Станция плененных

Атмосфера вокруг нас теплеет, и дальше мы болтаем о всякой чепухе, стараясь ненадолго забыться.

И все же его слова не выходят у меня из головы до самого вечера. Если в лагере уже поговаривают о восстании, то эффект неожиданности, о котором так грезит Пастух, нами упущен. До Князя слухи доходят быстро, может поэтому он и отобрал у всех оружие? Не знаю. Но если все так, то наш план придется немного изменить.

Хоть идти к Пастуху и рискованно, я не могу заставить себя просто где-то отсиживаться. Лидера революции я нахожу в столовой, куда за неимением продуктов теперь мало кто ходит. Голос Вики доносится из кухни, скрытой от нас выложенной кафелем стеной. Она и еще несколько женщин, что-то обсуждая, смеется. И правильно делает, как мне кажется. Если впасть в уныние от сложившейся ситуации, то можно просто сразу ночью выйти из лагеря на растерзание «горожанам» и не мучиться попытками пережить еще один день.

— Я удивлен, — произносит Пастух, предлагая мне сесть напротив него.

Выглядит он расслабленно. В руках у него какая-то книжка, в старой истертой обложке без картинки, простого однотонно-синего цвета.

— Что-то случилось?

Я оглядываюсь. В столовой кроме нас еще пара человек.

— Не волнуйся. Просто сядь, давай поговорим.

Я отодвигаю стул, стараясь при этом не издавать громких звуков, и сажусь. Пастух использует вместо закладки свернутый в несколько раз конфетный фантик. Он отмечает место, на котором закончил чтение, и откладывает книгу в сторону. Теперь я могу узнать, что он читает роман Виктора Гюго «Отверженные».

Интересно, как эта книга, да еще в таком старом издании, сюда попала?

— Читал?

— Да. Но выбор для чтения в сложившейся ситуации странный.

Еще какой. Ведь восстание в романе подавили, а из революционеров выжил лишь один Мариус. Да и на «Друзей азбуки» мы не походим. Но Пастух на мое заявление только улыбается, и вальяжно разваливается на стуле. На секунду мне кажется, будто он хочет обсудить со мной роман, так сказать поболтать на светский манер, но вместо этого вновь задает вопрос.

— Так что-то случилось?

Я киваю. И рассказываю ему о дошедших до меня слухах. Осторожно, подбирая каждое слово, чтобы чужие уши не услышали компрометирующих нас словосочетаний. Пастух слушает, не перебивая, с его лица не сходит улыбка, значение которой мне непонятно. Что он веселого во всем этом видит?

— Мне все это и так известно, — говорит он, когда я заканчиваю свой «доклад».

И от его слов испытываю стыд. Так он просто смеялся надо мной! Конечно же он все знает. Глупо было думать, будто Пастух не в курсе происходящего.

— Но я искренне тебе благодарен, — добавляет он, словно подбадривая меня. — Знаешь, из всех моих сторонников, которые тоже слышат эти слухи, только ты пришел ко мне.

— Наверное им хватает уверенности в том, что тебе все известно.

На этот раз Пастух качает головой.

— Не в этом дело, — говорит он, но своих слов не поясняет. — Я рад, что ты с нами. Теперь я уверен, что могу поручить тебе важное задание.

— Задание? — переспрашиваю я.

И чувствую на своей спине чей-то взгляд.

Оборачиваюсь и замечаю Вику. Она смотрит в нашу сторону, в ее руках грязное и влажное полотенце.

— Верно, — говори т Пастух, и я оборачиваюсь обратно. — Если согласен, то я расскажу, что надо сделать.

— Я согласен, — не раздумывая, отвечаю я на предложение.

Даже не зная, что должен сделать, я готов к чему угодно. Лиши бы выбраться отсюда.

— Мне нравится твоя самоуверенность. Я верю, — произносит Пастух тише, наклоняясь ко мне, — что только у тебя это получится.

Воспоминание двенадцатое — Предатель

У нас ничего не получилось.

Горло дерет от неконтролируемых спазмов. Так хочется разодрать ногтями кожу, чтобы достать до приносящих дискомфорт участков, но приглушенные звуки автоматных очередей заставляют меня двигаться вперед. В носу плотно заседает запах паленой плоти, дышу через рот, который моментально пересыхает, губы трескаются, и я облизываю их не менее сухим языком.

