Становление личности. Избранные труды

Конечно, существует много форм становления, не требующих Я – образа. В их числе автоматическое культурное научение и весь наш репертуар сиюминутного приспособления к окружающему. Но очень многое развивается только с помощью и под влиянием Я – образа. Этот образ помогает нам привести наше видение настоящего в согласие с нашим ви́дением будущего. К счастью, динамическая важность Я – образа пользуется сегодня у психологов более широким признанием, чем прежде.

7. Собственное (проприативное) стремление . Теперь мы подходим к природе мотивации. К сожалению, часто нам не удается провести различие между собственными (проприативными) и периферическими мотивами. Причина в том, что на рудиментарных уровнях становления, преимущественно исследовавшихся до сих пор, поведение детерминируется импульсами и влечениями, немедленным удовлетворением и редукцией напряжения. Поэтому психология сиюминутного приспособления выглядит базовой и адекватной, особенно для психологов, привыкших работать с животными. Для изучения нижних уровней поведения достаточно использовать привычную формулу влечений и их обусловливания. Но как только личность вступает на стадию расширения Я и развивает образ Я , включающий видение собственного совершенства, мы, я думаю, вынуждены постулировать мотивы иного порядка, отражающие проприативное стремление. Экспериментальной психологией добыто множество свидетельств того, что «эго-вовлеченное» (собственное) поведение заметно отличается от поведения, таковым не являющегося [270] .

Многие психологи игнорируют эти свидетельства. Им больше нравится простая теория мотивации, соответствующая их исходным предположениям. Они предпочитают говорить о влечениях и их обусловливании. Влечение рассматривается как активность, побуждаемая с периферии. Результирующий ответ – это простая реакция, настойчиво повторяющаяся до тех пор, пока не убрано побуждение и не уменьшено созданное влечением напряжение. Согласно этому подходу, основанному на минимуме допущений, мотивация предполагает одно и только одно присущее организму свойство – предрасположенность действовать (на основе инстинкта или научения) таким образом, чтобы как можно более эффективно снижать напряжение, порождающее дискомфорт. Мотивация рассматривается как состояние напряжения, ведущее нас к поиску равновесия, отдыха, приспособления, удовлетворения или гомеостаза. С этой точки зрения личность – не более, чем наши привычные способы редукции напряжения. Конечно, эта формулировка полностью соответствует исходной предпосылке эмпиризма относительно того, что человек является по природе пассивным существом, способным только получать впечатления от внешних раздражителей и отвечать на них.

Противоположные взгляды утверждают, что эта формула, будучи применимой к разрозненным и сиюминутным приспособлениям, терпит неудачу при попытке представить природу собственных стремлений. Они указывают, что для собственных стремлений характерно сопротивление равновесию: напряжение скорее поддерживается, чем снижается.

В своей биографии Руаль Амундсен рассказывает, что в пятнадцатилетнем возрасте им овладело страстное желание быть полярным исследователем. Преграды к исполнению этого желания казались непреодолимыми, и велик был соблазн снизить порождаемое им напряжение. Но собственное стремление было весьма настойчивым. Каждый успех приносил ему радость и одновременно повышал уровень его стремления, поддерживал его главную задачу. Пройдя северо-западным проходом из Атлантического в Тихий океан, он предпринял тяжелую экспедицию, завершившуюся открытием Южного полюса. Затем он годами планировал и вопреки крайним трудностям совершил трансарктический перелет. Свою миссию он выполнял без колебаний до конца жизни (он погиб в Арктике, спасая экспедицию менее талантливого исследователя Нобиле). Он не только непрерывно придерживался одного стиля жизни, но его главная миссия позволила ему выдержать соблазн снизить отдельные напряжения, постоянно порождаемые усталостью, голодом, насмешками и опасностью [271] .

Здесь мы лицом к лицу сталкиваемся с нашей проблемой. Психология, рассматривающая мотивацию с точки зрения влечений и их обусловливания, вероятно, споткнется и потеряет определенность при встрече с аспектами личности (любой личности!), похожими на собственное стремление Амундсена. У большинства из нас нет столь выдающихся достижений, но у каждого есть подобные ненасыщаемые интересы. Эти интересы могут быть связаны с понятиями редукции напряжения только очень поверхностно. Многие авторы прошлого и настоящего признавали этот факт и постулировали некоторые прямо противоположные принципы. В этой связи вспоминается концепция Спинозы о способности к волевому усилию, т. е. тенденции индивида настойчиво, вопреки преградам, придерживаться своего собственного стиля бытия. Вспоминается доктрина самоактуализации Гольдштейна, использованная также Маслоу и другими, или чувство заботы о себе Мак-Дугалла. Вспоминаются и современные фрейдисты, которые считают необходимым наделить эго не только способностью к разуму и рационализации, но и тенденцией поддерживать свою собственную систему продуктивных интересов, несмотря на соблазны, вызванные импульсами и внешними побуждениями. Действительно, «укрепленное эго », как его описывают неофрейдисты, способно действовать вопреки обычному течению сиюминутной снижающей напряжение адаптации.

