Старый добрый новый мир

Скрипнув зубами, брюнет коротко глянул на меня и чуть качнул головой в сторону двери. Хорошо, что я не разувалась с последнего выхода из салона, думаю, очередным захватчикам не понравилось бы, если бы я начала копошиться под сиденьем.

Выбравшись на вечернюю прохладу, я поежилась.

— И какие условия? — почти рыкнул Лева, пытаясь заслонить меня собой.

Я стояла в шаге от машины и никак не ожидала ощутить крепкую хватку на горле.

— Только пискни, — еле слышно предупредили прямо в ухо.

Лева, конечно, иногда вел себя так, будто у него глаза на затылке, но для этого нужен был звук. Рисковать остатками наших покореженных жизней не хотелось, так что я даже губу прикусила, чтобы не всхлипнуть. Мне не было страшно. Как-то уже давно не страшно. Видимо, весь запас страха уже кончился. Нормальные люди за всю жизнь столько не боятся, сколько я боялась с начала игры.

— Вы пойдете с нами, — просто пожал плечами романтик с большой дороги, — нам нужны бойцы и рабочая сила.

— А моя жена? — чуть агрессивно уточнил Лев, сжав кулаки.

— Женщин у нас хватает, твоя нам без надобности, — ухмыльнулся предводитель.

Я бы вскрикнула от неожиданности, когда прямо над ухом раздался одиночный выстрел, но лишь прокусила себе губу, помня о предупреждении, и втянула голову в плечи. Пнув меня стопой по щиколоткам, державший меня мужчина толкнул меня в плечо, и я шумно завалилась на бок. Мне знаком показали молчать, и я замерла, не понимая, к чему это все вообще. Если хотели меня убить, то почему не убили?

Лева медленно расслабил руки. И вдруг рухнул на колени, как подкошенный. Я уж испугалась, что в него выстрелили по-настоящему, но крови не было видно. Его заколотила крупная дрожь, он глухо невнятно застонал, и до меня дошло. Он решил, что меня убили. Последнее, что у него осталось.

Я дернулась было, хотела наплевать на все запреты и сказать, что цела, но его уже довольно сильно ударили прикладом в висок. Мой муж свалился рядом со мной, как мешок картошки, упал явно на раненую руку.

Но тут и меня настигла тьма.

========== Часть 17 ==========

Я очнулся рывком, как и всегда. Жжение в плече не проходило. Пришлось задышать чаще, а с губ само собой рвалось тихое признание:

— Я ничего не знаю…

Они снова придут, придут, а я даже не могу никуда деться! Вскочив, я рухнул на колени, почти не чувствуя ног. Двигалась только правая рука, вместо левой была лишь посиневшая безжизненная плеть. Я отполз по бетонному полу в угол, вжался в спасительные холодные стены, видя лишь смутные очертания.

Со скрипом открылась дверь. На моссадовце не было чалмы, как и всегда, лишь темная форма.

— Я ничего не знаю! — втянув голову в плечи, я прикрыл затылок работающей рукой. — Пожалуйста, не надо, я ничего не знаю, ничего, не надо больше… — тихий металлический лязг заставил меня жалко скулить: — Не знаю, не знаю, не знаю, пожалуйста!..

А правда ли я не знаю? За этим лязгом всегда следовала боль, это вот я знаю. Забил озноб, дрожь пробирала до костей, стучали зубы. Сказать бы — и пристрелит. Сказать бы — и все кончится. А он знает, что я знаю, иначе давно бы убил меня, а не держал столько времени, не пытал бы. Но я не помню, знаю ли я!

Дверь снова скрипнула. Еще один. Начальство. Когда приходит начальство, мне приходит пизда. Опять добела раскаленная проволока, перебитые суставы, и все, что я могу:

— Я ничего не знаю, — повторять, как мантру, — я ничего не знаю, — на русском, они понимают, — я ничего не знаю, — униженная дрожащая просьба оставить в покое, не мучать больше, — я ничего не знаю…

Боли не было, а я ждал. Осторожно глянув из-под руки, я увидел только пустую комнату. Ушел. Не может быть. Сегодня у него выходной, когда он не бьет меня. Я дожил, блять, я прожил еще неделю! Скорее бы это кончилось… Надеюсь, он не придет поболтать. Он будет злиться, если я буду отвечать только, что ничего не знаю, будет лениво и наотмашь бить тыльной стороной ладони по щекам. Но это только к вечеру. Пожалуйста, пусть им уже надоест, пусть убьют меня!

