Старые недобрые времена
Шрифт:
— Да… — мечтательно протянул дядька Лукич, шумно высмаркиваясь в пятерню, и потом уже обтирая руку нечистым платком, — большим человеком станешь!
Вид у них был такой праздничный и таинственный, что у попаданца в голове застучала, запульсировала единственная мысль…
' — Вольная!'
… но нет, и даже не медаль.
— В ополчении ты теперя, Ванятка! — ликующе сообщил отставной моряк, весело, дурашливо пхнув его в грудь, — Похлопотали мы с Тихоном Никитичем за тебя! Ну… и другие старики, не без того!
Он лихо подкрутил усы и выпятил тощую грудь, показывая молодчество.
— Скажу
— Да погоди ты! — влез дядька Лукич, — Видишь, у мальца от радости аж дыхание перехватило!
— Д-да… — выдавил из себя попаданец, не зная, как на такую новость реагировать.
Это вообще… как? Даёт ли ему звание ополченца какие-то права и привилегии?
С ополчением, о сборе которого десятого февраля текущего года император опубликовал манифест, ни черта не ясно!
Манифест этот, попавшийся ему случайно в газете, Ванька прочитал от и до, но признаться, не понял ровным счётом ничего. Как это обычно и бывает в подобного рода документах, размазано там всё, как манная каша по столу детсадовца из младшей группы.
— Р-рад… — выдавил-таки для себя Ванька, решив, что наверное, старики что-то такое знают!
Солдатский, ну или в данном случае матросский телеграф, он порой работает куда как быстро и хорошо, и такие вот старики некоторые новости узнают раньше и полнее офицеров.
Гадая про себя, какие там льготы могут быть ополченцу, да ещё и непосредственному участнику боевых действий, он вяло кивал и поддакивал старикам.
' — Медаль, — лезла в голову мысль, — как участнику! За оборону Севастополя… а может, ещё что?'
Мысль о вольной не оставляет его, а это, да с медалью, дающей, наверное, хоть какие-то льготы, уже, как ни крути, трамплин! Ну или хотя бы ступенечка…
— Ну вот, — поглядев на Ваньку, удовлетворённо сказал каптенармус, — теперь хоть на человека похож стал! А то был, прости Господи… какой-то стрикулист штатский!
Полагая, по-видимому, это страшным ругательством, он перекрестился с постной физиономией куда-то в пыльный угол, пока молоденький мичман, стоя чуть поодаль, сдерживает смех.
— Ну вот, — ещё раз повторил старик, выслуживший, кажется, решительно все сроки, и не представляющий уже жизни вне строя, — издали — солдат, как есть солдат!
— Ты, малой, послушай старика, — обратился он к Ваньке с отеческим напутствием, — да как зарекомендуешь себя, подай прошение, чтоб тебя в солдаты забрили. Небось, будет льгота-то, опосля Севастополя, так, Вашбродь?
— Будет, непременно будет, — с подрагивающим лицом подтвердил мичман.
— Ну вот и славно, — удовлетворённо покивал каптенармус, — Так значит, малой, ты унтера попроси, чтоб он тебя помуштровал построжей, и шагать, значит, правильно научил, ну и всему, чему в армии положено, понял?
— Так точно! — выдавил Ванька.
— Ну вот… — покачал головой каптенармус, — сопля зелёная, как есть сопля штатская!
Собственно, соплёй себя Ванька и ощущает, только что не зелёной, а серой, под цвет шинели, мундира и прочего обмундирования, построенного из чёрт-те какой дряни, едва ли не расползающейся под пальцами. Всё это, вдобавок, пошито отменно дурно,
и рассчитано на такой вырост, на какой Ванька не сможет вытянуться и расшириться при всём его на то желании.' — Теперь ты в армии, оу-о…' — печально провыл голос в голове попаданца, перейдя затем на английский.
— Славный старик, — выходя со склада, почти приятельски констатировал сопровождавший его мичман, — на таких вся армия и флот держатся!
Ванька имеет на этот счёт собственное мнение, но, зная уже, что с господами, даже если они либеральничают и настроены, кажется, предельно демократично, лучше не спорить, и, разумеется, не откровенничать!
С его точки зрения «славный старик» редкая гнида и рвач, но снимать с мичмана розовые очки, рассказывая ему, кем является каптенармус в действительности? Увольте!
Изменение в статусе Ванька почувствовал сразу, и нельзя сказать, что все они ему понравились.
С одной стороны, старики в штабе, завидев его в мундире, не то чтобы приняли в свою среду, но парочка барьеров, ограждающих насквозь штатского лакея от служивых людей, всё ж таки, кажется, хрустнула. С другой…
… те же старики, и без того не стеснявшиеся давить на него авторитетом лычек и возраста, эту самую возможность, давить, получили вполне официально! Да и господа офицеры несколько растеряли в либеральности нравов…
В зубы он пока не получал, но ощущение, что прилететь может в любой момент, сперва робко поскреблось в его сознание, а потом, несколько дней спустя, расположилось там вполне по-хозяйски, раскидав свои щупальца и ложноножки чёрт те куда, вытеснив обитавших там домашних тараканов по дальним чуланам.
Но и работа стала интересней… Хотя в последнем, наверное, виноват всё же не столько серый мундир ополченца, а то, что господа офицеры раскушали таки возможность навалить ему своих обязанностей, из тех, которые не навалишь на писарей просто из-за отсутствия у них должного образования.
Ну и… а куда он теперь, собственно, денется? Собственно, остаётся только утешаться грядущими медалями и связанными с ними, в очень далёкой и зыбкой теории, возможностями.
— Не сходится… — склонившись над выведенными на странице цифрами, промычал себе под нос попаданец, — совсем-совсем не сходится…
— Н-да… — вцепившись руками в волосы и закусив губу, он уставился на листок безумным взглядом.
— Зараза… — ещё раз ругнулся он, часто моргая, от усталости и недосыпа видя перед глазами не цифры и буквы, выведенные в неровных, прыгающих строчках на желтоватой бумаге, а пресловутую фигу. Жирную.
С цифрами, да и с математикой вообще, он дружит, но это… Господа офицеры, судя по всему, выдали только кусок задачи, притом, кажется, с заведомо неверными данными.
' — Упс…' — последнюю фразу он, кажется, произнёс вслух.
— А што ты думал? — подтверждая догадку, немедля отозвался мелкорослый и тонкокостный, но шебутной и вредный сосед слева, физиономией и характером, по мнению попаданца, которое тот не озвучивал, точь в точь козёл, из мелких и беспородных, — Штоб тебе сразу все планы выдали и на совещание к самому Нахимову позвали? Дескать, а што вы соизволите думать по етому поводу, многоуважамый Иван Ильич?