, и, не останавливаясь, с размаху пинает своей огромной ножищей моего друга в бок. Я вижу, как тощее тело Донни подлетело от удара и перевернулось, а Сэмми бил еще и еще, наносил удар за ударом, по голове, телу пацана, пока мальчишка не перестал шевелиться...

Донни прожил еще четыре дня. Жирный ублюдок повредил ему позвоночник и отбил внутренности, а за те жалкие гроши, которые у меня были, травники и аптекари, те которые были в нашем квартале и в соседних - помочь отказались. Он ненадолго приходил в сознание, что-то шептал пересохшими губами и постоянно просил пить, смотрел на меня своими голубыми глазами - но не видел уже ничего. Мой друг умирал, а я ничем не мог ему помочь.

В ночь на пятый день я снова остался один.

Денег, которые мы с ним накопили, едва хватило, чтобы оплатить место на кладбище. Плевать на них - мой друг не будет похоронен в канаве или на помойке, он достоин большего, чем быть закопанным в грязи на свалке, как любой другой обитатель трущоб. Пьяный кладбищенский сторож, ворча, забрасывал могилу землей, а я стоял и молча смотрел на место, ставшее последним приютом для моего единственного друга. Потом упал на колени, и плакал, как девчонка, первый и последний раз в жизни, пока слезы горя не превратились в слезы ярости. Прощай, друг. Надеюсь, тебе хорошо, там, где ты сейчас, может быть, на том свете свидимся...

Длинный крепкий толстый штырь со шляпкой на одном конце, я когда-то нашел его в порту - не знаю, для чего он предназначен, но лучшего оружия у меня не было. Я долго точил его об шероховатый булыжник, благо мягкое железо хорошо поддавалось обработке, пока острие не превратилось в некое подобие шила, и приделал импровизированную рукоятку, из какого-то барахла - лишь бы держалось.

Сэмми жил на втором этаже своей хибары - на первом располагалась его лавка. На ночь окна запирались ставнями, а толстая дверь - на засов. Такие меры предосторожности в нашей части города были куда как не лишними - беспечные и доверчивые жили тут плохо, и порой, недолго, но я не собирался лезть в двери, моей целью было круглое окошко под самой крышей, ведущее на чердак. Маленькое - взрослому ни за что бы не пролезть, но тощему как скелет ребенку оно не преграда - лишь бы голова пролезла, а остальное - легко. С крыши - в окошко, с чердака - на второй этаж, а дальше - на звук заливистого храпа. Я до сих пор помню эту сытую харю, сопящую и пускающую во сне слюни - лицо убийцы моего друга. От ненависти у меня сводило скулы, и я воткнул ему свое импровизированное оружие в глаз, на всю длину, навалившись на него всем телом - храп прекратился, и больше Сэмми не издал ни звука, лишь конвульсивно дернул ногами. Туда тебе и дорога, гнида, надеюсь, ты будешь гореть в аду.

Старый жрец какого-то из светлых богов - бородатый дед в застиранной и штопанной-перештопанной хламиде, проповеди которого мы с Донни иногда слушали на улицах, говорил, что после смерти каждый человек предстанет перед вратами в загробный мир, и перед ними он встретит всех, кому помог и кого любил, и всех, кого когда-нибудь обидел. Я хочу верить, что это так, и я встречу жирного Сэмми, там, куда мы все когда-нибудь попадем.

И смогу убить его еще раз.

Волна дикой, какой-то нечеловеческой ярости всколыхнула уже начавшее проваливаться в беспамятство сознание, как здоровый булыжник, брошенный в застоявшуюся лужу.

Да, мне пора на тот свет...

Но ты, гнида, пойдешь со мной!!!

Время словно замедлилось.

Вот я делаю немеющими ногами шаг вперед - острие меча прокалывает тело насквозь, но боли пока нет. Небольшая овальная цуба меча упирается мне в живот - правой рукой перехватить врага за запястье, а левой... Левой рукой вбить ему нож, снизу вверх, под челюсть. Да, тот самый, отнятый у местной шпаны, старый, но острый - по рукоять.