Стальной рассвет. Пески забвения

Глашатай зачитывал совершённые Эрлом преступления. Их было не так много, как у других, уже направившихся к богам. На последнем убийстве глашатай остановился особо, сообщив толпе, что приговорённый убил известного злодея Олафа Одноногого, за которым городские власти безуспешно охотились не один год. Поэтому глава города милует приговорённого. Смертная казнь ему заменена пожизненной отправкой на галерный флот его императорского величества Онрикта Великолепного.

Безвольного юношу подручные стащили с помоста, связали руки и ноги, бросили в грязь. Постепенно Эрл начал осознавать, что смерть опять отступилась от него. Выглядывающее сквозь рваные тучи солнце прекрасно, а жизнь удивительно хороша. Голос глашатая отдалился, в дождевой луже купался взъерошенный воробей. Очередной плотоядный вздох толпы испугал его, он вспорхнул и исчез.

Юноша перевёл взгляд на крепкие столбы, поддерживающие помост. Неподалёку лежали слабо агонизирующие тела. Сверху свалилось ещё одно обезглавленное, дёргающееся, брызжущее кровью. Следом упала голова и недалеко откатилась. Тускнеющие глаза моргали, глядя на юношу, потом веки сползли на белки, рот приоткрылся, стали видны жёлтые кривые зубы…

Глава VIII Возвращение

Со дня помилования юноши прошло три года.

Полутёмное нутро галеры распирал смрад испражнений, немытых тел, боли, отчаяния, бесконечной усталости. В этой тяжёлой атмосфере слабо тлела искорка надежды тех, кто ещё не потерял человеческий облик, кто ещё надеялся на чудо освобождения.

Посредине от кормы до носа пролегал специальный помост. По нему ходил крепкий мускулистый надсмотрщик. В руках он держал плеть, а во рту глиняный свисток, в который отрывисто свистел с определённым ритмом.

Гребцы, сидящие на деревянных скамьях по трое на каждом весле, прикованные к нему, по свистку нагибались вперёд, держа на вытянутых руках весло, а затем с тяжёлым выдохом тянули его к себе, откидываясь назад голыми потными иссечёнными плетью спинами. Босыми ногами с цепями на щиколотках они упирались в специальную подставку. Сгибая и разгибая ноги в коленях, гребцы придавали своим движениям ещё б'oльшую силу.

Умерших в пути не снимали. Это делали намеренно, создавая ещё более невыносимые условия существования для приговорённых. Тела так и лежали на вёслах, двигаясь вместе с ними, распухая, добавляя вони, пока галера не приходила в порт. Там с тела снимали цепь, труп вытаскивали, выбрасывая за борт.

Если в пути умирали сразу двое или трое на одном весле, то в этом случае тела выбрасывали в открытом море, а на освободившееся весло сажали других, разбивая иные тройки, оставляя на тех вёслах по двое приговорённых, отчего гребцам приходилось ещё тяжелее.

Умирали здесь часто. И от побоев, и от плохой кормёжки, и от болезней, но главная причина — непосильная работа, забирающая все силы, отупляющая, когда уже безразлично, куда испражняться, безразлично, что все эти нечистоты переливаются по босым ногам, при качке галеры на волнах.

В каком-нибудь очередном порту, пока грузчики таскали тюки и ящики, надсмотрщик снимал цепь с нескольких гребцов. Они брали деревянные вёдра, остальные получали совки и выгребали нечистоты. Временно освобождённые гребцы вытаскивали вёдра на верхнюю палубу и опрокидывали содержимое за борт, потом возвращались назад. Иногда по приказу надсмотрщика они приносили воду, выливая её под ноги сидящим. Воду с нечистотами совками собирали в те же вёдра. На какое-то время становилось немного чище. Но так бывало редко. Обычно всё заканчивалось уборкой испражнений, без промывания водой.

Ритм был бешеный. Слышался натужный скрип вёсел в уключинах, размеренный свист надсмотрщика с очень короткими промежутками, мучительные выдохи-стоны гребцов, бесконечные удары тяжёлых волн в деревянные борта. С верхней палубы доносились тревожные выкрики команды, беспорядочный топот.

