Станкевич

— А свои — отрубили бы кисти.

Она ощутила, что собеседник ее улыбнулся:

— Пари Вы по этому поводу не заключали?

— М-мм… Растерялась Людмила, — Вы знаете, было… Но, то, что я думаю — это же так? Я хотела сказать, обратить внимание… Что-о, оно было спонтанным — убийство, непредусмотренным!

Видимо, с той стороны опешили:

— Люда, знаете, есть человек, на Вас чем-то похожий. Он занят как раз этим делом. Я дам телефон, можете с ним созвониться. Согласны?

— Спасибо, я запишу, — согласилась Люда.

«Чем он похожий?», — подумала Люда, глядя на трубку, припавшую на рычаги аппарата.

«Он тоже любитель», — мог пояснить Евдокимов.

А Люда вздохнула, тронулись губы в улыбке, слегка виноватой, как в детстве. Она ощутила себя человеком разоблаченным. Пари! «А как же иначе? — будь не одна, рассмеялась бы Люда, — С начальником розыска поговорить и не проколоться? Нонсенс! Недооценила…».

Она подошла к окну, посмотрела на мир, и, легко закусивши губку, подумала: «И тем не менее, нераскрываемость все-таки есть. Тоже нонсенс?»

«И Потемкин, -считал Евдокимов, -пари заключил! Хотя бы с самим собой…».

В основе великих поступков бывает невинная легкая мысль. Бывает... Азарт — это, все-таки, легкая мысль. Это потом, если не отступил, если выжал себя человек, обретет она значимость, мудрость и вес. Потом, и причем, далеко не всегда…

***

Потемкин подвел итоги. «Если бы я, — понял он, — радостно сообщил Евдокимову, что, оказывается, из Сибири приезжает, на постоянное жительство брат погибшего, тот бы понял, что я был у матери, что, конечно, работаю. Информация эта — совсем не ерунда. Евдокимов спросил бы дальше: «А что ты по этому поводу думаешь?» Склонил бы к тому, что пришлось выложить версию, несколько версий, которым место в корзине. И сделал бы вывод, который, скорее всего, я вряд ли сумел бы оспорить…».

Но, «за науку спасибо», Потемкин сказал не формально. Он узнал, без расспросов, у самого Евдокимова, положение дел по Братску. А главное, от Анны Ивановны он получил информацию, которой не было у опера, побывавшего там до него, и нет у Евдокимова.

А из беседы с начальником розыска, он немало извлек еще в кабинете, и продолжал извлекать теперь.

***

— Что-то лицом потускнел ты, Потемкин… Мозги уголовным делом паришь? — поинтересовался взводный. «Попаришь еще, может быть, — думал он, — и бросишь?»

«Каждый сверчок, знай свой шесток!», — он. жил, следуя этой народной мудрости. Народную мудрость наивно считают ошибочной. Поколения тех, кто ей следовал, жили, и ныне живут и приносят пользу, в меру своих возможностей. А те, кто рвал выше планки, — срывались, и пользы, в итоге, от них — никакой, или — очень не много.

Жизнь творят руки первых и тех, кто рванув выше принятой планки, потом не сорвался, а дальше пошел. Но таких очень мало, хотя в этой жизни нужны они, может, не меньше первых.

Так что, — сомневался взводный, — Потемкин и есть из таких — из вторых? Чем не по-нраву ему, вдруг, привычный «родной» шесток — ППС?»

***

— Вы Мац Кирилл Павлович?

— Я.

— Старшина милиции Потемкин. Я приехал из Харькова.

— А что такое? — Серые, холодные глаза, оценили спокойно, неторопливо, Потемкина. Ответ на вопрос, даже собственный, — видел Потемкин, — эти глаза должны найти сами.

— Ага, старшина, я понял! Задолбали, начальники...

— Я Вас не мог задолбать. Или мы с Вами встречались?

— Вы, — да, — признал Мац, — Но и Вы — по тому же вопросу.

Потемкин, деланно хмурясь, крутым взглядом кверху, намекнул на свой лоб:

— Это Вы там мой вопрос прочитали?

— А где же! По Люхе пытать собрались.

— Жуляку Алексею Петровичу.

— Так, и что, я не прав? Меня все «кололи», и наши, и ваши — из Харькова. Что еще надо? Скажи, старшина, ты же видишь — работаю, люди ждут!

— Где расположимся — надо поговорить.

— Значит — надо?

— Надо.

— В бытовке. Устроит?

— Устроит.

Работал здесь Мац, было видно, не первый день.

В бытовке замешкали два работяги, но, Маца увидев с гостем, исчезли. Мац, проводив их, с тоской посмотрел в глаза:

— Привыкли. Ваши их приучили!

— Скажите, а чем Алексей занимался?

— Это когда? Где и чем занимался? Ничем!

— Он Ваш друг. Вы должны это знать.

— Я должен?

— Ну, я например, не могу — не дружил с ним...

Мац недовольно хмыкнул. Внутри шла работа: Потемкина он изучал.

— Был друг да весь вышел! — откликнулся он.

— Не с Вашей ли помощью вышел?

— Да нет, командир, без моей!

— Может, Вы его и поломали?

Конем ощутил себя Мац, не сумевшим стряхнуть нежеланного всадника.

— Вы о нем так говорите, как говорят о врагах, Кирилл Павлович!

— Нет, я уж точно не враг ему… Был… И не я поломал. Это Вам искать надо, чьи руки при чем здесь…

— А я поищу.

— В тюрьме познакомились с ним. Там он был мужиком. И голова была там у него, и руки. Радио, теле, — да всю электронику, мог починить. Из хлама, со свалки ему принеси: пылесос там, утюг, телевизор — он все оживит. Безотказный, не хитрый, не жадный. Таких там ценят. Там мужиком Люха был!

— А на воле?

— Ни рыба, ни мясо! Мерин бесхозный: без крепкой узды, и без хомута на шее...

— А в зоне он — человек! Отчего, Кирилл Палыч?

— А там есть и узда и хомут! Пользу там выжимают, там нет бесполезных людей. Родился — по воле Божьей, а человеком стать — этого или хотеть еще надо, или — заставить могут. В итоге получится то же! А тут, на воле -тут кто мог заставить? Мама? Бомжи? Участковый?

Силу, способную действовать, чувствовал в краткости и неприязненной точности слов, Потемкин.

— А он был из тех, кого нужно заставить?

— Вам же понятно.

— Понятно. Вы хорошо его знали. И можете знать, кому нужна была эта смерть. Кому-то он мог быть опасен? Дорогу мог перейти? Умер ведь не от инфаркта.

— Ломал, и я свою голову, честно! Понять не могу: Он сам никому не нужен, кому тогда смерть нужна? Не знаю... Бомжи могли, съесть... Он с ними путался. Вот это хуже всего — там ничего не найдете. В общем, не знаю...

— Но, Вы же, — внимательно, прямо в глаза, посмотрел Потемкин, — отыскали для драки повод? Серьезный, наверное, повод? Свидетели есть. А кто знает, что было у вас! Между вами, точнее… А рисуете мне — человека «ни рыба, ни мясо»? Как Вас понимать? Я не видел. да только слепой бы не видел, — враги вы с погибшим! А у врага и мотивы и случай убить найдутся. Не так ли? — с вызовом, сжатый внутри, готовый к внезапной атаке, спросил Потемкин.