Стоп.

Стоп.

Стоп.

Не та комната. Кровать, а не собачья подстилка в углу. Так жутко лязгающий поднос на столе. Я не в тюрьме Моссада. А пробуждение было похоже…

Тряхнув головой, я окончательно сбросил пелену забытого жуткого ужаса от цикличных пыток, доводивших меня до кататонии. Лет пятнадцать уже прошло, даже шрамы все я пластикой убрал. Больше никакой каленой проволоки и иголок под ногтями. Все хорошо. Надо взять себя в руки.

Аккуратно приподняв футболку, я прищурился, разглядывая торс. Вот тут, под правым нижним ребром был ожог размером с ладонь, вонявший паленым мясом две недели. А сейчас гладкая кожа и маленький тонкий шрамик. Облегченно выдохнув, я прижался затылком к стене. Все мои войны закончены. Все хорошо. Можно успокоиться.

Помогая себе правой рукой, я встал, преодолевая слабость в подгибающихся коленках. Давай, Лева, ты ж мужик! Чего как баба тут всхлипываешь над призраками прошлого!

Стиснув зубы, я все же добрался до стола и рухнул на табуретку. Небогато, но надо съесть, а то так на ноги и не встану. Взяв дрожащими пальцами пластиковую вилку, я заметил зацепившийся за резиновый браслет часов светлый волос. Ох уж эти мне волосы, как бы Вера их ни собирала, а они везде, как ФСБшники.

За спиной раздался характерный звук упавшего на асфальт безжизненного тела. Вскочив, я развернулся, пытаясь унять подскочившее в горло сердце. Нет. Никакого тела. Никакой Веры.

Ее больше нет.

Осознание шарахнуло по голове, как кувалда. Ноги подломились, я рухнул почти ничком, еле успев выставить локоть. Уткнувшись лбом в пол, я вдыхал запах сырости, пыли и безысходности.

Маленькая, теплая, ласковая Вера. Ревнивая, невинная, любимая девочка, бормочущая во сне латинские названия. Стеснительная, красивая, нежная, открытая. Сколько времени я был без сознания? Ее хоть кто-нибудь похоронил?

Свернувшись в позу эмбриона, я раскачивался и тихо подвывал, горчило в глотке. Убить бы их. Всех. Но есть ли смысл? Мою Веру это уже не вернет, а без нее у меня нет сил. Нет сил даже себя с пола поднять. Она мое маленькое все.

По максимуму расслабив плечи, я резко повернул голову к потолку. Хрустнуло, заболело, но шея цела. Плохо. Откусить себе язык и подавиться им тоже не выйдет — сил не хватит.

Приподнявшись, я нашарил на столе вилку. Изо всех сил воткнул ее себе в левое запястье — дырки остались, но кровь выступила лениво, мало, будто уже свернувшаяся.

За спиной снова заскрипело. Убить хотя бы одного и нарваться на расстрел было бы неплохо.

Перед моим лицом на колени опустилась женщина. Я безучастно поднял взгляд. Немудрено и с ума сойти, но почему из всех глюков именно тот, от которого больнее всего колет в груди?

— Прости меня, — просипел я, — позволил этим ублюдкам убить тебя.

— Все хорошо, — шепнуло видение, отбирая у меня треснувшую вилку, — никто меня не убил.

Я следил, как вилка откладывается на стол. Либо я совсем крышей поехал, либо причина жить дальше все же есть.

Осторожно, самыми кончиками пальцев я коснулся обтянутого джинсами колена. Вроде бы, настоящее. Но я ведь слышал выстрел, слышал, как она упала!

— Ты здесь? — жалобно спросил я, прижимая ладонь к теплому бедру.