Стану ему женой. Ребенок от монстра

Вопрос сдвинул невидимый стоп-кран.

Я разрыдалась, сквозь горячие слезы, выдавливая не менее горячие слова. Меня обжигало каждое.

— Увидел, что я в душе, и снял штаны! Онанировал на меня.

— Твою мать…

— Да, Андрей! — выпалила я.

— Почему сразу не сказала? — он все-таки встряхнул меня, пока я рыдала и трясла головой. — Твою мать, Лена! Почему ты не сказала мне!

Впервые на меня накричал.

Даже когда я ослушалась его и сбежала, вместо того, чтобы сделать аборт, Андрей не кричал на меня, когда нашел. Ни разу не срывался. Дальше я плакала тихо, давясь слезами, чтобы не вызвать больше гнева.

Наверное, я тут ни при чем.

Не на меня он злится — в чем моя вина, я ничего не сделала. Просто психует. Просто… Помнит, что случилось с Диной. Меньше всего ему надо, чтобы нечто подобное случилось со мной. Но кричать из-за этого — нечестно. Обидно.

— Ты думаешь, мне было легко? — выдавила я сквозь плач. — Я не понимала, что происходит! Даже не знала, жив ты или нет! Не знала, кто это такие!..

Я все еще избегала прямого взгляда, и вдруг разозлилась — так же горячо, как плакала. За то, что заставил меня вспомнить и признаться. За то, что накричал. За то, что вообще попала в ту ситуацию, полную беспомощности и стыда. Повезло, что он ничего мне не сделал. Просто повезло.

— Ну, перестань, — опомнился он. Я плакала и не могла остановиться, пока Андрей не прижал меня к себе. — Перестань, моя девочка…

Я злилась. Злилась, но обхватила его за талию. Так хватаются за спасательный круг. Он говорил невнятно, как всегда. Сигарета во рту мешала, и он перенервничал. Гладил волосы, повторял:

— Перестань… Перестань.

Я притихла.

Меня трясло, но вокруг была летняя ночь, в комнате спала дочка, я в надежных руках. Все хорошо. Я смогла рассказать.

— Это я виноват. Если бы быстрей тебя нашел… Или его бы взял за яйца…

Или не был тем, кто ты есть. Если бы был рядом с нами, как полагается отцу. Если бы не работал с Шелеховым, а затем с Глодовым, ничего этого бы не случилось. Столько всяких если! Я обнимала его, прижималась щекой, но обида разъедала и без того недолгое счастье. Раньше я принимала его — как есть. Не ждала чудес, хотя на них надеялась. Андрей ничего не мог мне обещать: я это проглотила вместе со слезами. Но в Пекине я увидела и другой вариант. Другую возможность. Пообщалась с Диной, прочла ее записи, и увидела на что способен мужчина, который поставил семью на первое место. Думаю, я не знаю и сотой доли того, через что он прошел, чтобы покончить с криминалом навсегда.

Но он сделал это.

В тот момент я завидовала Дине. Для меня это несбыточная мечта. И от этого было вдвойне обидно. Осознание, что это мне придется подстраиваться под его жизнь, а не он сделает все для нас с дочкой, здорово отравило мое существование.

Он ведь не белый воротничок. Он киллер. Я давно это уяснила.

— Ты мог бы уйти, — тихо, несмело пробормотала я, и обмякла.

— Что? — он не понял.

— Мог бы уйти, — набралась я смелости. — Как Эмиль ушел когда-то. Ради своей семьи. Мне Дина рассказала.

Он отстранил меня, чтобы взглянуть в глаза. Мне этого не хотелось. Я чувствовала себя капризной девчонкой, которая на Новый год клянчит звезду с неба и не хочет понять, что это невозможно.

У него были глубокие, ничего не выражающие глаза, черные из-за ночной тени.

— Я не Эмиль, — хрипло, но членораздельно сказал он. — У меня другая ситуация.

Он откашлялся, и выбросил сигарету с балкона.

— У Эмиля были возможности, были перспективы. Я не могу сдаться, как он.

Я опустила голову и кивала, чувствуя судорогу в сжатых челюстях.

Знаю эти аргументы.

Но Андрей хотя бы попытался объяснить, а не просто послал меня.

— Я не могу выехать из страны, — продолжил он. — Мы говорили об этом. На мне пожизненный срок. Враги. Я вынужден так жить… и… Мне жаль, Лена.

К концу фразы голос потерял силу. Андрей вышел с балкона, оставив меня одну. Ночной ветер развевал волосы, пока я сидела, как изваяние, и пялилась на фонарь во дворе. В его голосе были настоящие сожаления. С самого начала ему нечего было нам предложить. Так глубоко себя закопал, что уже не выбраться.

Я сбросила альбом с колен и пошла следом.

На кухне он наливал водку. Второй раз за два дня. Он и раньше много пил. Когда преследовали старые кошмары или воспоминания о войне… Становился неразговорчивым, уходил в себя. Как признался позже: не хотел говорить об этом, вспоминать. Подойти бы со спины, встряхнуть и сказать: война давно закончилась! Сделай что-нибудь, выберись из ямы! Хотя бы попытайся ради нас!

Если ему самому это нужно.

Быт, семья, ребенок.

Каждый день, а не несколько головокружительных мгновений.

В глубине души я всегда знала, что он не станет себя обременять. Образ жизни такой: ничего лишнего с собой не носит, не живет на одном месте. Горсть патронов, сигареты, больше ничего ему не нужно. Одиночество въелось в него до костей. Я чувствовала это. Это не спор из-за того, кто будет забирать ребенка из садика. У нас много проблем, большая часть которых неразрешима.

— А сам ты бы этого хотел? — спросила я.

Соврать было легко, но он промолчал.

— Нет смысла обсуждать. Это невозможно. Вам с Аней нужно будет уехать через пару месяцев.

— Это из-за меня? Из-за того, что я спросила? — у меня чуть слезы из глаз не брызнули.

Он покачал головой.

— Меня настораживают некоторые моменты. Лучше не спорь. Со снайпером я разберусь, не беспокойся.

Я кивнула и не спросила, поедет ли он с нами, хотя хотелось. Нет, конечно. Не поедет. Его арестуют при пересечении границы. Тупик.

Глава 24

Андрей

— Отлучусь ненадолго, — сказал Андрей мягко, словно во рту было что-то вязкое. — Буду внизу, в машине. По делам.

Пока Лена не опомнилась, вышел из квартиры и спустился во двор.

Постоял на крыльце, сунув руки в карманы пиджака. Уже поздно. Некоторые окна горят, но на улице почти никого. Горло давил спазм. Он медленно вдохнул-выдохнул, глядя на диск луны.

Интересно, поняла она, почему ушел? Или в срочные дела поверила?

Вряд ли… Лена — сообразительная девочка.

Андрей медленно дошел до машины и сел за руль, оставив дверцу открытой.

Закурил и ждал, опустив голову, когда остынет.