Старший брат моего жениха

Возможно, мне не нужно было с самого начала все это затевать. Может быть, нужно было уехать? Отступиться? Но совсем не получилось. И не получится. Я даже не могу представить, что завтра улечу, оставлю ее тут одну.

— Ты задумался, — замечает Кира и поднимается из-за стола, чтобы собрать грязную посуду.

— Брось, пожалуйста, — прошу, забирая у Киры тарелку. — Не надо оно тебе, потом уберем.

Поднимаюсь на ноги и увожу ее из комнаты. Не могу больше тянуть — лопну и жилы от внутреннего напряжения порвутся с жалобным перезвоном.

— Будешь что-нибудь пить? У меня вино есть, кажется. Виски.

Кира отрицательно качает головой, а мне, пожалуй, пара глотков алкоголя не помешает. Для общего тонуса.

Так, где у нас что-нибудь покрепче?

— Ты же знаешь, что я уволил Егора?

Кира качает головой и следит за мной, расхаживающим по комнате с бокалом в руке, во все глаза.

— Он виноват в бардаке, который устроил в магазине. А еще перед тобой виноват.

— Я не понимаю… это из-за меня, что ли? Не надо было его увольнять, он очень любит работу!

Кира нервничает, и даже ногой начинает притопывать. Не знает, куда деть руки, хватает декоративную подушку и мнет ее, мнет, будто бы тесто.

— Не только, но в том числе. Он и без тебя во многом накосячил. Знаешь, я никогда не знал ответа на один вопрос: какое самое отвратительное чувство из всех? До тридцати пяти лет дожил, а ответ нашел только на этой неделе.

— И какое?

— Разочарование. Я очень разочарован в Егоре. Но еще больше в себе, потому что моей вины там предостаточно.

— Руслан…

— Нет, не волнуйся, по второму кругу это волынку тянуть не стану, но о причинах визита к тебе Виталия расскажу. Я просто не хочу, чтобы ты узнала все это от кого-то другого. И я совсем не знаю, чего ждать от Виталия.

— Ты с ним знаком?

— Заочно, да. Но начну с самого начала, пожалуй.

Я присаживаюсь на журнальный столик напротив Киры, допиваю виски и отставляю за спину стакан. Беру холодные ладони Киры в свои руки, поглаживаю большими пальцами мягкую кожу, массирую суставы, согреваю. И говорю, глядя прямо ей в глаза.

— Егор учился в школе вместе с девочкой Таней. На первой торжественной линейке она дала ему по голове букетом гладиолусов, а он толкнул ее в лужу. Дня не проходило, чтобы кто-то из них не жаловался учительнице на проделки другого. Они рвали друг другу одежду, портили канцелярию, потом бурно мирились и ходили за ручку, до следующего инцидента. Детская любовь — штука забавная, но как оказалось некоторые так и не вырастают из коротких штанишек.

— Я однажды видела ее. — Кира улыбается и переплетает наши пальцы. — Мы гуляли с Егором по бульвару, а она выходила из кафе. Мне она милой показалась.

— Она неплохая девушка, просто… Они все время то расставались, то сходились. Дрались, целовались, вечно на адреналине, на эмоциях. Какая-то дикая страсть, от которой лекарство — лоботомия, наверное.

— Он любит ее все еще, да? — тихо спрашивает Кира, а я киваю. — Да, такая любовь, наверное, так просто не проходит.

— Это одержимость.

— Тем более, — грустно улыбается Кира, а ее руки становятся совсем ледяными, несмотря на все мои усилия их отогреть.

— Виталий — жених Тани. Она собиралась за него замуж. Как я понял сегодня, скоро он станет бывшим.

— Ого, — выдыхает и даже присвистывает. — Знаешь, что он мне сказал? Ему не нравится слово “бывший”. Наверное, намекал на что-то или почувствовал. Или предупреждал.

Я подхватываю Киру под колени и подтягиваю к себе. Мне хочется, чтобы она стала ближе сейчас, а еще хочу хоть как-то удержать. Кира протягивает руку, проводит по моей щеке и задумчиво улыбается.

— В этот раз я думал, что они расстались навсегда. Честно, я этому радовался. И если бы… если бы не мой загул с Виолеттой и ваше поразительное сходство, благословил и глазом не моргнул. Хоть и считал, что месяц — это мало, и вам еще можно погулять.

— Они… они снова помирились, да?

— Да, сегодня. Ты же знаешь, я отправил Егора к своему лучшему другу, тот ему как второй старший брат, мы с Артемом с детства дружим. Но младшенький идиот сбежал через окно, встретился с Таней. Ну и вот, помирились. Я искал его по всему городу, а нашел на старой даче, о которой забыть успел.

— И Таня с ним?

— И Таня. Кира, прости, я не хочу делать тебе больно. У меня внутри все клокочет от ярости. Но я не хочу, чтобы эта правда всплыла, перекрученная, измазанная говном, исковерканная. Это будет в десять раз хуже.

— Мне не больно. Мне обидно, но почти прошло. Я просто не понимаю… если он все еще любит Таню, если так быстро с ней помирился, то зачем я? Почему? Да, я наивная дурочка, в облаках витаю, но для чего он так со мной? Это… это подло. Он хотел, чтобы Таня ревновала? Просто использовал, да?

Господи, она слишком умная для этого тупого мира.

— Прости, — целую ее в плечо, а она горестно вздыхает.

Черт, никогда не думал, что правду говорить бывает настолько трудно.

Кира утыкается в мое плечо и шмыгает носом. Мы с ней еще так мало знакомы, у нас так много сложностей, с которыми придется что-то решать, но мне дико трудно выносить ее слезы. Хочется закутать ее в теплый плед и долго-долго укачивать на руках.

Наверное, во мне слишком гипертрофирован комплекс спасителя. Благородного защитника незрелых душ. Мне нужно о ком-то заботиться. И, как оказалось, любить кого-то мне тоже необходимо.

— Ты очень любишь Егора, — говорит тихо, поднимая на меня взгляд. Ресницы мокрые, слиплись, а нос покраснел, но даже так она мне кажется самой красивой.

Вытираю большим пальцем слезы, целую Киру в нос, а изнутри разрывает на части от противоречивых эмоций.

— Люблю, конечно. Как же иначе? Злюсь, расстраиваюсь, гневаюсь, бью ему рожу и матерю, но люблю.

— Это ты ему тогда лицо разбил? — ахает, а мне ничего не остается как подтвердить.

— Я органически не выношу подлость. Да, я построил бизнес, иногда прибегая не к самым честным способам, но это суровый мир со своими правилами. Но я ни одну женщину не обманул, не использовал для своих целей, не игрался чьими-то чувствами.

— Козел он.

— Кто бы спорил, так не я. Я, наверняка, тоже козел. Во мне не так много достоинств, которые ты себе придумала.

Кира всхлипывает, но больше не плачет. Выпутывается из моих объятий, решительным жестом вытирает остатки слез и поднимается на ноги.