Стальной рассвет. Пески забвения

— Милорд… Я хотела покинуть ваш гостеприимный дом.

— Я знаю об этом, сударыня, — спокойно ответил князь.

— Знаете? — растерялась девушка.

Велеурд кивнул.

— И вы ничего не сделали, чтобы воспрепятствовать мне?

— Я не должен препятствовать вам, сударыня. Вы вольны в своём выборе, несмотря на то, каким образом оказались здесь. Вам известно моё намерение, но я никогда не сделаю этого против вашей воли.

— А хотите ли вы сами этого, милорд? — спросила Ойси, пристально глядя на князя.

— Вначале я был против, но обещание, данное на смертном одре отца, я должен был исполнить, пусть даже ценой собственного счастья, которого не знаю со смерти жены. Потом я начал чувствовать, как меняется моё отношение к вам, я стал скучать, когда не видел вас, гоняясь за пиратами. Вдруг я понял, что постоянно думаю о вас, мысленно разговариваю с вами. Когда я видел вас, то любовался вами, слушал ваш голос и радовался, что слышу его. Я полюбил вас, но не смел признаться, боясь укора в неискренности, обвинения, что пользуюсь сложившейся ситуацией. Я не смел надеяться на ответное чувство и страдал от этого. А сегодня случайно видел вас и того юношу. Я решил, что вы уедете с ним сразу или через некоторое время. Поэтому приказал не поднимать мост, не зажигать факелов и не препятствовать, если вы вдруг захотите уйти.

— Вы благородный человек, милорд, — с признательностью сказала девушка. Я не знала о вашем чувстве ко мне, считая вас грубым и жестокосердным. Вы могли сделать меня рабыней и наложницей, но не сделали. Вы могли силой взять меня в жёны, но не использовали свою власть. Милорд… — девушка глубоко вздохнула, — за время моего пребывания в вашем доме я обрела вторую семью. Здесь мне хорошо, как в родном доме. И всё же я хотела уйти. Не из любви к этому юноше. Я не люблю его, но жалею и не хочу обижать в его возвышенном, трепетном отношении ко мне. А теперь я узнаю, что вы тоже любите меня… И вы не препятствовали моему уходу. Что мне делать?

— Вам решать, сударыня.

— Я не хочу уходить, милорд, — помолчав, ответила Ойси уверенно. — Мы очень близки с Эмнильдой, она мне как сестра, а княгиня — как мать, строгая и заботливая. Я, сирота, обрела новую семью и не хочу её покидать. Но я не могу сказать, что люблю вас или не люблю. По прошествии времени я увидела в вас совсем другого человека, не того, кто взял меня в полон. Я перестала бояться вас и ожидать возможной грубости. Мне хочется узнать о вас больше и понять ваше сердце. Я… я не знаю, как ещё высказать всё, что чувствую… Простите за ночное вторжение. Наверное, мне лучше уйти.

— Окажите мне честь, Ойси, останьтесь. Я велю разжечь камин, принести ещё свечей и подать лёгкого вина. Мне так хочется поговорить с вами о многом. Прошу вас, не откажите.

— Я принимаю ваше приглашение, милорд, — улыбнулась Ойси. — Вы сами убили всех этих зверей? — спросила она, глядя на стены.

— Здесь есть мои трофеи и моего отца.

— Расскажете мне о нём?

— Если пожелаете, сударыня.

— Да, я хотела бы узнать и о нём, и… о вашей умершей жене. Надеюсь, мои слова не причиняют вам боль?

— Нет, Ойси, не причиняют. Боль притупилась и отступила после того, как я почувствовал, что начинаю влюбляться в вас. Я расскажу вам о них…

… Эрл прождал до рассвета. Он решил, что Ойси не смогла выйти из замка ночью, и пожалел о том, что предложил ей уйти под покровом тьмы. Это было неразумно с его стороны. Оставалось ждать, когда она выедет на прогулку. Лучше, если Ойси будет одна. Он сумеет убедить её уехать. Ведь он любит её больше жизни, он готов отдать за неё жизнь, не требуя ничего взамен. Лишь бы она была рядом, лишь бы он мог видеть её…

… Прошло три бесконечных дня и три долгих ночи ожидания. Ойси так и не пришла.

