Стальное зеркало

Очень интересные нынче арелатские наниматели пошли. Сами себе палки в колеса втыкают, сами на себя узду надевают. Забавно, а сколько бы за пересказ этого разговора мне заплатили в Лионе? Да нет, это уже лишнее. Наверняка все у них с Лионом заранее обговорено. И господа негоцианты, которые такие же негоцианты, как я, — хотя чернявый, пожалуй, и впрямь капитан, но едва ли торгового флота, — совершенно не опасаются, что я пойду передавать содержание разговора Клоду или тем паче королю. А я ведь и впрямь не пойду ни к тому, ни к другому.

Я даже к коннетаблю с этим прийти не могу. Потому что черт с ним, с убийством, но где, когда, кто мне еще даст сто пятьдесят тысяч золотом? Я уже ради этой суммы всех продам и предам, а десять тысяч арелатских солдат… ну и кто из двоих из зеркала вылез, рыжий или черноволосый? Где ваш договор, давайте сюда, я кровью распишусь.

Хотя нет. Пока не распишусь.

— Я понимаю, что людей вы гарантировать не можете. Тут мне придется положиться на ваше слово. Как и вам в некоторых вопросах придется положиться на мое. — Например в том, что Его Святейшество Папа не узнает, что смерть его сына покупали не люди из Лиона, а люди из Равенны. Не Арелат, а Галлия. Официальные союзники. — Но вот про золото я хотел бы услышать больше.

— Людей вы получите. Закончив с делом, отправляйтесь в Лион. Вас встретят на границе. Я встречу, — на всякий случай уточнил капитан. — Что же до золота…

— Мы прекрасно понимаем, что в подобных делах не обойтись без задатка. В течение четырех недель вы получите половину названной суммы. В той форме, какую сочтете наиболее предпочтительной. Вторая половина будет ждать вас в Лионе, — вступил рыжеватый.

Значит, это серьезно… И, кажется, понятно, в чем дело. Галлия и Арелат договорились за спиной у остальных. Но Равенне не нужен сильный союзник на том же самом побережье — аппетит приходит во время еды и Арелат может и не остановиться. Вот они и нашли, куда спровадить лишних — с их точки зрения — солдат.

А что получает Арелат? Много. Возможность убрать войска с галльской границы. И возможность не в следующем году, так еще через год взять Аурелию в клещи — с востока и с запада, от нас. Десять тысяч — это не сыр в мышеловке и не сама мышеловка, армии вторжения из них не получится, да к тому же они по вере всем в Каледонии чужаки. Но тот, кто приведет эту силу в страну, вынужден будет с ней считаться. Очень и очень считаться. Во всяком случае там, где дело касается исполнимых желаний. А еще, если подумать, можно вспомнить о том, что Каледония некогда была опорой сельдяного и трескового флота. Это сейчас из-за войны все прахом пошло, а на север по рыбу ходят датчане с басками. А если дать нам пару лет мира и возможность отстаивать свои интересы… то с датчанами мы договоримся, поделимся. Как-нибудь. А кое-кому придется искать другие тресковые места. И я знаю, кого очень заинтересует доля в этой рыбе.

Нет, возможно, потом подводные камни и обнаружатся, но пока — сходится.

— Я хотел бы вас предупредить, — вступает черный. — Ваш противник — очень хороший боец. Исключительно хороший. Он уступает вам только опытом.

Это вызов, как говорят наши альбийские соседи, это, определенно, вызов. Южанин знал, что сообщить. И как. Важные сведения, действительно важные. И в чем-то меняющие дело. Убивать ромского мальчишку, бывшее духовное лицо, по виду — прутом перешибешь… или драться с равным. Почти равным.

Нет, все равно — скверное дело, как себя ни уговаривай. Но другого шанса нет и не будет. Да и этот — невозможный, разве что паук наплел, людям так не везет. Не бывает так. А что репутацию украсит еще и наемное убийство, спасибо, что политическое… очень противно, и придется на собственную брезгливость наплевать. У меня Каледония за спиной, мне не до чистоты перчаток. Папский сынок — или отбивная по-каледонски, человечина с кровью. Простите, Ваше Святейшество, вы меня, конечно, не поймете… на этом свете. А на том мы с вами не встретимся.

