Статьи и лекции

Абсолютная духовная свобода есть свойство Бога. Достигли великой свободы подвижники, очистившиеся от страстей [66] .Относительной духовной свободой обладает каждый "обычный" человек (Ин. 8, 32). Потеряли ее ожесточившиеся во зле, в хуле на Духа Святого и ставшие неспособными к добру (Мф. 12, 31–32). Христианство, таким образом, идеал духовной свободы видит в Боге, Который есть любовь (1 Ин. 4, 16), и тем самым в принципе исключает возможность какого-то абстрактного ее существования "по ту сторону добра и зла". Истинная духовная свобода человека развивается только "в границах" бесконечной благости Божией. Потому Апостол Павел говорит: Где дух Господень, там свобода  [67] . Напротив, свободы и права, утверждаемые не на идее христианской любви, оказываются вне того, что на человеческом языке можно именовать благом, жизнью и самой свободой. А чтовне этого, очевидно — зло, страдание, рабство .

66

Очень удачно степень святости со степенью свободы соотносит блаженный Августин, когда говорит: "Велика свобода — быть в состоянии не грешить, но величайшая свобода — не быть в состоянии грешить" (Magna est libertas posse non peccare; sed maxima libertas — non posse peccare).

67

В. Соловьев писал: "Только веруя в невидимого Бога и действуя по вере от Бога, наша воля оказывается воистину волей, то есть свободным началом, — свободным от самого себя, то есть от своего данного фактического состояния; здесь воля действует уже не как психологическое явление только, а как творческая сила, предшествующая всякому явлению и никаким фактом не покрываемая и не исчерпываемая, то есть по существу свободная" (Соловьев В.С. Духовные основы жизни. Соч. Т. 3. СПб., б. г. С. 293).

Свобода, которая не ограничена любовью, страшна. Она закономерно превращается в свободу страстей, в произвол, поскольку жизнь без любви и тем более вопреки ей есть ненормальность, беззаконие или грех. Апостол Иоанн так и пишет: И грех есть беззаконие (1 Ин. 3, 4). Но всякий делающий грех, есть раб греха (Ин. 8, 34) — такова одна из серьезнейших аксиом христианской психологии. Именно такая "свобода" явилась тем изначальным искушением, которое, предложив "свободу" от воли Божией путем познания добра и зла , победило первого человека и побеждает его потомков, открывая двери вседозволенности и порождая рабство похоти плоти, похоти очей и гордости житейской (1 Ин. 2, 16). Это понимали даже древние языческие мудрецы. Эпиктет, например, писал: "Кто свободен телом и несвободен душой, тот раб; и, в свою очередь, кто связан телесно, но свободен духовно — свободен" [68] .

68

Римские стоики. М., 1995. С. 252.

Однако подмена идеи духовной свободы идеей свободы похотейявляется поистине знаменем нашего времени и самой большой его опасностью. Социальные и прочие внешние свободы приобрели в жизни и сознании современного человека первостепенную значимость. Хотя очевидно, что без идеи борьбы с грехом эти свободы, провозглашаемые как ценности безусловные и первичные, по самой природе своей несут в себе произвол и закономерно ведут к нравственной и духовной деградации личности и общества, антикультуре, идейному анархизму и неминуемому рабству у государственных структур, сильных личностей, партий, тайных и явных обществ и т. п. Ибо там, где христианская любовь не поставлена во главу угла, не может быть истинной свободы, кроме "свободы" страсти, греха, зла.

Свобода в качестве социальной категории выражается прежде всего в понятиях равенства и равноправия. Последние два нельзя смешивать. Их различие проще показать на примерах. Так, в демократическом государстве все граждане перед законом равны. Но по тому же закону его президент имеет значительно больше прав, чем любой гражданин. И сам закон называет причину этого неравноправия — воля большинства , которое дает главе государства большие, по сравнению с другими, права. Таков принцип демократии. Этот естественный принцип должен иметь силу в решении вопросов, связанных со всеми публичными правами граждан (в том числе и религиозными) [69] .

69

Интересно в этом отношении замечание известного общественного и церковного деятеля начала ХХ века генерала А. Киреева. Говоря о царских манифестах 1905 года, давших равноправие инославным и иноверным в России, он писал: "Царь не видит, не понимает того глубокого изменения, которое его законы о равноправности в вере внесли в нашу жизнь. Он смешалравноправность со свободой. Против свободы никто не возражает, но равноправность в пропаганде совершенно иное дело" (Дневник А.А. Киреева. Л. 306. Запись 5 августа 1908 года. ОР РГБ. Ф. 126. Д. 14. Цит. по: Фирсов С.Л. Православная Церковь и государство в последнее десятилетие существования самодержавия в России. СПб., 1996. С. 315).

Другой пример. Как можно было бы оценить следующую ситуацию? Какой-то миллиардер, скупив в демократической стране N все средства информации, свободно вел бы пропаганду идей, совершенно чуждых и враждебных нравственным и религиозным убеждениям подавляющего большинства ее населения, постепенно развращая его. Чем явилось бы это равноправие для данной страны: знаком демократии (власти народа) или свидетельством попрания прав народа властью золота?

Апостол Петр, обличая проповедников внешней свободы, "забывших" о свободе внутренней, прямо писал: Ибо, произнося надутое пустословие, они уловляют в плотские похоти и разврат тех, которые едва отстали от находящихся в заблуждении. Обещают им свободу, будучи сами рабы тления, ибо, кто кем побежден, тот тому и раб (2 Пет. 2, 18–19).

