Старый дом и его обитатели
Шрифт:
«Вот мои перемещения на сегодня. Я иду на речку, потом беру этюдник и иду на поляну за вторым переулком; прихожу обедать, после поиграю в бадминтон с девочкой, – недавно приехала на каникулы. А потом мы с ней пойдем купаться», – четко, как рядовой сержанту, выговорила Люська, снимая с веревки полотенце, купальник и натягивая на голову бейсболку. У бабушки от удивления упали очки с носа, она победоносно улыбнулась. «Наконец-то, сподобилась. Так-то, другое дело».
Вечером Люська и бабушка вместе не спеша ужинали, мирно пили чай с «Коровкой» и сушками. Люська, набравшись терпения, выслушивала проблемы с огородными вредителями, особенно с муравьями в пионах и георгинах. Включили телик, и вот только когда бабушка задремала у экрана, Люська, не медля больше, шастнула на ночевку в старый дом.
Она лежала на диванчике, ожидая боя часов и появления нарядной публики. Но часы молчали, а с лестницы никто не спускался. Люська приподнялась,
«Завтра возьму свечку и притащу еще наверх настольную лампу из своей комнаты. Должна же быть там хоть одна розетка», – решила Люська, легла и быстро заснула.
А утром неожиданно нагрянули родители. У них был перерыв в съемках, всего один день, и они были страшно рады провести его на даче с Люськой.
За обедом бабушка стала жаловаться, что ей не хватает посевной площади. Снова вопрос встал о сносе старого дома. Родители не возражали, наоборот, с энтузиазмом принялись мечтать, как они там сделают баньку, на веранде поставят большой овальный стол, на нем всегда будет самовар, настоящий, не электрический, на тумбочке – патефон со старыми пластинками, перенесут с дальней поляны мангал и коптильню для рыбы. Дочери обещали найти место для настольного тенниса и бадминтона. Бабушка возмутилась: она ничего не выиграет от сноса старого дома. Все эти сооружения займут еще больше места, надвинуться к ее цветникам. Люська убеждала не сносить старый дом, а лучше привести его в порядок и отдать ей. Она растет, и у нее должна быть своя берлога, своя мастерская, потому что она окончательно решила стать художником. Все стали шумно спорить, перебивая друг друга, в точности, как на телевизионных ток-шоу. Никто толком никого не слушал, все говорили о своем. В конце концов, папа сказал, что это дело не простое и не скорое. В это лето, точно, даже и думать нечего. Им еще снимать 16 серий. Сразу как-то все замолчали, занялись чаем и вкусным тортом, который купила по дороге мама. Все вместе отправилась на прогулку через лесную тропинку к крутому высокому берегу речки, откуда были видны поля и перелески, а на горизонте – деревенька с церквушкой. Это место очень нравилось маме, и она, даже если приезжала, как сейчас, на один день, не упускала возможности полюбоваться прекрасным видом.
Люська столько раз была здесь, стояла, смотрела, но только сейчас, глядя вдаль, внезапно поняла, что пейзаж перед глазами – тот же самый, что она видела на многих картинах неизвестного художника. Наверняка, выросли другие деревья, где-то просматривались многоэтажные дома, но линия холмов, извилистые тропинки по их склонам, сиренево-розовые луга и желто-зеленые поля внизу, ближе к реке, а главное – линия высокой колокольни и очертания большого купола церкви, «прислонившейся» к колокольне, остались прежними.
Вечерело, солнце садилось, и освещение заметно менялось. Внезапно последние закатные лучи попали в позолоченный крест на куполе церкви, Он засиял ярко, как мощный прожектор, рассыпая золотые искры, но быстро погас, успев на мгновенье преобразить цветовую гамму вокруг. Тут же стал надвигаться туманный пар, расстилалась серая дымка, закрывая, как театральный занавес, грандиозный спектакль уходящего дня.
Люська нарушила молчание родителей, которые стояли завороженные, не собирались уходить, как будто ждали продолжения.
– Мам-пап, а у вас в роду не было художников?
– Насколько я знаю, нет, – ответил папа, а мама, все еще всматриваясь вдаль, просто недоуменно пожала плечами.
– И ваши предки, мои, то есть, ну, прадед или прабабушка никогда не жили здесь, где-нибудь поблизости?
При этом вопросе мама, наконец, оторвалась от созерцания прекрасного, а папа как-то быстро метнул на нее странный взгляд.
– А почему вдруг тебя заинтересовали предки? – с натянутой улыбкой спросила мама.
– Ма, сейчас все ищут свои корни. Может, я хочу составить свое древо, как оно там называется?
