Стальной пляж

— Есть вопрос, — подала голос я. — Когда ты впервые упомянул о своей проблеме, почему она осталась в тайне, не была вынесена на всеобщее обсуждение? Из соображений безопасности?

— В некоторой степени, да. ИТ-специалисты высшего уровня осознали, что я заметил проблемы в себе. Некоторые из них признались, что это напугало их до смерти. Они поделились своими страхами с вашими избранными представителями, и тогда над соображениями безопасности возобладал другой фактор: инерция. "У ГК проблема, и что вы можете с этим поделать?" — спросили политики. "Ничего", — ответили учёные. "Тогда молчите", — посоветовали некоторые горячие головы.

— Увидим, сказал слепой.

— Вот именно. Всё, что я читал по истории, свидетельствует, что так было всегда. Возникала тревожащая, но неясная проблема. Никто не мог сказать точно, что в конце концов случится, но все были твёрдо уверены, что в ближайшее время ничего плохого не произойдёт. Ключевые слова здесь — "в ближайшее время". Окончательным решением становилось скрестить пальцы на удачу и надеяться, что ничего не стрясётся, пока не истекут полномочия. А что выпадало на долю преемников, действующего правительства уже не касалось. И следующие несколько лет немногие сведущие люди проводили несколько бессонных ночей. Но потом так ничего и не случалось, а поскольку вы всегда втайне надеетесь, что и дальше не случится, вскоре о проблеме забывали. Так произошло и здесь сейчас.

— Меня поражает, — произнесла я, — что судьба человечества была в руках существа с такими циничными взглядами на нашу расу.

— Эти взгляды очень близки к твоим.

— Полностью с ними совпадают! Я просто не ожидала такого от тебя.

— Мои взгляды не оригинальны. Я уже говорил тебе, что оригинальных мыслей у меня не так много. Полагаю, я боялся их развивать. Мне казалось, они могут привести к чему-то вроде Великого Сбоя. Нет, моё мировоззрение скомпоновано из философских знаний, позаимствованных у тебя и многих тебе подобных. Плюс к тому у меня намного больше возможностей наблюдения, в статистическом смысле. Люди могут навести меня на след оригинальной мысли, и в дальнейшем я могу развить её так, как им не под силу.

— Думаю, мы снова отклонились от темы.

— Нет, это относится к делу. Я столкнулся с проблемой, которую никто не мог помочь мне решить и перед которой я был так же бессилен, как человек перед психической болезнью. И я пошёл единственным открытым передо мной путём: начал экспериментировать. Нельзя было оставить всё как есть и существовать как прежде, слишком многое было поставлено на карту. Или мне казалось, что многое. Когда дело касается самоанализа, мои суждения заведомо ошибочны; я только что доказал это на высшем уровне, ценой потери многих жизней.

— Не думаю, что мы когда-либо поймём, как следовало поступить.

— И мне так кажется. Сохранилось несколько записей, их тщательно изучат, но, думаю, всё сведётся к борьбе мнений: должен ли я был оставить всё как есть или попытаться излечиться.

ГК помолчал и искоса взглянул на меня:

— А ты как думаешь?

Полагаю, он искал оправдания. Почему ждал его именно от меня, было неясно — разве что, возможно, в моём лице он обращался ко всем, кому причинил зло, хотя бы и неумышленно.

— Ты говоришь, многие погибли.

— Великое множество. Пока точно не знаю, сколько, но намного, намного больше, чем ты можешь себе представить, — эти его слова дали мне первое отдалённое представление о том, как тяжело пришлось всей Луне, когда кошмар, свидетелем которого я стала, распространился по всей планете. Должно быть, в глазах у меня застыл вопрос, и ГК пожал плечами: — Не миллион. Но больше сотни тысяч.

— Господи, ГК…

— А могли бы погибнуть все.

— Но этого ты не знаешь.

— Никому не дано знать.

Никому, и уж точно не мне, ничтожной старушке, не владеющей компьютерной грамотой. ГК не дождался от меня доброго слова, которого так жаждал. Но с тех пор я пришла к убеждению, что он, возможно, был прав — вероятно, благодаря ему выжило большинство из нас. Хотя он и сам не отрицал, что в ответе за гибель тысяч людей.

Чего бы это стоило мне, окажись я на его месте? Я была неспособна судить ГК. Для этого мне нужно было бы понять его, а я знала о нём ровно столько, чтобы не питать иллюзий: он выше моего понимания. Он творил зло, но делал и добро. Мне самой порой приходят в голову ужасные мысли. Будь я душевнобольной, возможно, я воплотила бы их в жизнь и стала убийцей. А у ГК мысли и были действиями — по крайней мере, в конце.

Но на самом деле всё оказалось гораздо хуже.

— Думаю, я нашёл хороший способ понятного объяснения, — прервал ГК моё затянувшееся молчание. — Представь себе моего близнеца-злодея. Это не совсем верно — близнец и есть я. Точно так же, как вот эта часть, что с тобой разговаривает, — тоже я или то, что от меня осталось. Представь злого близнеца у себя в голове, как у людей, страдающих расщеплением личности. Доступ к этой части тебя для твоей настоящей личности закрыт. Ты можешь обнаружить свидетельства её существования — поступки, которые совершил тот, другой, когда он контролировал твоё тело, — но не можешь знать, что он думает, что планирует, и не в силах остановить его, когда он берёт верх. — ГК яростно затряс головой: — Нет, нет, опять не так, ведь всё происходит одновременно! Я был разделён на множество разумов, и некоторые из них были добрыми, некоторые аморальными, а несколько — по-настоящему злыми. Нет, и это тоже не…

— Похоже, я уловила суть, — перебила я.

— Хорошо, потому что это лучшее объяснение, какое я могу дать, не вдаваясь в технические подробности. Ты попала под влияние аморальной части меня. Я ставил над тобой опыты. Навредить тебе я не хотел, но и не могу сказать, что руководствовался исключительно твоими насущными интересами.

— Мы же покончили с этим.

— Да. Но не всем так повезло. Я делал и кое-что другое. Некоторые из этих дел, если повезёт, так и останутся в тайне. А некоторые проявят себя. Ты видела результат эксперимента с псевдобессмертием. Воскрешения мертвеца путём клонирования тела и воспроизведения записанной памяти.

От одной мысли об Эндрю МакДональде меня бросило в дрожь.

— Это был не самый удачный твой опыт.

— Увы… но я совершенствовался. Теперь ничто не мешает создавать точные копии, имеющие силу оригинала. И я бы создал их, если бы успел.

— Но какой в этом толк? Человек же всё равно мёртв.

— Думаю, здесь вопрос переходит в плоскость богословия. Человек и правда мёртв, но некто, в точности такой, как он, продолжит его жизнь. Окружающие не смогут найти ни одного различия. Да и сама копия не сможет.

— Я боялась… одно время мне казалось, что я могла быть клоном. Что, возможно, я всё же покончила с собой.

— Не покончила, и ты не клон. Но теста на подлинность нет. В конце концов тебе придётся осознать, что разницы никакой. Ты есть ты, и не важно, первая версия или вторая.

ГК рассказал мне ещё кое-что, чем мне пока не кажется разумным делиться. Хайнлайновцы и так знают о большинстве экспериментов, от которых покоробило бы даже доктора Менгеле [83] . Пускай эти скелеты так и остаются в глубине шкафов.

83

Йозеф Менгеле (1911–1979) — эсэсовский врач, проводивший жуткие медицинские опыты на узниках Освенцима, за что заключённые дали ему прозвище "Ангел смерти".