Эрл терпеливо ждал, пока однажды не увидел девушку. Она, её подруга и князь в сопровождении воинов ехали верхом по привычному пути. Все трое были веселы, много смеялись. Ойси и князь смотрели друг на друга влюблёнными глазами…

Застонав от отчаяния, Эрл вскочил на коня и помчался прочь, не щадя скакуна. Юноше казалось, что сердце не выдержит боли, что сами боги смеются над его любовью. Боги, которых он чтил, не услышали молитв, не сделали счастливым. Теперь жизнь ничего не стоит, пусть его тень спустится в мрачный Эрид… Пусть…

…И поползли по большому портовому городу Кедешту тревожные слухи о наёмном убийце, не знающем пощады. Содрогнулся разбойный люд, передавая из уст в уста слухи о злодеяниях незнакомца, готового за звонкие монеты отправить в мрачный Эрид любого. Вообще, таких охотников всегда водилось немало. Но появившийся был особо жесток, ни одна жертва не избежала своей участи. Он всегда сдерживал слово. Никто не знал ничего, что могло бы пролить свет на тайну появления незнакомца. Но почти любой мог найти его в одной из портовых таверн, указать на своего недруга и оставить увесистый мешочек с монетами. Незнакомец в низко надвинутой широкополой шляпе, закутанный в плащ, всегда сидящий в тёмном уголке в стороне ото всех, молча кивал. Тот, на кого указали, был обречён. А монеты расходились по рукам нищих… Казалось, этот неизвестный ищет для себя беды. И она пришла в виде стражников, схвативших его, бросивших в городскую темницу.

Так Эрл оказался в тёмном сыром помещении, с низким сводчатым потолком, где невозможно распрямиться в полный рост. Подвал был глубоко под землёй, отчего на потолке скапливалась просачивающаяся влага, делающая воздух почти осязаемым, из прелой соломы сочилась вонючая слизь, по которой бегали мокрые взъерошенные крысы. Эрл выбрасывал им протухшую еду, выпивая лишь пахнущую тиной воду, что приносили раз в сутки. Крысы пищали и дрались, но всё равно не оставляли в покое, лазая по нему и кусая, когда юноша забывался в тревожной полудрёме.

Где-то за решёткой слышались мерные шаги тюремщика. По сырым стенам коридора ползали слабые отблески света из его светильника, позвякивали ключи на связке, иногда доносился редкий скрежет замков, скрип отпираемых решёток, надрывный кашель, чьи-то жалобные стоны и крики потерявших разум сидельцев.

Невозможно определить, когда день сменял ночь, нельзя посчитать, как давно он здесь. Если принесли вонючую воду и протухшую еду, значит прошли сутки. Сколько их было, Эрл давно сбился со счёта, а потом ему стало всё равно. Он ни на что не рассчитывал и ничего не ждал, кроме смерти, которой желал как избавления от своей несчастной безответной любви, терзающей измученное сердце.

Потом скорый суд в полутёмном помещении, слабо освещаемом факелами, куда юношу привели в позвякивающих цепях и поставили перед расположившимися за столом тремя пожилыми господами в бархатных чёрных мягких шапочках и в красных мантиях. Господа брезгливо и недобро сверлили его взглядами и задавали вопросы, ответы на которые их мало интересовали. Ожидаемый вердикт: виновен.

Вскоре после этого за ним пришли. Два силуэта, освещаемые блеклым дрожащим светом из светильника, появились в коридоре перед решёткой. Зазвенели ключи, заскрежетал замок, заскрипела решётка.