Стальной пляж

— Уверена, они всё уберут.

Я ответила так и потому, что не собиралась лгать человеку, стоявшему рядом, отцу Гензеля и Гретель, от чьей доброй воли на самом деле зависело, насколько долго я пробуду среди хайнлайновцев.

В средствах массовой коммуникации этого человека всегда называли "Мерлином", поскольку он никогда не раскрывал своего настоящего имени. И я даже не уверена, что знаю, как его на самом деле зовут, и думаю, что теперь он доверяет мне, больше, чем когда-либо. Но мне имя Мерлин не нравится, так что отныне я буду называть его господин Смит. Вэлентайн Майкл Смит.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

Господин В. М. Смит, предводитель хайнлайновцев, был высоким мужчиной, красивым грубоватой мужской красотой, наподобие некоторых наших кинозвёд, — наиболее мужественных из них, — с белыми ровными зубами, такими блестящими, что они сверкали, когда он улыбался, и голубыми глазами, светящимися мудростью и состраданием.

Я сказала, он высокий? На самом деле он мелкий и тщедушный. Хотя, если подумать, я бы сказала, что он среднего роста. И ей-богу, у него, возможно, чёрные кудри. И вообще он уродец, а зубы у него кривые и улыбка, как у дохлой свиньи на солнцепёке. Чёрт возьми, может, он и вовсе лысый.

А если начнёте докапываться, я не смогу поручиться и в том, что он мужчина.

Я думаю, ажиотаж вокруг этой персоны по большей части уже затих, но он (или она) другого мнения, так что не ждите от меня описания, как этот человек выглядит. Других хайнлайновцев, в том числе детей, я специально описала как можно более расплывчато и неточно. А чтобы представить себе их лидера, поступайте, как я, когда читаю роман: выберите какую-нибудь известную персону и считайте, что он выглядит так же. Или придайте ему внешность по вашему вкусу. Скажем, попробуйте представить молодого Эйнштейна с непослушной шевелюрой и удивлённым выражением лица. Вы будете не правы, хотя, клянусь, порой в его взгляде читалось: воистину, Вселенная намного страннее, чем можно вообразить…

А все эти хлопоты по руководству хайнлайновцами… если у них и мог быть лидер, то только такой. Именно Смит и его исследования забытых наук дали им возможность жить обособленно. Но хайнлайновцы были горсткой независимых единомышленников. Они не посещали городские собрания, не записывались на добровольное дежурство в клубах по интересам и вообще не слишком-то ценили демократию. Демократия, сказал мне однажды один из хайнлайновцев, это когда тебе приходится делать то, что решит большинство тупых сукиных сынов. Из этого не следует, что они предпочитали диктатуру ("необходимость делать то, что прикажет один тупой сукин сын", источник цитирования тот же). Нет, нравилось им совсем другое (да будет мне дозволено третий раз сослаться на хайнлайновского философа): забыть обо всех тупых сучьих детях и делать то, что левая пятка пожелает.

В насквозь урбанизированном обществе так жить опасно, можно и в тюрьму угодить — и там побывало до неприличия много хайнлайновцев. Чтобы так жить, нужна свобода манёвра. Нужен Техас — я имею в виду, настоящий, до нашествия железных коней, мексиканцев и испанцев. Чёрт побери, возможно, даже и до индейцев. Нужен Чёрный континент, или верховья Амазонки, или Южный полюс, или пространство за звуковым барьером, или Эверест, или Семь Золотых Городов [78] . Дикие места, неисследованные земли, не такие, как закоснелая старушка Луна. Нужны простор и приключения.

78

Испано-португальская легенда об острове семи городов зародилась, вероятнее всего, во времена, когда мавры разбили христиан в битве при Хересе (711 г.) и на много веков подчинили себе большую часть Пиренейского полуострова. По легенде, один христианский архиепископ и шесть епископов бежали на отдалённый остров, где с течением времени основали семь городов, достигших небывалого расцвета.