К этому же сводится и мысль Апостола Павла в его послании к Галатам: К свободе призваны вы, братия, только бы свобода ваша не была поводом к угождению плоти, но любовью служите друг другу… Я говорю: поступайте по духу, и вы не будете исполнять вожделений плоти, ибо плоть желает противного духу, а дух — противного плоти… (Гал. 5, 13, 16–17). Дальше он перечисляет дела плоти и заключает совершенно недвусмысленно: Не обманывайтесь: Бог поругаем не бывает. Что посеет человек, то и пожнет: сеющий в плоть свою от плоти пожнет тление, а сеющий в дух от духа пожнет жизнь вечную (Гал. 6, 7–8) [70] .

70

Действительно, стремление к так называемой полноте жизни, к наслаждению немыслимо без полноты социальных и политических свобод. Максимальная полнота прав и свобод — необходимое условие материалистического рая. Однако эта аксиома материализма утопична. Кант хорошо об этом сказал: "На самом деле мы находим, что чем больше просвещенный разум предается мысли о наслаждении жизнью и счастьем, тем дальше человек от истинной удовлетворенности" (Кант И. Соч. Т. 4. Ч. 1. М., 1965. С. 230).

Благо другого, понимаемое как свое собственное, — вот та основная мысль, в свете которой могут по-христиански правильно пониматься все свободы, права, обязанности, в том числе и религиозные свободы. Благом же, с христианской точки зрения, является все то, что уподобляет человека Источнику всякого блага — Христу. Оно есть свойство нового человека, оно выражается в заповедях, о которых знает каждый христианин. Поэтому все, что препятствует осуществлению так понимаемой идеи блага, не может с христианской точки зрения претендовать на законное место в человеческом обществе.

С этой христианской мыслью, хотя бы в самой элементарной форме, согласны законодатели всех стран, запрещая убийство, воровство, насилие и тому подобное. Однако при этом они, как правило, не хотят замечать подлинную причину преступлений — ту атмосферу в обществе, которая в большой степени обуславливается свободными средствами информации, их пропагандой культа вышеупомянутых идолов человечества — славолюбия, сребролюбия, сластолюбия .

Современная европейская цивилизация на Западе и на Востоке, с неуклонной прямолинейностью утверждая свободу и благоденствиеплоти , фактически совершенно игнорирует безопасность души человеческой. Провозглашая свободу страстей и решительно отвергая идею христианской любви, она все очевиднее вводит народы в последний круг существования. В конечном счете, все современные кризисы своим источником имеют именно абсолютизированную внешнюю свободу, которая, при утрате понятия греха, превращается в произвол безжалостного эксплуататора по отношению ко всему: и к человеку, и к природе, и к мысли, и к творчеству, и к духовным, нравственным и прочим законам жизни. Эта свобода как вседозволенность неуклонно ведет современное человечество, как бы ни казалось это парадоксальным, к полной утрате даже самой внешней свободы, ведет мир к окончательному установлению в нем лукавого и жестокого тоталитарного режима. Современная действительность дает достаточные основания для такого вывода.

Внешняя свобода легко продается за элементарный комфорт. Один из современных писателей справедливо сказал о нашем времени: "Повсюду в мире умирает свобода — политическая, экономическая и личная… Без свободы жить легче. Все больше людей охотно отдают свою свободу в обмен на удобную и спокойную жизнь. Не нужно принимать какие-либо решения. Меньше ответственности" [71] . Этот отказ от свободы вполне закономерен: страсти, получая свободу и изнутри порабощая человека, делают его сластолюбивым, эгоистичным и тем самым все более способным продать первородство своей совести за чечевичную похлебку скоропреходящих удобств и прихотей. Картины подобных сделок сейчас можно видеть во всех сферах жизни. Откровение святого Иоанна Богослова совершенно определенно предвозвещает всеобщее добровольное рабство по этой причине: И поклонятся ему все живущие на земле, которых имена не написаны в книге жизни (Откр. 13, 8).

71

Калиновский П. Переход. М., 1991. С. 15.

Известный русский мыслитель И.С. Аксаков, оценивая развитие Европы, пророчески писал: "Прогресс, отрицающий Бога и Христа, в конце концов становится регрессом; цивилизация завершается одичанием; свобода — деспотизмом и рабством. Совлекши с себя образ Божий, человек неминуемо совлечет — уже совлекает с себя — и образ человеческий и возревнует об образе зверином" [72] .Современность как нельзя лучше подтверждает его слова.

Свобода, например, слова, печати и т. д. — нормальное явление, но лишь до тех пор, пока действует "в границах" идеи любви к человеку. Подчинившись же идеологии "золотого тельца", она превращается в инструмент инсинуаций, лжи, пропаганды разврата, насилия, сатанизма и прочего, то есть становится узаконенным орудием зла. Может ли в таком качестве она быть отнесена к категории добра и именоваться свободой, чтобы иметь право на существование в нормальном человеческом обществе? Не потому ли все права и именуются свободами, что они призваны освобождать человека от насилия коренящихся в нем злых страстей, созидать и духовно совершенствовать его, а не развращать, не терзать, не убивать себя и себе подобных?

72

Аксаков И.С. Христианство и современный прогресс. Цит. по: Палицкий А. На запросы духа. Петроград, 1914. С. 7.