Наш план провалился. Кто-то нас сдал. И этот «кто-то» точно не я. Но разве кому-то это докажешь? Пастух, кажется, мертв, как и многие его приближенные. Отчаявшиеся революционеры умудрились захватить склад с оружием — я об его существовании за все это время даже не подозревал — и теперь отстреливаются от людей Князя, считая, что еще смогут спастись. А я… я пытаюсь выполнить возложенное на меня задание, не понимая, почему бы просто не сбежать, пока вся эта неразбериха в лагере действует как дымовая завеса?

Ответ прост — бежать некуда.

Все это время я считал, что самым сложным для меня будет пробраться внутрь, но это оказалось несложно, плевым, так сказать, делом. Все, кто был здесь еще недавно, сбежались на звуки выстрелов неподалеку. Путь открыт. Я боюсь лишь того, что Князь окажется внутри своего кабинета, поэтому ненадолго замираю перед закрытой дверью. Прислушиваюсь. Вроде бы тихо. Но унять дрожь во всем теле все равно не удается.

Нужно собраться. Даже если все погибнут, у меня должен быть шанс на спасение. И если то, что я должен найти, находится в этой комнате, то я найду это и заберу с собой, а после выменяю на билет наружу.

С таким настроем я открываю дверь и… на мое счастье, внутри никого нет. Испытав чувство облегчения, невольно думаю о том, а чтобы я делал, окажись кабинет не пустым? Стал бы стрелять в человека только из-за того, что он стал свидетелем моего вторжения? А если бы этим человеком был сам Князь? Хотя, кому еще быть в его кабинете? Но вдруг? Смог бы я выстрелить в Князя? А в кого-то другого? Или бы попытался придумать отговорку, мол заблудился. Поверили бы мне? Или бы сразу пристрелили?

Закрываю за собой дверь, чтобы не узнавать ответ на эти вопросы в ближайшее время, и прохожу вглубь комнаты, попутно осматриваясь. Я знаю, что ищу, и знаю, для чего эта вещь Князю. Но не понимаю, почему она в одном экземпляре. Почему ни у кого нет дубликата? Почему Пастух считает, что Князь не носит столь драгоценную вещь с собой? И почему вообще он считает, что она здесь?

Начинаю поиски со стола и сразу же удача! В одном из ящиков нахожу ноутбук, а в одном из его слотов флэшку. Именно такую, какой мне ее описывал Пастух. Знать не хочу, откуда он знал, как она выглядит… да и рассказать он мне об этом, скорее всего, уже не сможет. Но прежде чем вытащить ее и уйти, во мне зарождается любопытство. И оно перетягивает на себя канат страха, не давая инстинкту самосохранения и шанса на проявление.

Я открываю крышку ноутбука, это довольно старая модель с маленьким экраном и с полустертыми на клавиатуре символами. Таких уже нигде не продают. Или же не продавали за год до этого момента. Не суть важно. Хотя это и не ноутбук вовсе, а… как же их называли? Лап… лэп… да, лэптоп! Включаю его. На удивление система быстро прогружается и вот я вижу знакомый мне экран-заставку с зелеными лугами и голубым небом. И на всей этой красоте лишь одна папка. Даже ярлыка корзины нет, не говоря уже о браузере для выхода в интернет.

Всплывает окно с информацией об электронной подписи, но вместо имени того, кому она принадлежит, лишь набор латинских букв и цифр. Закрываю окно и щелкаю по папке, не встречая никакого сопротивления от системы. Внутри множество файлов: текстовых документов, видео, аудиозаписи. Не видя никакого смысла читать непонятные мне файлы, я щелкаю по первому попавшемуся на глаза видео. И вижу запись с городской камеры видеонаблюдения. Приглядываюсь, но не могу понять, в какой части города она установлена. Открываю следующее видео — то же самое. И в третьем видео. И в четвертом. В пятом уже что-то поинтереснее, какое-то белое полупустое помещение, по середине лишь больничная койка. Проматываю запись длительностью более часа, но на видео ничего не меняется — все те же белые стены и койка.