Старомодное будущее
Шрифт:
– А разве вы не художник?
– В том-то и опасность...
– Критик кивнул.
– Некогда я был простым учителем, а потом меня озарило сознание моей миссии... Я начал понимать, какие произведения сильнее других, а какие чистой воды украшательство, декорация...
– Вид у Критика внезапно стал тревожный, и он снова принялся пыхать сигаретой.
– В Европе слишком много кутюр и слишком мало культуры. В Европе все окрашено дискурсом. Здесь слишком много знания и слишком велик страх низвергнуть это знание... Вы в НАФТА слишком наивно постмодернистские, чтобы страдать от этого синдрома... А Сфера, о, Сфера,
– Не понимаю, о чем вы, - потерянно сказал Эдди.
– Возьмите диск. Не потеряйте его, - серьезно ответствовал Критик.
– У меня есть определенные обязательства, вот и все. Я должен знать, почему я сделал определенный выбор, и быть в силах защитить его, я должен защищать выбранное мной или рискнуть потерять все... Этот выбор уже сделан. Знайте, сегодня мой Переворот! Мой чудесный Переворот! В подобных этой точках перегиба кривой я способен внести изменения в общество в целом.
– Он улыбнулся.
– Лучше оно не станет, но, уж поверьте, не останется прежним...
– Сюда идут, - внезапно объявила Фредерика и, вскочив на ноги, принялась жестикулировать, когтя воздух.
– Большая колонна маршем движется по улицам.., у нас будут проблемы.
– Я знал, он не сможет не среагировать, стоит данным покинуть это здание, - кивнул Критик.
– Пусть грядут погромы! Я не двинусь с места!
– Черт бы вас побрал, мне платят за то, чтобы вы остались в живых! взорвалась Фредерика.
– Люди Нравственного Рефери жгут гавани данных. Они делали такое раньше и сделают вновь. Давайте убираться отсюда, пока еще есть время!
– Мы все безобразны и злы, - преспокойно возвестил Критик, поглубже устраиваясь в кресле, и свел перед собой кончики пальцев.
– Дурное знание по-прежнему остается законным самопознанием. Не делайте вид, что это не так.
– Нет никаких причин схватываться с ними врукопашную тут, в Дюссельдорфе! Мы тактически не готовы защищать это здание! Пусть они его сожгут! Кому есть до того дело, что станется с еще одним дурацким изгоем и полным мусора крысиным гнездом?
Критик поглядел на нее с жалостью:
– Дело не в доступе. Дело в принципе.
– В яблочко!
– выкрикнул Эдди, узнав лозунг ЭКоВоГСа.
Прикусив губу, Фредерика облокотилась о край стола и принялась отчаянно набирать что-то с невидимой клавиатуры.
– Если вы вызываете профессиональное подкрепление, - сказал ей Критик, - они только пострадают. На деле это не ваш бой, моя дорогая; вы не сторонник идеи.
– Да пошли вы со своей политикой!
– огрызнулась Фредерика.
– Если вас тут сожгут, мы все не получим премии.
– По крайней мере нет никаких причин ему тут оставаться.
– Критик указал на Эдди.
– Вы свое дело сделали, и преотлично, мистер Дертузас. Благодарю вас за успешную доставку. Вы очень мне помогли.
– Критик глянул на экран терминала, где все еще деловито переписывалась в буферный файл программа с диска, потом снова на Эдди.
– Предлагаю вам покинуть это здание, пока такое еще возможно.
Эдди посмотрел на Фредерику.
– Да, уходи! Все кончено. Я больше не твой эскорт.
Беги, Эдди!
– Не выйдет.
– Эдди крестил руки на груди.
–
– Но ты можешь уйти.
– Фредерика была в ярости.
– Ты слышал, что он сказал.
– Ну и что? Поскольку я свободен, я волен и остаться, - возразил Эдди.
– Кроме того, я из Теннеси, Добровольного штата НАФТА.
– На нас идут сотни врагов.
– Фредерика глядела в пространство прямо перед собой.
– Они нас пересилят, а дом сожгут дотла. Здесь не останется ничего, кроме пепла.
Ни от тебя, ни от твоих поганых данных.
– Верьте, - невозмутимо отозвался Критик.
– Помощь придет - и нежданными путями. Поверьте мне, я прилагаю все усилия, чтобы максимизировать последствия и смыслы этого события. То же, если уж на то пошло, делает мой конкурент. Благодаря диску, который только что попал мне в руки, я транслирую и пересылаю все происходящее здесь в четыре сотни самых взрывоопасных сетевых сайтов Европы. Да, люди Рефери могут уничтожить нас, но их шансы избегнуть последствий крайне невелики. И если сами мы падем во пламени, это только придаст более глубокого смысла нашей жертве.
Эдди воззрился на Критика в откровенном восхищении:
– Я не понимаю ни слова, черт побери, из того, что вы тут говорите, но думаю, способен распознать родственную душу. Уверен, что ЭКоВоГС бы захотел, чтобы я остался.
– ЭКоВоГС ничего такого бы не захотел, - серьезно возразил ему Критик.
– Они бы хотели, чтобы вы спаслись, чтобы они могли изучить и разложить по полочкам каждую деталь ваших переживаний. Ваши американские друзья прискорбно ослеплены предполагаемой действенностью рационального, всеобъемлющего цифрового анализа. Прошу вас, поверьте мне - гигантские вихревые потоки в обществе эпохи постмодерна слишком велики, чтобы их мог познать отдельно взятый человеческий разум, пусть даже с помощью компьютерной перцепции или лучшей компьютерной системы социологического анализа.
– Критик поглядел на свой терминал, будто серпентолог, изучающий кобру.
– Ваши друзья из ЭКоВоГСа сойдут в могилу, так и не осознав, что всякий жизненно важный импульс человеческой жизни прерационален по природе своей.
– Что ж, я-то уж точно не уйду, пока не въеду, что это значит. Я намерен помочь вам сражаться в правом бою, сэр.
Критик с улыбкой пожал плечами:
– Спасибо, что только что доказали мою правоту, молодой человек. Разумеется, юному американскому герою всегда есть место погибнуть в европейской политической борьбе. Не хотелось бы нарушать устоявшуюся традицию.
Со звоном разбилось стекло. В окно влетел дымящийся осколок сухого льда, прокатился по полу офиса и начал растворяться. Повинуясь исключительно инстинкту, Эдди метнулся вперед, подхватил его голыми руками и выкинул назад за окно.
– Ты в порядке?
– спросила Фредерика.
– Конечно, - удивленно ответил Эдди.
– Это была химическая газовая бомба, - объяснила Фредерика. Она поглядела на него так, словно ждала, что он вот-вот упадет замертво.
– Очевидно, химикаты, замороженные в лед, оказались не слишком токсичными, - выдвинул предположение Критик.
– Да какая это химическая бомба.
– Эдди выглянул за окно, - На мой взгляд, это был просто кусок сухого льда.
Вы, европейцы, помешались на паранойе.