Старые истории (сборник)
Шрифт:
– Вы что-то пришли сказать?
– обратился я к толпе.
Глядели наверх, на Васютина, меня вроде бы не замечали.
– По скольку часов вы работаете?
– спросил я переднюю широколицую женщину в толстой клетчатой шали.
– Она у нас не работает!
– крикнул председатель месткома.
Толпа разом зашевелилась, полетели возгласы:
– А сколько она отработала!
– Сколько тику наткала!
– И пенсию не дают!
– Это как рассудить?!
– Не заслужила, - ответил с крыльца директор.
– Это я-то не заслужила!
– азартно
– Бесстыжие глаза твои, Васютин.
– Обманывать государство не надо!
– крикнули сверху.
– Вы обманываете государство, вы!
– неслось снизу.
– Пустые слова, - сказал Васютин.
– Ах, пустые! А кто нас каждый месяц на работу в колхоз гоняет? Кто?!
– Ну и что? При чем тут государство?
– Вы ему очки втираете, будто сам колхоз справляется.
– Все мы обязаны помогать колхозу.
– А кто платить будет?
– У меня что, частная лавочка?
– А это как, по одиннадцать часов вкалывать?!
– Где это вы по одиннадцать часов вкалываете?
– повысил голос директор.
– То ты не знаешь? Здесь, у стана навалтузишься и дома шпули до полуночи мотаешь!
– А я вас не заставляю надомничать. Вы что хотите, чтоб я приказ отдал - в цехе шпули мотать?
– Ну да... Убей нас, убей!
– Что ж мы тогда заработаем?
– И так в колхозе работаем за кукиш...
– Не я же, а вы колхозники!
– кричал теперь директор.
– Вот и спрашивайте там за работу.
– Не туда гнешь, Васютин. Ты нас тасуешь, как в картежной игре. Вот на что ответь!
– грозила пальцем баба в толстой шали.
– Ты уж помалкивай!
– набросился на нее директор.
– Тебя уволили за воровство? Вот и ступай кричать к своему дому.
– Это я воровка? Пес ты, Васютин, пес! Ты свою подстилку за станки поставил, а Польку Мокееву на шпули перегнал!
– Ты ответишь за такое оскорбление!
– Нет, ты ответь! За что ты бабу обидел? У нее же дите малое!
– Она ему по носу хряпнула.
– Глаза ему выцарапать мало!
– Марфа, хватай его за штанину!
– Бабы! Айда на крыльцо!!!
Ткачихи, крича и размахивая руками, кучно подступили к крыльцу. Васютин побледнел и попятился к дверям.
– Ну что ж, входите... только по одному. Прошу!
– он указал на дверь и скрылся в сенях.
В дверях встали тучный завскладом и красильщик в фуфайке.
– Пожалуйста!
– любезно приглашал ткачих председатель месткома.
– Проходите по одной! Значит, показание сделаете. Акт составим, распишетесь. Вот и представитель печати здесь, - кивнул он на меня.
– Все честь честью.
– Ну, кто первый?
От толпы отделилась баба в толстой шали и как-то робко протиснулась между дюжей дверной стражей.
– Кто еще? Ну, пожалуйста!
Желающих больше не находилось. Толпа молчала.
– Может, вы сами попросите?
– обратился ко мне председатель месткома.
– Вот товарищ корреспондент. Приглашайте. Только по порядку.
Я отыскал глазами Пелагею Мокееву. Она все так же стояла возле забора и с усмешкой поглядывала на меня.
–
Может быть, ты пройдешь, Поля?– спросил председатель месткома.
– После дождичка в четверг... когда соскучусь по вас.
Она отвернулась и, покачивая плечами, пошла к цеху. За ней, по-утиному переваливаясь, заковылял Демушкин, попыхивая своей самокруткой.
В кабинет директора мы вошли все вместе с активом, но председатель месткома уже изловчился где-то прихватить картонную папку.
– Значит, перед вами Матрена Бабкова, тысяча десятьсот четвертого года рождения, беспартийная, бывшая колхозница, - объявлял мне председатель месткома, указывая на Бабкову.
– В прошлом году была уволена с фабрики за дебоши и за воровство.
– Это неправда!
– крикнула она.
– А вот, пожалуйста, акт... Составлен участковым милиционером и свидетелями - мной и товарищем Свистуновым, - кивнул он на красильщика.
– Полюбопытствуйте.
Увидев этот акт, Бабкова тяжело, шумно вздохнула и уставилась в пол.
– Очень тонко работала... Катушки из-под ниток после перемотки на шпули вываривала в соленой воде.
– Зачем?
– спросил я.
– Хе-хе-хе! Может, ты сама скажешь, Матрена?
Бабкова только затравленно поводила глазами и стояла как парализованная.
– Ладно уж, помогу ей... Ежели выварить катушку в соленой воде, она прибавляет в весе. На сколько?
– спросил он опять Бабкову.
– Она забыла. На сто двадцать граммов. Значит, сто двадцать граммов ниток украдено. Это с одной катушки... А с десяти катушек уже кило двести. Это у них называется - процент отхода на угар.
– А вот другой акт, - он положил вторую бумагу на стол.
– Полюбопытствуйте! Этот акт составлен месяц назад. Значит, мной - председателем ревкомиссии и двумя членами. На кого?
– он посмотрел опять на Бабкову.
– Хе-хе-хе! На Пелагею Мокееву. Влажность шпулей, которые приносила из дому, какая? Повышенная. Вот за что ее понизили. Как видите, у нас все на учете.
Матрена Бабкова вдруг стала всхлипывать и закрылась углом шали:
– Я тридцать пять лет отработала... А? И выгнать в шею! За что? За что?!
– За воровство, товарищ Бабкова.
– Собаки вы, собаки и есть...
– А вот за это вас надо еще и к ответственности привлечь.
– Валяйте. Мне все одно, - она тяжело пошла на выход, придерживаясь за стенку.
– Но пенсии нельзя же ее лишать, - сказал я директору.
– А мы ее и не лишали, - ответил он.
– У нее стажа профсоюзного недостает. Она же в колхозе работала. Фабрика-то раньше артелью называлась.
– А колхозную пенсию почему ей не платят?
– Опять же не положено. Когда колхозные пенсии начислялись по закону, она уже в колхозе не состояла. Сама ушла.
– Куда?
– На фабрику.
– Эх вы, прохвосты!
– сказала от порога Бабкова и вышла.
– Вот видите, ни за что оскорбляют! Сколько мы этих оскорблений терпим! А за что, спрашивается?
– Васютин горестно вздохнул и участливо спросил меня: - Вам теперь все понятно, товарищ корреспондент?
– Понятно...