Старая дева Мария

– Продолжим?
– с приподнятым настроением бросил Виктор, по-хозяйски располагаясь в кабине.

Сейчас он изменился. Его лицо стало сосредоточенным и оттого - еще более прекрасным. Легкая проседь на висках, будто посеребренное воронье крыло, сверкала на солнце. Он включил зажигание, и машина задрожала над далекой столицей.

– Да... с такой махиной мы горы свернем!
– ангельским голосом уже кричал Виктор, - Помните, Мария? Ибо истинно говорю вам: если вы будете иметь веру хоть с горчичное зерно и скажете горе сей:"Поднимись и ввергнись гора в море", и сойдет гора в море.

– Значит, это вы?
– почти не сомневаясь, спросила Мария.

– Да, Маша, я - ангел, я - свободно парящий над собственной жизнью ангел, но - не Змея, а Господа Бога. Да, я - его слуга, посыльный, а сам он грядет через чрево твое, дабы свершить страшный суд.

– А что же делать мне?

– Смириться и ждать.

– Но как же моя любовь, ведь я люблю Верзяева!

– Да о чем вы, Мария! Опомнитесь! Наступает час битвы, и зло будет повергнуто, а доброта и святость, наконец, обретут бессмертие. Так, неужели, вы выберете Верзяева?

– Верзяева уже выбрал грейдер.

– Грейдер - это же символ, смотрите, что делает вера с человеком.

Земля внизу тоже вздрогнула и потихоньку подалась назад,

– Но почему я?
– спросила Мария, глядя на уплывающую под нож трижды переименованную улицу Горького. Она оглянулась назад, и на месте оранжевого храма, обнаружила серую ровную поверхность.

– Почему Бог избрал меня - простую, бестолковую женщину?

– Из тысяч!
– радостно поддержал сомнения Марии ангел.

– Да, из тысяч и миллионов ничем не примечательных женшин. Ведь та, первая, была особенной.

– Ой-ли?!
– Виктор потянул на себя правый рычаг, и они, проплыв над домом Пашкова и восстановленным Храмом Христа, легли на прямой курс вдоль широкого проспекта, упиравшегося в горы имени Ленина.

– А знаете, Мария Ардалионовна, какая дорога ведет к Храму?

– Комсомольский проспект, - сообразила Маша.

– Верно, - Виктор снова рассмеялся.
– Вот вы говорите, Маша, тысячи, миллионы обычных, бестолковых людей. А она, мол, была растакая-этакая, и всяких чудес и знамений, при ней - масса. Да позвольте ж, спросить, какого чуда вам еще требуется? Каких знамений, если мы с вами и так парим над третьим Римом? Чего еще желать? А понял! Желаете ту самую гору подвинуть. Сейчас, сейчас, газку подбавим, даром что грейдер, да и какой грейдер, смотри - лезвие, будто туполевское крыло.

Виктор лихо вдавил педаль газа, и огромная, высвеченная осенним огнем гора стала стремительно приближаться. Они пролетели над автомобильной пробкой у метромоста, потом заложили вираж, едва не чиркнув по крыше олимпийского стадиона, и пошли по траверсу горы.

– Час близится, сквозь губы цедил Виктор, - даешь Армагедон, ну, положим, пока, дорогая моя, он во чреве, так - лишь Армагедончик, без этих, знатете ли, семи архаргелов, одним обойдемся. Ну-ка, музычку поставим, шестьсот шестедесят шесть килогерц. Он нажал кнопку встроеного "Пионера", и зазвучала ледянящая душу палеонтологическая труба.

– Там, внизу, сплошные дети кокаиншиков, и, первым делом, сдвинем гору имени главного из них. Чего нам понимаешь Варенух с Сердюками жалеть, все это дерьмо карикатурное, с Лоханкиными, Берлагами и прочими серебрянными детьми серебрянного века. Спасуться лишь избранные, а не эти слепки. Даешь красоту нечеловечскую, час пробил, грядет Апокалипсис.

– Сойди гора в море!
– крикнул Виктор.

– Да какое ж это море? Река Москва!
– замирая от резкого снижения, возразила Маша.