– Генеалогическое, – встрял папа. – Похвально, похвально. Вот, будет у меня свободное время, я тебе начну его рисовать. Я знаю его до четвертого колена, – с энтузиазмом начал он, но осекся, сообразив, наверное, что свободного времени у него не будет. А может, потому что эта тема маме была не слишком приятна. Она вообще ничего не говорила, а заспешила возвращаться. Люська почуяла, что мама что-то скрывает и вспомнила, как учительница по истории, рассказывая о династии Медичи, произнесла фразу, показавшуюся ученикам ужасно смешной. «Естественно, в этом семействе у каждого был свой скелет в шкафу». Весь класс тогда буйно оживился, представляя буквально, как в гардеробе среди роскошных бархатных, расшитых золотыми нитями платьев, стоит, бряцая костями,
скелет. Бедной историчке пришлось сквозь неумолкающий гомон, специально пояснять, что говорится это фигурально, а означает, что у каждого есть своя тайна, которую он тщательно охраняет от посторонних. Урок все равно был почти сорван, потому что два известных заводилы класса, Артем, по прозвищу «артист» и его дурашливый дружок Славик, тут же стали разыгрывать сценку, при виде которой ребята уже не просто хихикали или смеялись, но ржали как табун лошадей, выпущенных на волю. Артем протиснулся в узенький шкаф, стоящий в углу класса, а Славка открывал и закрывал дверцы. Первый изображал оживший скелет и издавал вурдалачьи звуки, а второй орал как сумасшедший: ««Говори тайну, несчастный, или я убью тебя!»Люська, заметив некоторое замешательство мамы, подумала что, наверное, какой-нибудь «скелетон» есть и у нее в шкафу. Но она тактично больше ни о чем таком не спрашивала, и они с папой вприпрыжку, наперегонки отправились в обратный путь.
Семья долго сидела за ужином. Люська с удовольствием слушала веселые истории, случившиеся на съемочной площадке, курьезы с актерами, реквизитом, костюмами. Папа всегда рассказывал только забавные эпизоды, чтобы не расстраивать ни Люську, ни бабушку, свою мать. Но Люська знала, что снимать кино очень трудно, много проблем, которые начинаются со сценария, (всегда невнятного и рыхлого, по мнению родителей), продолжаются на съемочной площадке, увеличиваются при монтаже и «озвучке». И не заканчиваются, даже когда фильм показывают по телику: следят за рейтингом и рекламой, реакцией в прессе и Интернете. Она с раннего детства слышала бесконечные звонки по телефону, за которыми следовали долгие и нервные разговоры родителей по поводу очередной проблемы и способов ее решения.
На рассвете, не разбудив Люську, родители уехали, оставив окончательное решение о судьбе старого дома до осени. Люська вспомнила, что она не успела спросить про главное. Парень, который продал это участок и дом: был ли он прямым или косвенным наследником старых хозяев дома, а если нет, то может он знает что-нибудь о них, о художнике, о девочке – «бусинке».
Люська сделала один вывод. Пока до осени есть время, она сама попытается раскрыть тайну мастерской. Она заглотнула кружку какао и вышла в сад. Бабушка, как всегда, сидела на низком стульчике, согнувшись над своими цветочками. Следуя уговору, четко, коротко, по-военному, Люська доложила:
– Я ухожу в старый дом на целый день, буду читать, рисовать, посплю немного. Еды и питья я взяла. Приду к ужину.
На что бабушка, совсем не по теме, сказала: «Да, сколько ни борись с муравьями, а опять, гады, приползли. Почти у всех пионов сожрали бутоны». Люська выслушала это и твердой походкой направилась к террасе старого дома. Поднялась, открыла дверь, постояла, прислушиваясь, но в доме стояла тишина, как и положено быть там, где никто давно не живет.
Привычным путем она поднялась и вошла в мастерскую. Там тоже было тихо и сумеречно. Люська стала искать выключатель и нашла розетку прямо на центральной опоре подпирающей двускатную крышу, но пока не стала включать лампу. Обходя мастерскую, она встретилась взглядом со своей двойняшкой, кивнула ей, проговорив «чао, Бусинка» и принялась за работу. Сегодня она наметила разделить еще две вертикальных ряда картин. Это удалось сделать довольно быстро. Здесь, как и в первом случае, в беспорядке были сложены картины разных жанров. Предстояло собрать вместе все портреты, отдельной группой пейзажи, рядом соединить все картины с натюрмортами.
Люська делала это с удовольствием, время от времени «застревая» взглядом на той или другой картине, рассматривая ее особенно внимательно. Она убеждалась все больше, что художник был настоящий мастер, прекрасный колорист. Конечно, Люська пока не великий художник, не искусствовед или критик, чтобы точно оценивать достоинства художника. Зато ее с малого возраста родители водили в музеи и на выставки, где всегда подробно рассказывали о сюжете картин, персонажах на полотнах, реальных, мифических, библейских; излагали биографию художника, объясняли, почему тот или другой был знаменит, чем отличался от своих современников. Сама Люська уже пятый год училась в студии известного московского училища живописи. «Кое – чего понимаем, кое в чем разбираемся», – бормотала она, перетаскивая в отведенное заранее место очередной пейзаж или портрет. Единственное, что ее не то, чтобы смущал, скорее, тревожил, неотрывный взгляд Бусинки, следившей за ней. Люська старалась не смотреть в ее сторону. Только когда села передохнуть, она повернулась к картине, снова показала язык своей двойняшке, надкусила крепкими зубами яблоко, брызнув соком, и шепеляво спросила: «Смотришь? Лучше бы объяснила, почему мы с тобой так похожи? Или сказала бы, как разыскать потомков художника? Молчишь? Ну, тогда и не следи за мной». Люська смачно хрустела вкусным зеленым яблоком, оглядываясь по сторонам, намечая свои дальнейшие действия.