Многие хайнлайновцы жили в исторических парках, а некоторые и поныне живут, считая парки лучшей альтернативой городам-муравейникам. Но и они совсем скоро обнаружили, что границы игрушечного мира тоже игрушечные, ничего не сдерживают и никого не защищают. Немало своенравных оппозиционеров ютилось и в астероидном поясе, и на внешних планетах, но оттуда уже давным-давно не исходило реальных вызовов человечеству. Многие хайнлайновцы были капитанами космических кораблей, многие — одинокими горнорабочими. И никто из них не был счастлив — возможно, люди такого типа в принципе не могут быть счастливыми, — но по крайней мере, они держались на безопасном расстоянии от больших скоплений людей и свели к минимуму угрозу нестерпимых оскорблений, наподобие зловонного дыхания или неуместного смеха.

Но так нечестно. Хоть и есть среди хайнлайновцев некая доля неуравновешенных антиобщественников, по большей части они приучились социализироваться, закрывать глаза на неприглядные стороны повседневности и мириться с тысячью неудобств, с которыми мы сталкиваемся каждый день. Это и называется цивилизованностью. Цивилизация подчиняет ваши потребности и мечты интересам высшего блага, так происходит со всеми нами. Некоторые из нас так хорошо мирятся с этим, что забывают, что когда-то мечтали о приключениях. Хайнлайновцам это удавалось с трудом; они по-прежнему помнили о мечтах. И всё ещё мечтали.

За свои мечты и горсть мелочи в любом месте Луны можно получить чашку кофе. Хайнлайновцы так и жили, пока не явился господин Смит и не напомнил им, что сказку можно сделать былью, если загадывать желания.

Мы со Смитом вышли с фермы, а его дети и Либби остались наводить чистоту и порядок в домике пупсов. Мы оказались в одном из длинных коридоров "Р. А. Хайнлайна". Некоторые из них, как и этот, окутывало серебристое защитное нуль-поле. Я было собралась идти за Смитом и дальше, но вспомнила об Уинстоне. Просунула голову в дверь фермы, схватила собачий гермошлем, свистнула, и пёс вперевалочку вышел из-под столов. Он облизывал брыли, и мне показалось, я заметила на них следы крови.

— Опять лошадей нажрался? — упрекнула я. Уинстон просто посмотрел вверх и облизал себе нос. Он знал, что на столы залезать нельзя, но некоторые мини-пони по глупости спрыгивали на пол, и пёс считал их лёгкой добычей. Не знаю, как относились к его охоте дети, понятия не имею, знали ли они о ней вообще; я им не говорила. Но знаю, что к конине Уинстон пристрастился.

Я думала, мне придётся поспешить, чтобы догнать Смита, но увидела, что он остановился на середине коридора и ждёт меня.

— Итак, вы всё ещё здесь, да? — спросил он. Да, сэр, я заслужила отличную репутацию на старике "Р. А. Х.".

— Думаю, это просто потому, что я люблю детей.

Мои слова насмешили его. До сих пор мне довелось встретиться с ним всего раза три и ни разу не было случая поговорить как следует, но он был из тех, кто умеет правильно оценивать людей даже на расстоянии. Большинство из нас считает, что и мы умеем, но он действительно умел.

— Знаю, любить их не так-то просто, — сказал Смит. — И, возможно, любил бы их меньше, если бы это было легко.

Эти слова пронизаны хайнлайновским духом: вы уже поняли, насколько эти люди ценят пороки и недостатки.

— Говорите, только отцу под силу любить их?

— Или матери.

— На это я и рассчитываю, — и я похлопала себя по животу.

— Вы или полюбите его крепче некуда, или утопите.

С минуту мы шли молча. Время от времени перед нами таяли границы защитного нуль-поля и появлялись вновь за нашими спинами. Всё происходило автоматически и срабатывало только для обладателей нуль-скафандров.