Старец Горы

– Ты сам все это придумал? – спросил визирь, пристально глядя в глаза бека.

– Нет, – честно признался Саббах. – Мне помогали ассасины. В частности кади Бузург-Умид.

– Они знают о твоей поездке в Каир?

– Я действовал с их согласия.

В разговоре наступила момент, которого Саббах боялся, отлично зная, насколько обострились в последнее время отношения аль-Афдаля и шейха Гассана. Визирь вполне мог заподозрить бека в предательстве и решить его дальнейшую судьбу одним взмахом меча.

– Когда-то Бузуг-Умид был отчаянным федави, – припомнил визирь. – Да и наукам он, кажется, не чужд.

– Он достиг девятой ступени в познании мира, – подсказал Саббах.

– А ты, бек, кажется, остановился на седьмой?

– Быть может те, последние ступени, лишние в процессе постижения истины, сиятельный аль-Афдаль, – понизил голос почти до шепота Саббах. – Страх перед гневом Аллаха удержал очень многих людей на краю измены, а значит гибели.

– В твоих словах есть разумное зерно, бек, но, к сожалению, а может к счастью, Повелитель Времени халиф аль-Амир думает иначе. Он по-прежнему верит не только в Великий Разум, но и в разум человеческий.

– Халиф слишком добр к людям, – горько усмехнулся Саббах. – Не разум управляет обывателями, а страх. Первым это понял шейх Гассан и за ним потянулись многие.

Бек очень боялся гневной отповеди из уст аль-Афдаля, но визирь промолчал. Из чего Саббах заключил, что один из самых уважаемых среди исмаилитов Учителей Мудрости думает сейчас сходно с ним.

– На что рассчитывают ассасины?

– Они захватили несколько крепостей в Горной Сирии и мечтают продвинуться к побережью. Северная Сирия – лакомый кусок, но нам до нее все равно не дотянуться. Если мы вернем под власть халифа аль-Амира Палестину и Ливан, то это будет успехом. Боюсь, что на большее у нас не хватит сил. По моим сведениям, эмир Триполи был обласкан в Багдаде халифом аль-Мустазхирем и султаном Мухаммадом. Последний уже заключил мирный договор со своим братом Беркйаруком и теперь готовиться к войне с крестоносцами. Я бы не стал мешать суннитам в Кападокии, сиятельный аль-Афдаль. И пообещал бы поддержку ассасинам в Сирии. Если сунниты и ассасины вцепятся друг другу в глотку, то это пойдет на пользу халифу аль-Амиру, да продлятся вечно его дни.

– Ты поумнел, Саббах, – кивнул визирь. – Иногда изгнание бывает полезным для зрелого человека.

– Движение – жизнь, бездействие – смерть, ты сам мне об этом не раз говорил, Учитель, – негромко произнес бек. – Мы победим, если будем сражаться. Нельзя позволить франкам укрепиться на Востоке.

– Ты убедил меня, почтенный Саббах, – задумчиво кивнул визирь. – Я дам тебе флот.

