Старуха 2

Тогда Лаврентий Павлович рельсы изыскал, дорогу (пока что именно узкоколейку) проложили (и получилось почти сто сорок километров), выстроили заводской поселок (временный, там просто поставили много обычных изб), завезли сразу десяток «сельских дровяных электростанций»… А теперь Вера рассказывала Ивану, что дорогу нужно постепенно (но очень быстро) поменять на «нормальную колею», жилой городок сделать все же именно городом — и еще советовала сделать кучу разных дел. Откровенно говоря, Иван даже не отбрыкивался — он лишь сказал, «я ведь химик, не строитель и не железнодорожник, но все равно постараюсь». И в то, что он стараться будет, Вера не сомневалась — а вот что у него в результате получится…

Поэтому она ездила еще в МВТУ, в МИИТ — и уговаривала юных выпускников на трудовой подвиг во славу страны. Получалось… неплохо получалось, молодежь все же действительно мечтала о таких подвигах, а потенциальные бытовые трудности… студентам прошедшим через московские общежития, даже отдельная изба в глухой сибирской тайге казалась верхом роскоши, к тому же в МВТУ прекрасно знали, что НТК своим специалистам очень быстро обеспечивает почти любые из доступных жизненных благ. А путейцы — они и изначально на «сладкую жизнь в столице» не рассчитывали.

Еще Вере пришлось мотаться в наркомат путей сообщения, где были очень не рады тому, что выпускников МИИТа кто-то «забирает на сторону» — но и они предпочли из-за десятка выпускников с НТК не ссориться. Так что уже через неделю Иван отправился к месту работы с двумя десятками «помощников». Но «бельгийский бумажный завод» был лишь одним из новых предприятий химпрома НТК, так что поездки Веры по Москве и окрестностям не прекратились. Благо теперь по городу стало перемещаться гораздо легче.

После того, как в Москве появился ОРУД, движение по улицам очень быстро перестало напоминать суету муравьев после того, как муравейник разворошили палкой. Упорядочилось это движение, а еще в городе быстро стало сокращаться число извозчиков. Потому что город стал стремительно наполняться автомобилями (грузовиками из Городца), которые «взяли на себя» большую часть грузовых перевозок. Пока что грузовики ездили неспешно, соблюдая ограничение скорости в двадцать пять километров в час (скорее всего потому, что водители еще были неопытными и быстрее ездить просто боялись). Но так как в кузов грузовика влезало две тонны всякого, а автомобилю перерывы на кормежку и отдых не требовались, то уже бегающие по улицам почти четыре тысячи авто убрали с этих же улиц больше двадцати тысяч разного рода телег. А чуть меньше тысячи легковых малолитражек, работающих в качестве такси, полностью вытеснили извозчиков — так что порядка на улицах стало больше, а ездить по ним стало гораздо легче. Вот только все же долго бороздить просторы московских улиц у Веры не получилось: тридцатого июня ее пригласил к себе Лаврентий Павлович. Домой к себе пригласил, и Вера долго изумленно оглядывалась, зайдя в соседний подъезд:

— Так значит Нина Теймуразовна — это ваша жена, а Сережка — сын… Интересно, а как я вас здесь так ни разу и не заметила?

— Ну, если домой раз в две недели заходить, то трудно с соседями познакомиться. Очень приятно, я ваш сосед, Лаврентий Павлович меня зовут, а вас? Ладно, поудивлялась и хватит, я тебя по делу пригласил. Но на работе о деле этом говорить… а здесь точно никто чужой не услышит. Тебе все равно откуда со швейцарским паспортом ехать?

— Ну, в принципе, да, все равно.

— Приедешь в Берлин, вручишь орден, а потом, дня через два… кстати, когда вернешься, свой орден получишь. Трудовое Знамя…

— Никаких орденов! Не нужно ко мне привлекать лишнего внимания. Ладно, получила я кандидатскую степень вместе с дипломом, ну так это дело не особенно удивительное, не первый раз выпускники такого удостаиваются.

— Ага, в пятнадцать лет…

— В шестнадцать. Стоп, кто еще об этом знает?

— Я знаю… Еще Иосиф Виссарионович, а больше никто. И не узнает, мы решили, что если ты хочешь быть Верой Синицкой, так это твое личное дело. Заслужила хотя бы зваться как пожелаешь… а копать про тебя глубже мы точно не будем. Захочешь… неважно. Значит так: из Берлина ты по своему, то есть нашему паспорту отправишься в Софию — для этого тебе дипломатический паспорт уже оформили — поездом отправишься, а там погуляешь по улицам, зайдешь… ты адрес запомнить сможешь? Записывать его нельзя…

— Запомню.

— Значит так, бульвар… Евлоги Георгиев…

— Георгиев, на «и» ударение.

— А ты откуда… не отвечай.