– Ха, даром что ли мы каналы строили, прямехенько через шлюзы во все бусурманские моря сойдет. Вот так сель будет!

Виктор запел:

– Отсель грозить мы будем Шведу-Сведенборгу...

– Кто такой Сведенборг?

– спросила Мария.

– Диссидент от религии.

– Он что, не верил в загробную жизнь?

– Ха, - Виктор рассмеялся, - Нет, наоборот, считал, что она уже давно наступила, и все вокруг есть настоящий ад.

Раздался ужасающий скрежет, видно стал крошиться гранитный парапет смотровой площадки. Маша ухватилась за руку Виктора и закрыла глаза.

– Нет раскрой, раскрой прекрасны очи, глянь назад!
– приказал Виктор и больно сжал ее руку.

Маша оглянулась и увидела то же, что и раньше: отвратительно гладкое серое пространство следовало за летящим грейдером.

– Где я?
– спросила Маша.

– В своем сознании, - Виктор осклабился.

– А сознание?

– Н-дас, приехали, железная логика серебрянного века.

– Почему же ты не отвечаешь?

– Потому, что есть теорема Геделя, а, иначе, - все, тупик, или, как в простонародье говорят, силлогизм и свободный полет, а, еще точнее, свободное падение сознания.

– Не понимаю, причем здесь Гедель?

– А при том, что если нет бога, то и нет ответа, а лишь больная тавталогия и еще - свободное падение в пустоту. Вот оно и есть - чудо, катарсис человеческого организма, чем не Маргарита с метлой или Просто Мария с Арнольдом? Глянь, красота беспросветная, чудо пустоты. Где мы, кто мы? Е-ге, погодь, щас лунная дорожка появится, гулять будем, эх, жаль, гармонь забыл захватить, я ведь, Маша, на гармони - мастак, ведь это же настоящее, а не то, что раньше было: Варенуха с Ноздревым. Ведь мы ж не зря из людей манекенов настругали, чего там Шинель? Шинель, понимаешь, прохудилась. Да, а новую-то сперли! Кудесники пера сперли, а оставили нам кокаинщиков заместо человеков. Чего мы боялись снов разума, когда душа не то что уснула, а просто сдохла.

Виктор поднял лезвие, и они легли на обратный курс.

– Гляньте, Мария, какая полоса четкая, а, надо будет, мы и все сравняем, раз такого чуда мало.

– Чудо-то чудо, но какое-то книжное.- Возразила Маша, - А я все-таки обычная советская женщина, ну, может быть, с придурью.

– Насчет нашего полета - это точно. А вот по-поводу советской женщины, вы погорячились, Мария Ардалионовна. Не надо бросаться словами.

Виктор строго посмотрел на Марию и снова стал веселым.

– Странно мне вам говорить такие вещи. Вам, образованной современной женщине, вам ли летающие блюдца да чумаковские крэмы за чудо принимать? Господи помилуй, да вы в этих чудесах сама купаетесь.

– Как это купаюсь?

– Ну вспомните, когда Альенде расстреляли в президентском дворце, вы же обливались не водой, а горючими слезами?

– Обливалась, и другие обливались.
– согласилась Мария, а про себя подумала, откуда это он про Альенде знает.

– То-то и оно, что плакали страшным ревом. Да кровью никто заявлений не писал.- Виктор бросив рычаг прикоснулся к ее горячей ладони.
– Да разве это - не настоящее чудо? Милая моя, единственная... Да что там Альенде, вы на себя в зеркало взгляните, ведь такое поразительное чудо посреди пустоты. Ведь чудо господне не в исцелениях и хождениях по водам, не в полетах в межоблачном пространстве, ни, господи меня помилуй, в глотании ножей и всяческой прочей азиатчине, чудо в том, что вы, атеистка с молодых корней и молочных соков, живете так, как будто есть еще что-то, кроме вампиров, Воландов да .....Черного Барона, да, мало того, что живете еще и любите, любите и знаете, что Господь Бог не три буквы на трафаретке или Всемогущее Ничто. Ведь готовы плакать не только над той Девой, но и над "Просто Марией"!