Бузург-Умид переживал далеко не лучшие дни в своей жизни. Ищейки Халиды, молодой супруги Ибн Аммара, матери наследника, тупо и упорно шли по его следу. Триполи был велик, но не настолько, что здесь мог затеряться человек, преследуемый властями. Дважды нукеры обнаруживали убежище кади, дважды он чудом вырывался из их рук. Десятки его сторонников уже были схвачены и замучены в застенках дворца. Бузург-Умиду пока что везло, сказывался опыт, приобретенный в молодости. Но рано или поздно, эта игра со смертью должна была закончиться не в пользу кади. Впрочем, у него был шанс разделить судьбу аль-Асхиря, двоюродного брата эмира Ибн Аммара, которого сначала кастрировали по приказу Халиды, а потом ослепили. Если бы не надежда на помощь Фатимидского флота, то Бузург-Умид давно бы покинул враждебный город. Во всяком случае, попытался бы спуститься с городской стены и затеряться среди обложивших Триполи крестоносцев. В крайнем случае кади мог бы прикинуться перебежчиком, сторонником несчастного аль-Асхиря, о судьбе которого провансальцы наверняка уже знали. Почтенный Никодим был едва ли не последней надеждой ассасина. Каким ветром занесло в Триполи старинного приятеля рафика Андроника, Бузург-Умид не знал, но устроился Никодим в чужом городе с большими удобствами. Во всяком случае, даис на месте нотария схолы агентов византийского басилевса не стал бы так откровенно выпячивать свой достаток на зависть соседям. Впрочем, Никодим был очень опытным человеком, а потому в советах беглого кади не нуждался. В осажденном городе нотария принимали за иудейского купца средней руки, и тот старался как мог, дабы не уронить себя в глазах общины. Евреи в Триполи уступали по численности только арабам, а потому имели большие привилегии. У них были свои храмы, и свои суды. Налоги в пользу эмира они платили такие же, как и арабы, но зато пользовались гораздо большей личной свободой, чем прочие подданные Ибн Аммара. Даже наглые нукеры Халиды не рискнули преследовать Бузург-Умида в еврейском квартале, боясь нарваться на большие неприятности. Ибо трипольские иудеи кроме денег ценили еще и покой, а потому тщательно следили за тем, чтобы чужие к ним не забредали. Стражников на здешних узких улочках, даис не видел, но это вовсе не означало, что их здесь вообще нет. Все дома богатых купцов охранялись их менее успешными соплеменниками, а свое умение владеть оружием иудеи не раз показывали при обороне родного города. Бузург-Умид дождался темноты, прячась от чужих взглядов за оградой богатой усадьбы, и лишь потом рискнул проникнуть в дом Никодима.

Нотарий появлению гостя не удивился, он даже не стал подниматься с кресла, а просто кивнул на стоящий рядом сундук:

– Садись, даис. Я тебя давно уже жду. С тех самых пор, как провалилась ваша безумная затея с мятежом.

– Почему же безумная? – спросил Бузург-Умид, кося голодными глазами на блюдо с кусками остывшего мяса.

– Свинина, – предупредил его Никодим. – Другого мяса в городе не достать.

Положим, в городе продавали еще крысятину и конину, но по таким баснословным ценам, что у покупателей невольно опускались руки. Что же касается свинины, то ее доставали у франков, тоже, конечно, не даром, но все же за более приемлемую плату.

– Рабби разрешили есть иудеям свинину после того, как в городе участились случаи людоедства.

– Разумно, – кивнул даис, давясь жирным мясом.

– Бек аль-Асхирь дурак, – продолжал прерванную мысль Никодим. – Вместо того чтобы придушить Халиду, он стал добиваться ее благосклонности.

– Откуда ты знаешь? – нахмурился даис.

– Слухами земля полнится, – равнодушно пожал плечами нотарий.

Византиец ошибся только в одном: благосклонности Халиды добивался не аль-Асхирь, а Бузург-Умид. Именно он уговорил бека пощадить молодую жену Ибн Аммара. Красавица обещала даису райское блаженство в обмен на жизни свою и сына. Бузург-Умид имел глупость ей поверить. А дальше случилось именно то, о чем сейчас с немалым сожалением рассуждал Никодим.

– По моим сведениям, войска султана Мухаммада застряли где-то под Мосулом. Если они когда-нибудь прибудут к Триполи, то разве что через несколько месяцев. А продовольствия в городе практически не осталось. Еще день-два и народ взбунтуется. Я сообщил в Константинополь, что правителем Триполи станет тот, кто накормит обывателей. К сожалению, басилевс не проявил расторопности. Кантакузен продолжает стеречь порт в Латтакии, а Монастра пьянствует в Киликии. Оба они кивают на Танкреда, который носа не кажет из Антиохии. Впрочем, басилевсу сейчас не до нас.

– Почему?

– Боэмунд во главе тридцатитысячного крестоносного воинства осадил Дураццо, и все усилия божественного Алексея направлены на то, чтобы отразить нашествие папистов.

– Князь Антиохийский – серьезный противник, – сочувственно покачал головой Бузург-Умид.

