Старшеклассник без клана. Апелляция кибер аутсайдера 2

– Меня кто-нибудь отпустит с этого разделочного стола?! Народ, мне уже и в туалет надо, если что!
– Надрываться в роли страдальца неприятно, но что поделать, искусство требует жертв.

Держу в голове, что хотя и ломаю комедию, делать это надо убедительно - чистейшей воды представление все равно должно отыгрываться качественно.

С учетом здешних технических достижений, успешный обман с моей стороны вроде как исключен - но ведь рассчитывает же на что-то та же японка?

Я мог ведь начать трепать языком - по мне, не лучший для нее вариант. Однако Тика здесь (и как только не боится).

– Он был зафиксирован в капсуле в бессознательном состоянии.
– Врач чуть напрягается и торопится, начиная свои пояснения до того, как мать одноклассницы успевает задать ему свой вопрос.
– Инъекции внутривенно плюс иммобилизация; это было абсолютно стандартным решением в тех обстоятельствах. Кто и когда делал ему укол опиатами - я не утверждал, констатировал лишь их наличие в крови.

– Зачем меня приковывать к этой доске?!
– выставляю свои три копейки.

– Никто никого никуда не приковывал! Я врач, а не полицейское следствие! Есть медицинский протокол: человек с такими повреждениями не должен дергаться на терапии. А судорожный синдром присутствовал!

– Трофимов-сан, мне кажется или медицина настроена менее радикально, чем вы?
– в голосе матери одноклассницы звучат лишь участие и вежливость.

Предыдущие ноты скрипа железом по стеклу волшебным образом испарились.

В этот момент к беседе присоединяется полицейский. Он отчего-то говорит по-японски и я его не понимаю.

Тика при его словах поднимает рассеянный взгляд, мысленно считает звезды на потолке, потом задумчиво отвечает ему с видом озабоченной матери-героини.

Тип на этом не успокаивается. Вещает еще минуту или полторы с паузами, расстановкой, будто перечисляя некий список.

Если б видеть нормально - можно было бы по лицам одноклассниц что-то понять, они с японским каким-то образом через концентраторы дружат. Но увы - чего нет, того нет.

– Пожалуйста, снимите меня с этого разделочного стола.
– Напоминаю о себе через какое-то время.

Гроза местной преступности недовольно дергает головой и продолжает агитировать Хамасаки-старшую.

Доктор озабоченно кивает и шевелит в воздухе пальцами на манер волшебника Мерлина:

– Да... теперь можно... Инфузии завершены.

Ленты на руках и ногах тут же распадаются на половинки и втягиваются куда-то вниз.

– Спасибо, - ворчу, свешивая ноги со стола и спрыгивая вниз.

А ведь чувствую себя более чем неплохо, ух ты.

– Что у него сейчас с физическим состоянием?
– Хамасаки-мать переходит на английский, обращаясь к эскулапу.

– Для предшествовавших событий - более чем окей. Интоксикация снята, давление стабилизировалось, витальные функции в норме. Последствия специфических вмешательств нейтрализованы, - он многозначительно смотрит то на завуча, то на женщину.

Если я правильно понимаю, это он таким деликатным образом обозначил СКАТ.

Кстати, было больно. Это не зубной кариес и даже не сорванный ноготь.

Не хотелось бы так - да еще раз.

– Прошу всех ко мне в кабинет.
– Трофимов, обделанный японкой совсем недавно при нас, как ни в чем ни бывало типа возвращает себе бразды между делом.

– Уточните состав, пожалуйста? Кому к вам топать?
– ну а чего, лично я туда идти не хочу.

Смешно, но официальных обвинений мне пока не предъявили.

Где-то на задворках сознания при виде лица Тики горячо вспыхивает надежда: может, теперь и не предъявят? Ну мало ли.

Хотя-я, с учетом местных инструментов проверки достоверности, мой детский лепет спектакль и есть. Вряд ли кого-то способен обмануть.

– Я бы предложила отправить детей на занятия. Мы обсудим происходящее и наметим, куда двигаться, - Хамасаки-старшая играет в вежливую аристократичность.

– У меня свой алгоритм и свои обязанности, - спокойно пожимает плечами полицейский.
– С вашего разрешения, я продолжу по своему плану.

– Не нужно торопиться с процессуальными решениями.
– В голосе Тики аккуратно лязгает сталь.
– Я никоим образом не претендую на ваши полномочия, но ...
– черт, дальше снова по-японски.

Звучит как самый нормальный разговор, но служитель закона почему-то недовольно морщится и в его глазах отчетливо видны вспышки злости.

Японка мажет по нему взглядом (интересно, через расширение или нет?) и без перерывов что-то говорит минуты полторы.

В итоге этого общения меня вручают в руки латиноамериканкам:

– Отведите одноклассника и сами шагайте на занятия. Языками не болтать!
– Трофимов выглядит усталым грузчиком, которому только что сказали, что за те же деньги придется разгружать полуторную норму.

В беседе мента и Хамасаки-старшей он не участвовал, только переводил взгляд с нее на него.

– Сенсей, я не думаю, что вы можете разговаривать со мной подобным тоном.
– Мартинес выпрямляется и обжигает завуча взглядом.
– Я, конечно, понимаю... но все должно иметь границы. Если вы сейчас же не извинитесь и не поясните своих слов, с вами вынужденно проконтактируют мои родители. Я не давала повода...

– ... я тоже!
– к подруге присоединяется Эрнандес.
– И мы не в третьем классе! Что вы этим хотели сказать?

– Мои извинения. Тяжелый день, был неправ.
– Кажется, завуч что-то быстро впрыскивает себе в кровь через гаджет, потому что его тональность меняется со скоростью звука.
– Пожалуйста, проводите Седькова и вернитесь вместе с ним на занятия! Также, пожалуйста, сохраняйте конфиденциальность того, чему здесь стали свидетелем: это моя личная просьба!

А дальше девчонки подхватывают меня под руки и под шумок уносят нафиг с этажа.

Взрослые, вопреки собственному последнему конструктивному посылу, при нашем исчезновении никуда не трогаются: снова переходят на японский и начинают что-то эмоционально обсуждать прямо там, в медсекторе.

Орать друг на друга каждый за себя, если честно.

***

– Слушай, а чего ты так к Рыжему прикипела?
– Айя решила для разрядки какое-то время потрепать языком с серьезным лицом.

Сам Виктор, что интересно, на вопрос не отреагировал.

Видимо, утро было нелегким не только у Трофимова - потому что одноклассница неожиданно купилась: