Старая сказка

— Редкое имя. И запоминающееся. Намного более интересное, нежели Мария.

Я изо всех сил постаралась сохранить невозмутимость. Неужели она знает, что меня зовут Мария? «Ведь так зовут большинство девочек в Венеции», — сказала я себе и с вызовом задрала подбородок.

— А фамилия у тебя есть, Селена? — осведомилась ведьма.

«Шлюхино Отродье. Сукина Дочь. А теперь и еще одна, совсем новенькая: Сирота», — подумала я и отрицательно покачала головой.

— А когда твой день рождения?

Я ответила ей, и она сказала:

— Рожденная под знаком льва — в самую точку, учитывая цвет твоих волос и глаз. Тебе следует называть себя Селена Леонелли. Вот имя, в котором чувствуется сила.

«Селена Леонелли», — подумала я, покатала его на языке, и оно оставило у меня во рту привкус сладчайшего мармелада. Я улыбнулась ведьме, и непривычное движение лицевых мускулов, похоже, вытащило мое сердце из черной бездны, в которую оно ухнуло. Новое имя означало возможность новой жизни.

— А откуда у тебя взялся такой замечательный рубин, Селена?

— Он принадлежал моей матери.

— А теперь твоя мать умерла. — Это был не вопрос, а утверждение. Мне оставалось лишь согласно кивнуть. — И ты хочешь отомстить человеку, который и стал причиной ее смерти.

Я снова кивнула.

— Очень хорошо, я помогу тебе. Но если тебя поймают и обвинят в колдовстве, ты не должна назвать им моего имени.

— Ни за что на свете! — пообещала я.

Но она лишь выразительно приподняла бровь и сказала:

— Конечно, нет, Селена, потому что я свяжу твой язык, чтобы ты не смогла назвать моего имени, как бы ни старалась.

Вот так я и познакомилась со своим первым заклинанием: связыванием языка и подчинением чужой воле.

Второе заклинание, которому я научилась, позволяло свести человека с ума, насылая на него во сне кошмары. Вот как это делается.

Возьмите высокую черную свечу и острую булавку. Этой булавкой напишите имя своего врага на свече, отчетливо и глубоко выдавливая буквы. Обвяжите свечу колючей плетью ежевики. Затем заверните ее в квадратный кусок черной ткани, приложив к ней горсть земли с могилы (я взяла землю с общей могилы для бедняков, в которую бросили тело матери). Зашейте наглухо черной ниткой. В первую ночь полнолуния разбейте свечу молотком, изо всех сил ударяя по ней и приговаривая:

Просыпайся с криком, Одолеваемый кошмарами, Не знай ни отдыха, ни сна, И пусть рвут тебя когтями Твари из черной бездны.

Проделывайте это на протяжении трех дней подряд. Потом возьмите мешочек, в котором теперь лежит разбитая в пыль свеча, и заройте его в саду жертвы, желательно под окном ее спальни.

У Зусто да Гриттони сада не было, но я закопала свечу в цветочном горшке на его балконе. Я повадилась шнырять вокруг его виллы, глядя на его тень за окном, когда он беспокойно мерил шагами спальню в то время, как вся Венеция спала. К концу зимы, когда улицы города заливала ледяная вода, Зусто да Гриттони повесился на стойке балдахина своей кровати. Я не сомневалась, что он угодил прямиком на самый последний круг ада, где и будет страдать вечно.

А я поселилась у Старой Сибиллы, чтобы обучиться ее ремеслу.

Любовь и ненависть

Венеция, Италия — 1508–1510 годы

Любовь и ненависть были разменной монетой и движущей силой колдовства. Сад ведьмы мог в равной мере как возбудить сладострастие, так и отравить. Розы, мирт и пассифлора росли вперемежку с болиголовом и наперстянкой, мандрагорой и пасленом, а рядом колыхались тяжеловесные колокольчики кирпично-красного цвета, из которых получали глазные капли белладонны, убившие мою мать.