– Именно поэтому, кади, я твоим ассасинам не соперник, – вздохнул Никодим. – Но у меня есть к тебе просьба – не слишком притесняй христиан, когда дорвешься до власти.

– Можно подумать, что мне до эмирского дворца рукой подать, – ухмыльнулся Бузург-Умид.

– Ты к нему ближе, чем тебе кажется. Только не хватайся за кинжал, я не собираюсь тебя выдавать. С моей стороны это было бы чудовищной глупостью. Фатимидский флот на подходе. Завтра утром он войдет в гавань.

– Не шутишь? – сверкнул глазами в сторону хозяина даис.

– Рабби Иаков предлагает тебе поддержку. Иудеи блокируют дворец и не пропустят мамелюков и нукеров Халиды в порт, дабы те не помешали высадке десанта.

– Согласен, – выдохнул Бузург-Умид и закрыл глаза в предчувствии сладкой мести.

Союзники крестоносцев пизанцы, блокировавшие Триполи с моря, не оказали арабам серьезного сопротивления. Потеряв в самом начале морского побоища более десятка галер, они обратились в бегство. Почтенный аль-Барзани, командующий фатимидским флотом, лично возглавил высадку десанта на пристань окруженного города. Впрочем, высадка прошла относительно мирно, поскольку в порту не оказалось людей, готовых оттолкнуть руку помощи, протянутую трипольцам сиятельным аль-Афдалем. Как только обыватели узнали, что почтенные Барзани и Саббах привезли им продовольствие, они едва не утопили их в море любви и обожания. Восторги трипольцев замедлили продвижение арабов к городской цитадели, которая, впрочем, была уже взята сторонниками Бузург-Умида и примкнувшими к ним иудеями. Аль-Барзани, кажется, остался доволен таким оборотом дела, но Саббаха беспокоила судьба эмирской казны, а потому он поспешил вырваться из цепких объятий ликующих трипольцев. Худшие опасения бека подтвердились. Бузург-Умид захватил не только цитадель, но и расположенный здесь дворец Ибн-Аммара, поразивший своей роскошью даже видавшего виды аль-Барзани. Триполи недаром считался едва ли не самым богатым городом Востока. А эмир аль-Мольк ибн Аммар отнюдь не страдал излишней скромностью. Его резиденция состояла из трех огромных зданий, примыкающих друг к другу, и была окружена пышным фруктовым садом. Сейчас этот сад был завален трупами, похоже мамелюки и нукеры красавицы Халиды, захваченные врасплох ассасинами Бузург-Умида, именно здесь пытались оказать им ожесточенное сопротивление. И поплатились жизнями за свою горячность. Убитые лежали не только в саду, но и на лестницах дворца, где теперь хозяйничали победители, хватая все ценное, что попадалось под руку. К счастью, грабитель опознали аль-Саббаха и препроводили его вместе с немногочисленной свитой в личные покои эмира, где находились главари удавшегося мятежа. Саббах, разъяренный творившимися вокруг бесчинствами, уже готов был обрушить гневные слова на голову Бузург-Умида, но не обнаружил кади в зале, расписанном строками из Корана. Здесь распоряжались незнакомые беку люди в темной одежде, в которых он без труда опознал иудеев. Тем не менее, присмотревшись попристальней, Саббах опознал в одном из почтенных торговцев нотария Никодима. Этого византийца, невесть почему притворяющегося евреем, бек встречал в окружении Бузург-Умида и считал лазиком ассасинов. Хотя не исключено, что он ошибался на его счет.

– Где кади? – спросил Саббах у Никодима.

Византиец молча кивнул на ближайшие двери, густо покрытые позолотой, из-за которых доносились приглушенные женские крики. Саббах похолодел и затравленно покосился на адмирала, но почтенный Барзани не собирался мешать чужому шумному досугу. И, наверное, он был прав. Бузург-Умид мстил несчастной женщине за предательство и за гибель своих соратников, а потому вырвать ее из рук кади ассасинов мог разве что сам Аллах.

– Где казна? – спросил бек, морщась как от зубной боли.