Старый дом
Шрифт:
Он перевернулся и попробовал выпрямиться. Получилось не очень – ноги подогнулись и он чуть не грохнулся плашмя.
Тогда Прохоров встал на четвереньки…
И подумал, что вот этим любимая женщина и отличается от случайной – ты при ней можешь быть слабым…
Потому что ты ей веришь…
И знаешь, что она простит…
Глядя внимательно на поверженного врага, наш герой пополз к нему.
Уже со своего места он видел, что Надя права – никакой живой человек не мог так лежать, так вывернув руку, так не дыша, так мордой в пол, мордой, под которой
Но проверить – жив или нет – наш герой был обязан.
Он подполз к телу, на ходу одной рукой нащупывая на собственной шее сонную артерию…
Не для того, чтобы перебить ее точным ударом или пережав пальцами вытравить из поверженного врага остатки жизни…
А чтобы проверить все ту же версию о смерти или нет, просто у себя наш герой знал, где эта артерия располагается, и надеялся, что и у того, что недавно было Вадиком, таким способом найдет нужное место…
Преодолевая брезгливость, Прохоров, ухватил бандита за шею и прижал кончики пальцев. Но, ни там, где она была у него, ни где-либо еще поблизости никакая артерия не прощупывалась, шея была безжизненна и все больше напоминала гладкое дерево при морозной погоде…
Слава бессильно откинулся назад, оперся о край проема:
– Готов… можно не бояться…
Теперь надо было спасать Надежду…
Она сидела с остановившимся взором, глядя в одну точку и все больше и больше уходя в какой-то свой очень страшный мир.
Прохоров подполз к ней и первым делом повернул ее так, чтобы она не видела труп. Подивился тому, как легко у него это получилось, ведь, несмотря на всю свою воздушность, пятьдесят с лишним женщина точно весила…
Помогала ему?
Тогда это было в бессознательном состоянии, потому что и сейчас, глядя уже в сторону, Надя оставалась сомнамбулой.
И Слава прижал ее к себе и начал гладить по спине, по плечам и по голове, без конца приговаривая какие-то ласковые и бессмысленные слова, которые люди говорят в подобных ситуациях и которые и повторять-то нет смысла, потому что они у всех одинаковые и смысл их всегда не имеет никакого значения.
Так продолжалось несколько минут, когда Надя, наконец, шевельнулась и тихо сказала:
– Я первый раз… человека…
– Он не человек…
– Я первый раз… человека… – повторила она.
– А вообще стреляла – не первый?
Прохоров решил сменить тактику, доказывать ей, что «бычара» это не совсем человек, было невозможно и не нужно, она не слышала. Но вот попробовать перевести ее внимание с этой страшной минуты на прошлое, на быт, на будущее – нужно было, потому что могло помочь…
– В лесу… В деревья… Когда занимались…
«Ага… – подумал Слава, – у боевиков бывали учения…»
– И попадала?
– Я очень хорошо стреляю…
А Прохоров, пока искал следующий вопрос, подумал вдруг, что он вдруг перешел с ней на «ты».
Он опять погладил Надю по плечу, а она вдруг посмотрела на него вполне осмысленными глазами.
И сказала:
– Теперь нам придется расстаться…
66
Он
вздрогнул, чуть отстранился, долго посмотрел на нее:– Но ведь я тоже…
Теперь она взглянула на него удивленно, потом поняла:
– Я не об этом…
– Тогда о чем?
– Мы же не можем здесь оставаться… – она болезненно сморщилась, – после всего этого…
– Не можем…
– Значит, должны бежать…
– Вместе… – выдохнул Слава.
– Только куда?
Повисла пауза.
Прохоров, наверное, Надежда занималась тем же, бросился в тысячный раз перебирать возможные варианты развития событий.
К нему?
Но смерть Вадика в миллион раз увеличила сложность пребывания здесь его самого, Славы, не говоря уже о ниоткуда появившейся Наде. Ему бы самому выбраться, хотя возможности, пусть призрачные для этого есть…
Но тащить сюда, при их взаимной нелюбви к его, Славиному времени, при том уровне опасности, который образовался, еще и эту несчастную женщину?
Невозможно…
Ему бы самому смыться куда-нибудь от того миллиона проблем, к которому прибавился теперь еще миллиард…
Смыться хотя бы временно, пока разгребет…
К ней?
Но тоже непонятно, как быть и что делать, когда труп лежит точно на грани двух времен…
Куда его девать?
И как вообще выйти из квартиры, ни о каких шикарно задуманных артистах или цыганах речь сейчас идти не могла.
И еще – сам проем…
И все-таки…
– К тебе… сказал он, наконец.
– Полиция под дверью… – тихо сказала она. – Я, когда возвращалась, двое стояли прямо у подъезда…
– И они не услышали выстрела? – изумился Прохоров.
– В соседнем доме – пожар… – объяснила она. – Крики, лошади ржут, дерево горит с треском, вода шумит – поди, услышь…
Да, Слава тоже слышал с той стороны какой-то шум, просто по московской привычке не придавал ему никакого значения.
Он задумался.
И внезапно лицо его просияло:
– Артисты… – сказал он.
Она изумленно посмотрела на него, словно вдруг усомнившись в душевном здоровье.
Тогда Прохоров рассказал ей свою идею о цыганах и артистах, как способе выбраться из дома.
Она слабо улыбнулась, это в нормальных обстоятельствах, наверно, должно было означать смех.
– Почему мы не можем, – горячился он, – использовать пожарных и всю эту суматоху, как прикрытие, как фон, в котором и попробуем раствориться?
Пауза.
– Сейчас я посмотрю…
Он встала, оправила платье, пошла к выходу.
«Я счастливый… – подумал Слава, – встала и без звука пошла меня спасать, хотя с ног валится… Такая женщина и она – моя…»
Прислушался – на улице вроде бы тихо…
Вот проехала пролетка, вот кто-то прошел…
Пожар закончился?
Все уехали?
Где Надя?
Он начал придумывать, цепляясь за последнюю надежду, как они выйдут из дома, прикидывать, что для этого надо.
Одеться нужно по-простонародному, в какой-нибудь армяк, если бы еще знать, что это такое…