— И не отвечу: у нас и болгар было много довольно. Не то, чтобы очень много, но вот как они смешно ударения ставят, я запомнила. Потому что смешно… Ладно, дальше: Канал, а дом какой?

— Какой канал?

— Бульвар Евлоги и Христо Георгиев местные называют именно Каналом, потому что там как раз канал какой-то и выкопан.

— А ты… ладно, канал так канал. Дом сорок два, квартира три. Спросишь там Василя Петрова, вот его фотография, запомни на всякий случай… он тебе даст паспорт.

— Понятно, это вроде за Орловым мостом… Паспорт настоящий?

— Да, и даже с отметкой о прибытии в Болгарию с местного аэродрома. Там в швейцарском посольстве очень жадный секретарь… а у Василя родной брат там на митнице служит… только я не знаю, что это такое. Милиция, что ли?

— Таможня, на русском таможенники тоже мытниками назывались.

— Все-то ты знаешь… А вот если бы ты знала, во что нам этот паспорт обошелся…

— Не знаю и знать не хочу. Знаю одно: даже если вы за него отдали половину золотого запаса СССР, то покупка окажется выгодной.

— Да я помню… В Берлин отправляешься сегодня вечером, вот тебе твой паспорт и билет. Вот деньги, тут немного, но сама знаешь где взять если еще понадобится. И ты это… не подведи!

— Сама не хочу.

— Ну все, с богом, как говорится… да, за скополамин тебе отдельное спасибо, и за этот, как его… ну ты поняла.

— Интересный результат? Мне не детали, а в общем…

— Пока только его испытали, и, честно скажу, удивились наши специалисты безмерно. А теперь мы и санкции необходимые получили, так что вернешься — угощу тебя веселыми историями. Все, беги уже, тебе ведь еще чемоданы собирать… а мне — работать. Ну, склочная Старуха, до встречи…

По дороге в Берлин Вера много размышляла над последними словами Берии. В том, что он человек достаточно умный, она не сомневалась, но вот поверить в то, что он не будет дальше копать ее биографию, было крайне непросто. Но даже если он и продолжит ее изучать — что он накопать-то сможет? В крайнем случае обвинять ее в использовании чужих документов… а за это, если иных преступлений совершено не было, полагается лишь ссылка. Тоже штука неприятная — но вряд ли Лаврентий Павлович захочет терять по-настоящему ценного специалиста. Разве что отправит ее в «исправительно-трудовой коллектив» где-нибудь в глубине Сибирской тайги, но в жизни — в прошлой жизни — бывали условия и похуже, а сейчас, когда стараниями Веры такие «коллективы» стали быстро превращаться в «закрытые», но весьма комфортабельные города, это и вовсе страшным не казалось. Вот только оттуда «влиять» будет сложнее — однако есть надежда, что такого все же не случится.

В Берлине Вера навестила Владимира Николаевича и в торжественной (насколько позволяли условия госпиталя — ему недавно сделали операцию) обстановке вручила ему орден. А затем, видя, что разговаривать профессор не способен, сказала:

— У меня к вам накопилось множество вопросов, но с ответами я вполне и подождать могу. Сейчас я занята запуском сразу нескольких заводов, которые будут пластмассы по вашим технологиям изготавливать… вашим, вашим, я только разве что катализаторы немного более эффективные нашла… а на неотложные вопросы и специалисты из вашего института пока ответить могут. Но вот в следующем году, когда я всерьез займусь синтезом различных сополимеров, мне без вашей помощи будет не обойтись. Так что очень надеюсь, что в начале года мы с вами сможем уже встретиться всерьез так и надолго, и все вопросы обсудить. Да, хочу отдельно поблагодарить вас за то, каких вы учеников выучили, и от себя лично поблагодарить, и от Лаврентия Павловича, и от товарища Сталина. А в качестве благодарности… Институту высокого давления сейчас строится новое здание в Москве и опытный завод неподалеку от Москвы. А еще для вашего института, химико-фармацевтического и института нефтехимии рядом с новыми корпусами и новый жилой квартал строится. Так что для научных сотрудников обещанный коммунизм наступит лет на несколько раньше… и главное: ЦИК, ЦК и ВСНХ приняли совместное постановление о том, что ОГПУ отныне не имеет права даже заводить дела на работников НТК и членов их семей. Надеюсь, я вас порадовала… орденом, символизирующим высочайшую оценку ваших заслуг всем советским народом…

Профессор Ипатьев сморщился, затем суетливо пододвинул к себе листок бумаги с тумбочки и карандаш, и написал:

— Это вас называют зловредной Старухой?

— Нет конечно! Меня называют просто вредной Старухой. Склочной и вредной, и никак иначе! Ладно, я больше вас пока беспокоить не стану, подожду вашего выздоровления… скорейшего выздоровления. А вот потом…

— Я согласен, — написал Владимир Николаевич, — мы потом поговорим…

И, когда Вера выходила их палаты, она заметила на лице пожилого химика какую-то мечтательную улыбку…