— Я вас понял. Я думаю, не нужно говорить, что я согласен. Вы платите за то, что в этом году Толедо, Рома и Аурелия не придут в ваш… средиземноморский порт. Я беру эти деньги.

И все остальное.

Да, все остальное, что идет с этим. Все. Включая паука. Он принес ту удачу, которая у него нашлась. Это лучше, чем ничего. Это сказочно лучше, чем ничего.

— Мы очень счастливы тем, что вы проявили понимание к нашим интересам, — поднялся рыжий. — Мы признательны вам за этот разговор и надеемся увидеться в ближайшее время, всего через месяц… или пять недель. Позвольте вас еще раз поблагодарить…

Капитан слова заплетать не стал, поднялся, протянул руку. Широкая ладонь, обветренная, с отчетливыми мозолями.

Джеймс молча посмотрел на протянутую через стол ладонь, и не пошевелился.

3.

Колокол вдалеке отбивает полдень. Полный и чистый звук, без надтреснутой хрипотцы. При литье больших колоколов самое главное — не переборщить с оловом. Если дать слишком много, не будет ни громкости, ни звонкости. А когда льют небольшие, напротив, на олово скупиться нельзя, иначе выйдет звук противный, дребезжащий и попросту визгливый, но чем больше олова, тем хрупче колокол. Зачем торговцу шелком знать, как отливают колокола? Низачем, просто услышал звон — и вспомнилось, когда с торговыми людьми беседуешь, особенно в дороге, чего только ни узнаешь.

В почтенном собрании купцов, которое никак себя не называет, ибо все эти штучки с названиями, эмблемами и девизами — для дворянских бездельников, а не для честных негоциантов, мэтр Эсташ самый молодой. Не последний человек в кругу, что собрался сейчас в приличном заведении, отмечать рождение первого внука у одного из купцов, но говорить первым — ему.

— У меня две новости. Одна паршивая, а другая куда хуже, — говорит мэтр Эсташ, глядя в стол. — С какой начинать?

Перед ним — замечательная утка, фаршированная тремя видами орехов. Обложена вареными овощами. Роскошное угощение, сочное, вкусное, но кусок в горло не лезет, да и доброе пиво, что тут подают — не пьется. Новости гораздо хуже, чем он сказал уважаемым товарищам.

Просто тех слов, что описали бы положение вещей точно, почтенные негоцианты не употребляют. В присутствии равных, по крайней мере. И на трезвую голову.

— Начинайте с паршивой, — говорит Франсуа Лешель, старшина шерстяного цеха.

— Паршивая проста. Два дня назад двое людей короля Тидрека посетили Джеймса Хейлза, графа Босуэлла, и предложили ему деньги и военную помощь в обмен на смерть папского представителя. Арелатские деньги и арелатских солдат. Очень много того и другого. Он согласился, конечно.

Почтенные негоцианты бледнеют с лица, давятся, кто чем. А я предупредил, хмуро думает Эсташ Готье, а вот что вы скажете, когда следующую услышите… я уж и не знаю. Но это — только когда спросят. Иначе подумают, что он взялся извести соратников.

За длинным столом, уставленным яствами, дюжина человек. Самые дельные люди Орлеана, умеющие думать дальше прилавка, выше навеса над прилавком. Все удачливы в торговых делах, все повидали мир. Понимают с полуслова, чем для них всех чревата затея равеннцев. Марсель будет взят, Арелат выйдет к морю, через год-другой захочет двигаться дальше, встрянет Толедо, проснутся неаполитанцы… будет не Средиземноморье, а бурлящая похлебка, в которую сунься — обожжешься, ни торговли, ни прибыли. Если корабль конфискуют на военные нужды, это еще полбеды. Убыток могут и возместить. Если захватят и корабль, и груз, идущий из Африки, с пряностями ли, с шелком, с черным деревом или слоновой костью, с кофе или с чаем, можно разориться. Если некому сбывать товар, любой, хоть из Африки, хоть из Гибернии — тем более.