Собственное стремление отличается от других форм мотивации тем, что всегда ведет к объединению личности, вопреки всем конфликтам. Есть свидетельства того, что для психически больных характерен рост изолированных субсистем и утрата более гомогенных мотивационных систем [272] . Когда над индивидом господствуют изолированные влечения, навязчивые стремления или давление обстоятельств, он утрачивает интегрированность, которую ему придает только поддержание главного направления его стремлений. Наличие долговременных целей, ощущаемых центром личного существования, отличает человека от животного, взрослого от ребенка и (во многих случаях) здоровую личность от больной.

Очевидно, что стремление всегда связано с будущим. По сути дела, огромное количество состояний психики адекватно описывается только через перспективу будущего. Наряду со стремлением мы можем упомянуть интерес, тенденцию, диспозицию, ожидание, планирование, решение проблем и интенцию . Не любая направленность на будущее феноменально относится к проприуму, но в любом случае для ее понимания нужна психология, выходящая за рамки превалирующей тенденции объяснять психические состояния исключительно исходя из прошлых событий. Люди занимаются продвижением своей жизни в будущее, в то время как психология большей частью занимается прослеживанием ее в прошлое.

8. Субъект познания . Теперь, когда мы вычленили эти различные функции проприума и рассматриваем их все в качестве личного достояния человека, встает вопрос, все ли это. Не обладаем ли мы вдобавок познающим Я , выходящим за пределы всех других функций проприума и удерживающим их в поле зрения? Уильям Джеймс занимался этим вопросом и пришел к выводу, что нет. Он считает, что не существует такой вещи, как вещественное Я , отличное от совокупности, или потока, переживаний. Он говорит, что каждый момент сознания присваивает каждый предыдущий момент, и поэтому познающий как-то включен в познаваемое. «Сами мысли являются мыслящим» [273] .

Оппоненты Джеймса возражают, что простые серии переживаний не могут превратиться в осознание этих серий. И невозможно, чтобы «текущие мысли» рассматривали сами себя в качестве важных или интересных. Кому важны и интересны эти серии, если не мне? Я – конечный наблюдатель. Я как познающий появляется в качестве конечного и неизбежного постулата.

Интересно спросить, почему Джеймс воздержался от принятия познающего Я после того, как столь великодушно допустил в психологию со своего полного одобрения материальное, социальное и духовное Я . Причиной (и причиной, которая действовала бы и сегодня) вполне может быть следующее: тот, кто стремится к скрупулезному изображению природы собственных функций на эмпирическом уровне, надеясь таким образом обогатить науку психологию дискриминативным анализом Я , не горит желанием рискнуть и вернуться к теории гомункулуса путем введения некоего «синтезатора» – Я всех я .

Конечно, признание существования познающего опасно для науки психологии, но нельзя избегнуть этого шага, если он требуется логически. Некоторые философы, включая Канта, настаивают, что чистое (трансцендентное) эго отделимо от эмпирического эго (т. е. от всех упоминавшихся выше собственных состояний) [274] . Те, кто считает, что сам познающий – это не просто (как утверждает Джеймс) аспект познаваемого Я , но является «чистым» и «трансцендентным», утверждают, как и Кант, что текстура знания в этих двух случаях совершенно различна. Познание нами нашего познающего Я всегда косвенно, оно носит характер предположения. С другой стороны, все черты эмпирического Я известны прямо через знакомство, как известен любой объект, попадающий в категории пространства и времени [275] .

Стоя на прямо противоположных метафизических позициях, Кант и Джеймс соглашаются со своим знаменитым предшественником Декартом в том, что функция познания – абсолютно необходимый атрибут Я , как бы его ни определяли. Для наших нынешних целей важно помнить этот момент.

Мы познаем не только вещи , мы познаем и эмпирические черты нашего собственного проприума (т. е. знакомы с ним). Именно я обладаю телесными ощущениями, я признаю свою самоидентичность изо дня в день, я замечаю и размышляю о своей самоуверенности, саморасширении, своих собственных рассуждениях, а также о своих интересах и стремлениях. Когда я таким образом думаю о своих собственных функциях, я, скорее всего, буду воспринимать их сущностную близость и чувствовать их интимную связь в некотором отношении с самой познающей функцией.