Впервые перешагнув порог предоставленной в мое распоряжение комнаты, я почувствовала, как в груди у меня шевельнулось что-то теплое. Мне показалось, что я вдруг наяву перенеслась в детство матери. Комната была грубо оштукатурена и побелена, солнечные лучи, проникающие сквозь заросли жасмина, рождали тени, которые замысловато сплетались и танцевали на стенах. Я босиком вышла через узкий дверной проем и остановилась на теплой, нагретой солнцем траве, вдыхая головокружительный аромат сада, полной грудью вбирая в себя восхитительную и пьянящую силу жизни и смерти.

Подставлять под шипы роз свое запястье и отдавать Старой Сибилле несколько капель крови показалось мне небольшой платой за такую красоту.

Днем я помогала колдунье собирать цветы и листья, выкапывать корешки, давить из ягод сок и составлять снадобья. Когда она принимала клиентов, я работала вместо нее в библиотеке, тщательно переписывая манускрипты заклинаний и магических формул, которые она хранила запертыми в каменном ларце. В то время Венеция считалась центром книгопечатания, и печатные прессы каждый день выплевывали книги и памфлеты на любой вкус, но содержимое старинных фолиантов, которое я медленно переписывала на пергамент, изо всех сил стараясь не наделать помарок и не посадить кляксу, отправило бы любого печатника на костер.

Закончив переписывать очередную страницу арканов, [118] я составляла еще один тайный экземпляр для себя, который прятала под матрас и снова доставала по ночам, чтобы перечитать и выучить наизусть.

Сибилла продавала то, что я переписывала, за большие деньги колдунам и философам по всей Европе, и рукописи контрабандой провозились в сундуках с двойным дном, набитых флаконами с розовой водой и нюхательной солью, кувшинчиками с белой свинцовой пудрой и уксусными примочками для лица, кремами для удаления лобковых волос и бровей на основе гашеной извести, золотыми круглыми футлярчиками с амброй и мускусом, губной помадой из киновари и кошенили — словом, всякими женскими штучками, рыться в которых не приходило в голову ни одному таможеннику.

118

Колдовское заклинание, магическая формула.

После полудня я складывала в корзинку приворотные зелья и лечебные мази, яды и проклятия, и разносила их по всей Венеции. Клиентами Сибиллы были почти исключительно одни женщины — проститутки, желавшие отомстить сводникам, монахини, стремящиеся избавиться от втайне зачатых младенцев, молодые женщины, мающиеся от неразделенной любви, и тучные матроны, желающие отравить молодых и красивых любовниц своих мужей.

Вскоре я уже знала все закоулки Венеции, как свои пять пальцев: ее извилистые каналы и кривые мосты, потайные площади, круглые купола и остроконечные шпили, дворцы и ночлежки, монастыри и бордели. И повсюду меня сопровождал коренастый и угрюмый слуга Сибиллы по имени Серджио, потому что по улицам Венеции женщины не ходили в одиночку, даже шлюхи.

Проходя по каменным лабиринтам с корзинкой на руке, я внимательно смотрела на ноги попадавшихся мне навстречу мужчин, неизменно высматривая знакомую обувь. Я прислушивалась к сплетням, задавала вопросы и нанимала уличных мальчишек шпионить для меня, пока не выследила — одного за другим — всех мужчин, которые насиловали мою мать. Первыми я разыскала наших прежних слуг. Сделав их восковые фигурки, я нарядила их в платья, сшитые из клочков их старой одежды, заплатив за то, чтобы ее украли из их сундуков. Я не скупясь платила и за то, чтобы для меня воровали волосы, застрявшие в зубьях их щеток, или обрезки ногтей, собранных у них под кроватями. Я прикрепляла волоски к головам восковых кукол, ногти запихивала в их тела, а потом развлекалась по вечерам, втыкая булавки им в головы, ноги и особенно в самое уязвимое местечко — между ногами. А потом я держала фигурки над пламенем свечи, пока они не таяли, обретая уродливые формы и очертания, и тогда хоронила их в саду.