Старые амазонки

На другом конце трубки воцарилась тишина.

— Алло, Миша, ты слушаешь меня?

— А что он там делал? — наконец проговорил он.

— Клад искал.

— Я серьезно.

— И я тоже серьезно, правда, потом он показал два презерватива и сказал, что у него там изба-свидальня.

— То есть?

— Ну, с девочками он там встречался, пока никого не было.

— Во дает, а?

— То-то, это тебе не мелочь по карманам тырить.

— Пора и нам побеседовать с этим донжуаном. Где он живет, в общаге?

— Так точно, товарищ капитан. Только сначала давай съездим к Наташкиным родителям. Я думаю, что с представителем официальных органов они будут охотнее разговаривать.

— Согласен. Ты хочешь это сделать прямо сейчас?

— Да, пока они еще на работу не ушли. Может, успеем.

— Хорошо, я к тебе иду.

— Да ладно уж, сиди, заеду сейчас. Тут, кстати, недалеко.

— Тогда жду, — согласился Мишка.

Быстро допив кофе, я рванула к Мишкиному дому, и минут через десять мы уже подъезжали к квартире Никифоровых. Наш звонок, вероятно, прервал разговор, потому что, открыв дверь, мужчина — наверное, Наташин папа — продолжал что-то говорить, но увидев нас, осекся.

— Простите, вы к кому?

Мишка достал свое удостоверение. Внимательно изучив его, мужчина молча посторонился, но сделал это с явной неохотой.

— Оксана, к нам гости, — крикнул он в кухню. Квартирка действительно была маленькая, особенно по сравнению с трехкомнатной квартирой Марьи Николаевны. Можно понять обиду сына. Из кухни выглянула очень интересная женщина и с любопытством оглядела нас.

— Проходите на кухню. Места, как видите, у нас очень мало. Господа из милиции, — обратился он уже к жене.

Она тяжело вздохнула.

— Прошу, садитесь, вы по поводу Марьи Николаевны?

— Вы не ошиблись.

— И после смерти она не оставляет нас в покое.

— Михаил, Татьяна, — представил нас Мишка.

— Меня зовите Оксаной, а это — Володя, как вы уже догадались, мой муж и ее сын;

Кухонька была маленькой, и мы еле разместились.

— Что вы хотите узнать? И почему милиция?

— По поводу смерти Марьи Николаевны заведено уголовное дело.

Оксана совсем не удивилась.

— Вы не удивлены?

— А чему удивляться? В ней было много плохого, может, кому-то и надоела.

Я посмотрела на Мишку.

— А кому она могла надоесть? Как вы думаете?

— Я ничего не думаю. Может, Наташкин хахаль ее и убил.

— А зачем ему это?

— Кому же хочется в общаге жить, когда квартира сама в руки плывет.

— А вам эту квартиру не хотелось?

— Конечно, хотелось побольше, но у меня есть, — Оксана обвела кухню взглядом, — это она своему сыну отказала в жилплощади.

Владимир отвернулся. Видно, этот разговор поднимался в семье довольно часто.

— А почему вы ту квартиру не разменяли?

— Тогда все сложнее было. Сразу порицание общественности. Как же, мать из ее собственной квартиры выгоняют.

— Вы поддерживали отношения с матерью? — обратился Мишка к Владимиру.

— Заходил иногда — проведать, починить, помочь.

— А мужа у нее не было?

— Нет, они развелись очень давно, я еще совсем маленький был, по-моему, он ей изменял. Она не любила об этом говорить.

— И как вы общались?

— Не очень. Она всегда спрашивала, не развелся ли я еще. Поэтому я редко туда ходил.

— Баба Маша не любила вас? — спросила я Оксану.

— Она меня терпеть не могла. Все время говорила, что я — ведьма, сына приворожила. На костре меня надо давно сжечь.

— А вы?

— А что я? Сначала огрызалась, потом надоело. Никогда не испытывала ни малейшей любви к ней. Она и паспорт Володькин прятала, когда мы жениться собирались, а потом меня на смотрины водила к своим подружкам. А я, как бычок на веревочке, плелась за ней.

— И как подружки?

— Ужасные, такие же, как она. Глазки у них хитрые. Я до сих пор помню, а сколько уж лет прошло.

— А потом вы встречались с ее подругами?

— Нет, я в тот дом не хожу, а баб Маша к нам не ходила. Хорошо хоть Наташку прописала. Я была очень удивлена. Квартира-то не приватизирована, пропала бы сейчас.

— Давно она ее прописала?

— Года четыре уже будет, точно не скажу.

— Простите, — вклинился Володя, — мне пора идти. Я опаздываю, но если нужен конкретно я, то мы могли бы встретиться вечером.

— Я думаю, вы можете идти, — отпустил его Мишка.

— А кто же ее убил? Как вы думаете?

Оксана внимательно посмотрела на меня.

— Знаете, иногда мне самой хотелось это сделать, но не смогла бы никогда. К тому же какая-никакая, а родня. Надеялась, что сама умрет, у нее же астма. Сейчас я не чувствую жалости. Мне только интересно, кто это все-таки сделал.

— Вы хотели, чтобы ваша дочь вышла замуж за Ваську?

— Нет, не хотела, но я боялась повторить свою свекровь, поэтому не препятствовала. А Вася даже не скрывал, что хочет заполучить квартиру. Я думаю, он не стал бы этого делать. Слишком открыто он говорил о своем желании. А впрочем… чужая душа — потемки.

— А Наташа сильно переживает?

— Я думаю, что нет. Наташа тоже ходила к ней из-за квартиры, боялась, что ее оттуда выпишут.

— Простите, но хоронить вы ее будете?

— Конечно, кто же еще?

— У вас есть деньги на похороны?

— Мы пока заняли, но у Марьи Николаевны есть деньги на книжке. Снять их только через полгода можно. Я думаю, еще и останется.

— На книжке? — даже Мишка посмотрел на меня, не поняв моего удивления.

— Ну да, она всю жизнь копила.

Вот это бабулька! Что же это у нее за книжка такая, что и мебель можно купить, и похороны организовать. И чья же это все-таки одежда висела у нее в шкафу? Может, правда, жених подарил, но только вот где такого Рокфеллера найти в семьдесят лет?

Мишка, заметя мой отсутствующий взгляд, попрощался с обещанием зайти еще.

Когда мы вышли, он тут же поинтересовался причиной моей задумчивости. Я рассказала ему, что знала, и теперь замолчал он.

— Да, бабулька с потайным замочком оказалась, — наконец пробормотал он.