Судя по такому бешеному ритму, галера уходила от пиратов. За три бесконечных мучительных года, что Эрл провёл на ней, подобное случилось впервые. Прежде с пиратами всегда удавалось разминуться, что редкостью не являлось. Многие галеры и другие суда доставляли груз до места назначения. Но некоторым не везло. Похоже, пришёл и их черёд. Морские разбойники ни с кем не церемонились. Это знали все. Если им удавалось захватить добычу, то экипаж и гребцов продавали в рабство, а судно топили, проделав ниже ватерлинии несколько пробоин.

Надсмотрщик засвистел ещё чаще, пустив в ход плеть, щедро полосуя ею голые, блестящие от пота натруженные спины. Рубцы тут же набухали, а иногда кожа лопалась, и кровь текла по спинам гребцов, выкладывающихся из последних сил.

Казалось, увеличить темп уже невозможно, и всё же люди, болезненно хрипя от усталости и напряжения, ворочали тяжёлые вёсла. Кое-где уже безвольно повисли тела умерших, но надсмотрщик темп не сбавлял, быстро двигаясь по помосту, хлеща плетью направо и налево, не разбирая, куда сыплются удары: на натруженные спины, на понурые головы или на руки перевитые сухожилиями, мышцами и набухшими венами.

На палубе закричали громче, и одновременно с этим по левому борту послышался треск вёсел, ломаемых корпусом пиратского корабля, идущего на хорошей скорости. На своё счастье или не счастье — Эрл не мог решить — он находился на правом борту, видя, как слева длинные рукоятки вёсел убивают и калечат гребцов. Кто-то, успевший сообразить, поднырнул под них, спасаясь от неизбежного удара. Наверху слышался топот, многоголосый яростный крик, звон клинков, победные кличи пиратов и вопли жертв. Схватка продолжалась недолго. Несколько морских разбойников спрыгнули в трюм, морщась и фыркая от вони. Завидев спрятавшегося в углу надсмотрщика, разбойники сообща изрубили его. Затем побежали по трюму, высматривая злыми жадными глазами какую-нибудь добычу. Но здесь им поживиться было нечем, здесь только нечистоты, покалеченные и убитые по левому борту гребцы. Справа на вёслах лежали несколько умерших от непосильной гребли, а живые глядели кто испуганно, кто с надеждой.

Пираты уже собрались было уходить, как вдруг Эрл узнал одного и крикнул:

— Руал Эстерг!

Разбойник остановился, повернулся на голос, в полутьме вглядываясь в неопрятных, измученных людей.

— Кто позвал меня? — спросил он громко.

— Я! Эрл Сур! — ответил юноша, подняв руки от весла, насколько позволяли цепи.

Руал подошёл, недоверчиво глядя на окликнувшего его человека в рваной полуистлевшей одежде, заросшего длинными спутанными светлыми волосами, с усталым измождённым лицом и возбуждённо блестевшими вспыхнувшей надеждой серыми глазами.

— Да… похож, — протянул он с сомнением. — Скажи-ка мне, как мы познакомились?

— В плену у энгортов после битвы под Тафакором.

— Верно, — кивнул Эстерг, продолжая рассматривать старого знакомого. — Значит ты попал на галеры после того как нас разлучили?

— Не сразу, но здесь я уже давно, не знаю сколько. Потерял счёт дням.

— Три с половиной года назад была та битва.

— Выходит, здесь я три года, — уныло произнёс юноша, звякнув цепями. — Уже перестал рассчитывать на что-то кроме смерти, но она никак не желает приходить ко мне.

— Возьми у надсмотрщика ключи, — сказал Руал одному из пиратов.

Тот принёс связку, покопавшись, подобрал нужный ключ, снимая цепи с рук и ног юноши. Остальные гребцы возбуждённо загалдели, умоляя освободить и их.

Эрл с трудом поднялся, чувствуя не слушающееся тело. Он давно уже не ходил. За три года надсмотрщик всего несколько раз снимал с него оковы, заставляя выносить вёдра с нечистотами на верхнюю палубу.

— Плохи твои дела, — усмехнулся Руал, глядя как скрюченный знакомый двигается неуверенно, с трудом.