Старые недобрые времена

— Ну… пойду я, — сказал дядька Лукич чуть погодя, и помедлил, будто выжидая чего-то.

— До свидания, — вежливо сказал попаданец, и, проводив старика глазами до угла, тут же забыл о нём.

В нескольких шагах от него солдаты из тех, что помоложе и побойчее травят байки разного рода, сбиваясь всё больше на скабрезности, а то и откровенную завиральную похабщину. Один из них, с волосами цвета прелой соломы и с нечистым, угристым, но живым и выразительным лицом, обильно гримасничая и жестикулируя, врёт о своих похождениях.

— … такая вот, — солдат повёл руками, изображая обводы скорее не женщины, а промыслового баркаса, и уголках его рта выступила едкая слюна, — идёт, и жопа тудой, сюдой…

Он плавно поводил руками, изображая, по-видимому, корму, и солдаты, как загипнотизированные, следили за его руками, как за реальной женской задницей, представляя себе… всякое, по уму, фантазии и жизненному опыту.

— Такая себе жопа… — сглотнул расказчик, — знатная! Ну я, значит, и обогнал, да глянул на лицо…

— Ну и?! — один из слушателей не выдержал драматической паузы.

— Да ничего себе, — с видом эстета покивал угрястый, почмокав губами, — краля! Не так, штоб королевишна, но хороша! Ну ей сразу глазами, значит, всё обсказал, што хотелося, так она аж раскраснелася вся, но ништо… не отвернулася!

— Да ну!? — восхитился один из слушателей.

— А то! — приосанился угрястый тёзка попаданца, — Я, брат, такой…

С другой стороны солдаты постарше разговаривают о более насущных вещах — приварке, выдаче формы и интендантах, которых всех бы, сволочей, вздёрнуть повыше, да и оставить там, в назидание!

— Ва-аньк, а Ваньк! — позвал его тёзка, — Ты по женскому полу как, охоч? Ась?

— Не замай мальца, — с деланной суровостью заступился за ополченца узколицый рыжеватый солдат, лежащий на рогожке, как римский патриций на пиру, — он из дворни, а тама ежели барин шалун, так и тово… не к женскому небось приучен, а совсем даже наоборот.

— Га-га-га! — грянувший хохот всполошил было степенную компанию стариков, которые, разобравшись в причине, принялись ругаться.

— Совсем, ироды, мальца затравили! — пригрозил сухим кулаком степенный, и, даром что невысокий и совсем не кряжистый, но злой на драку Илья Федотович, из кантонистов. По уму да по заслугам, по боевому опыту, он давно уже был бы унтером, но страдал из-за поперечности к начальству, пару раз, по скупым оговоркам стариков, чудом не сдохнув под шпицрутенами.

— А сами-то? — парировал угрястый Иван, нимало не тушуясь авторитета возраста и кулаков.

Сам же попаданец, с которого и злые шутки, и заступничество, стекло водой, как и не было, остался к происходящему равнодушен.

— Ну, Ваньк… — отгавкнись, — попросил тёзка, — да посолонее, та жа могёшь!

Ванька, вежливо улыбнувшись в ответ, отмолчался. Он сейчас, кроме как по делу, и не говорит, да и по делу не очень…

Выждав чуть, тёзка сплюнул и пожаловался, — Вот раньше, бывалоча, так отшутится, што и смех, и грех, а чичас…

— Да ты бы, пяхота, постыдился! — укорил его один из матросов, возящийся возле вытащенной из капонира пушки, — Сами же травите его, чисто француз, а не свой брат-русак, а потом…

… разгорелась свара, и Ванька, не желая и дальше провоцировать своей персоной спорщиков, отошёл в сторону.

Всё это, да и многое другое, говорено-переговорено много раз. А толку?

Здесь разом всё — и муштра от унтера, и неизбежная дедовщина, и пренебрежительное отчуждение солдат в силу возраста ополченца, и тот факт, что он, собственно, не солдат, а ополченец, который после окончания войны скинет с себя казённую одежду…

… и плевать, что именно потому, что он не солдат, он, Ванька, так и останется рабом!

Ну и, разумеется, свою роль сыграла его принадлежность к морской группировке, да ещё и недолгое бытие при штабе. Попади он к морякам, всё это, да плюс протекция дядьки Лукича и других старых моряков, было бы в пользу попаданца. Но вышло так, как вышло…

Пехотинцы же, сознательно или нет, воспринимают ополченца как чужака и отчасти даже — лазутчика из враждебного лагеря.

С флотом у них отношения непростые, и даже сейчас, когда они делают общее дело, снабжение у них проходит по разным ведомствам, и это изрядно озлобляет солдат.

Да и матросы всё больше при пушках, да при других делах, требующих каких-никаких, но ремесленных навыков, понимания сути механики и зачатков грамотности. Солдаты же, за нечастыми исключениями, используются на самых грязных и неквалифицированных работах.

«На Уру» в штыки с французами, или стоять перед лицом неприятеля, грудью, не дрогнув, встречая пули и ядра, идёт в основном пехота. Они много дешевле в выучке, да и научить на-але с на-апра, вскидывать ружьё к плечу и пучить глаза на начальство согласно Устава много проще, чем хотя бы распоследнего палубного матроса.

Настоящей вражды нет, и у каждого почти что есть дружки во всех родах войск, но нет-нет, да и промелькнёт…

' — Бывалоча… — запоздалым эхом мелькнуло в голове попаданца, — сами же и постарались!'

— Оно и взрослому-то мужику на солдатчине не сладко, а тут… — Илья Федотович примолк, откусывая нитку от шитья, — мальчонка! Не один год надо, чтобы свыкнуться, а тут, ни пито, не едено, а извольте представить из щенка мокрогубого — солдата!

— Да-а? — протянул один из стариков, — А што ж ты к унтеру-то не подошёл, с мальчонкой-то? Коль жалостливый такой?

— Подходил, — не сразу ответил тот, — а што толку? Вызверился, да и всё… а ещё и Его Благородие…

— Вот то-то и оно, — вздохнул невидимый Ваньке оппонент, — што Благородие! Ежели он…

— А вона и наш граф пошёл! — преувеличенно жизнерадостно сказал кто-то из солдат, перебив неловкий разговор.

— Никак выиграл севодни Лев Николаевич в картишки? — предположил Илья Федотович, охотно меняя неудобную тему.

«- Лев Николаевич, — колокольным звоном отозвалось в голове попаданца, — Толстой…»

… а потом, чуть погодя, начали вспоминаться «Севастопольские рассказы», «Война и мир», и…

… мир вокруг стал не безнадёжно серым, и дело, наверное, всё-таки не в будущем классике Русской Литературы…

… но какая, к чёрту, разница?

Привстав с места, Ванька впервые за долгое время потянулся, похрустывая суставами, а потом потянул носом воздух.

Запахи земли, гари, пороха, собственного немытого тела… и это всё неважно, а важно то, что запахи снова есть! Нет, он не переставал различать их, но и запахи, и эмоции, и вкус, и многое другое будто просто фиксировалось, отмечалось мозгом, что оно имеется в наличии. И потом уже, с опозданием, ставилось нечто вроде пометочки, хорошо это, плохо ли…