Статьи из журнала «GQ»

Это, как вы понимаете, были размышления друга. Я во многом согласен с ним, но сам по вновь образовавшейся российской привычке высказался бы, конечно, помягче. Чего нарываться-то? Интересует меня, собственно, другое: никогда не стоит думать о вещах нереальных. Мол, России бы не было, Африки бы не было, земля была бы плоская… Россия есть. Такая, какая есть. Быть русским с точки зрения патриотов-готтентотов действительно значит сегодня быть наиболее отвратительным, и мало кто способен убедительно им возразить. Но наша страна существует, она зачем-то создана Богом и вдобавок сделана такой исключительно устойчивой, такой одинаковой на всем протяжении своего существования. А это уже вопрос внутренний, метафизический: зачем она такая — и в чем смысл?

Может быть, только в такой обстановке рождаются русские женщины с их сильным и тихим характером и уникальной красотой? Может, только в условиях русской истории возможна такая культура, в которую уходят все силы и таланты, невостребованные в государственном строительстве? Может, в замысел Создателя как раз и входило создать страну со столь отвратительной и вдобавок неистребимой государственностью, чтобы у порядочных людей не было соблазна в эту государственность лезть, чтобы у них было время писать шедевры, да вдобавок под сильным цензурным давлением, чтобы они получались вовсе уж алмазными? Если так, это вполне соответствует концепции Бога-эстета, которой я и придерживаюсь: весь мир Богу потребовался для того, чтобы прочесть несколько книг и прослушать несколько музыкальных произведений — ну и кино по мелочи. Потому что никакой другой высшей целесообразности в существовании такой страны усмотреть нельзя.

Конечно, никакая эстетика не оправдывает репрессивных эпох вроде ивано-грозненской или сталинской (обычно пик репрессивной активности у нас приходится на четные века — в нечетные цикл проходит мягче, ибо свежа память о самоистреблениях). Но дело в том, что Россия очень большая и нарочно такой создана: всех не перерепрессируешь, кто-нибудь обязательно останется, и тактика мимикрии, непостыдного выживания, с годами оттачивается до виртуозности. Конечно, страдания миллионов, лишаемых то тепла, то света, не окупаются никакими шедеврами — и в Америке вон по части шедевров все благополучно, а глубинка живет не в пример лучше нашей. На это я возражу, что и американские женщины, и американские шедевры лишены той пронзительной тоски, того надрывного чувства вины, что пронизывают собою все русское искусство. Интонация не та. И, стало быть, для творчества в русском жанре возможны только русские условия — ни в каких других, как доказал, например, Набоков, классическая отечественная традиция не выживает. Точно также и для Кафки была выстроена умирающая Австро-Венгрия, и ни в каком другом месте ни он, ни Майринк элементарно не могли бы появиться. Вдобавок в России есть еще и то существенное удобство, что народ действительно читает и любит своего писателя, а власть делает все, чтобы у него не возник соблазн государственного служения. Чтобы даже обычная лояльность представлялась ему несмываемым позором. Пиши и не высовывайся, баб мы тебе обеспечим.

Воля ваша, никакого другого смысла в нынешних — и всегдашних — метаморфозах России я не вижу. А почему циклическое это развитие продолжает бесконечно воспроизводиться, моя теория позволяет объяснить легче легкого. Богу надо читать новые книги — все старые он уже знает наизусть.

№ 1, январь 2008 года

Что с нами будет?

В: Что с нами будет?

О: Религиозный ренессанс.

Думать о будущем надо сейчас — пока не все мозги заросли тиной, пока не отошли философские пароходы. 

Раньше у нас бывало как? — половинчатая и низкокачественная свобода, зато уж настоящая, первоклассная диктатура. А сегодня деградация проекта дошла до того, что и головы-то рубят спустя рукава, часто попадая мимо шеи. Оно, правда, так даже и больней, но особого рвения в рубке, слава богу, не наблюдается: всем лень. Нельзя же обожествлять совсем уж пустое место, раздувать врагов государства из абсолютно сторонних людей и назначать идеологами добродушных толстяков из ФЭПа, которым, чтоб кого-нибудь заклеймить, надо полчаса раскачиваться и самоподзаводиться.

Так что вопрос, который перед нами стоит, не имеет отношения к анамнезу, диагнозу и даже прогнозу. Нам надо понять, что делать потом, вот в чем штука. Это касается не всех, потому что одни не доживут по естественным биологическим, а другие — по столь же естественным политическим причинам.

Я хоть и вывел закономерность, что в нечетные века русские заморозки не так суровы, однако помню и про декабристов, и про петрашевцев, и про другие государственные забавы, когда инакомыслящих сначала на пустом месте выдувают, а потом всерьез истребляют. Нас ждет травматичный период, а поскольку масштабы краха будут соответствовать масштабам сегодняшнего, пусть и фальшивого, ликования, в преддверии этого краха верхи занервничают и колошматить вокруг себя начнут не разбирая, куда дотянутся. И тем не менее думать о будущем должны все — без этого можно с ума сойти.

Мы очнемся, как после тяжелого сна, на краю настоящей, а не выдуманной либеральными журналистами бездны. Деидеологизация окажется невозможной ввиду отсутствия идеологии. Предполагать, будто суверенно-сырьевой глиняный колосс расшатается в результате народного восстания, наивно: у нас и в семнадцатом-то никакой революции не было, все развалилось само, и большевики подобрали власть не потому, что больше всех сделали для ее падения, а потому, что были самыми наглыми и могли внятно сформулировать простые пункты для народного обольщения: мир хижинам, хрен дворцам и прочая демагогия. Поэтому передового отряда революционеров, знающего, как нам обустроить Россию, не будет тоже. Наиболее вероятный сценарий общенационального кризиса — обидное военное поражение вроде Крымской войны. Мы окажемся перед необходимостью серьезных реформ, и того запаса, который был у Александра II, у нас не будет: ему досталась богатейшая страна, пережившая в начале его правления культурный взлет, которому по сию пору дивится человечество. Наши Толстые и Достоевские будут так же соотноситься с великими предками, как мы сегодняшние — с пушкинским периодом; поправку высчитывайте сами. Булгариных, правда, навалом — так ведь и те не умеют увлекательно писать, почему их доносы и выглядят такими скучными.

Я вообще не уверен, что Россия выдержит это последнее разочарование: она использовала националистическую идеологию. Это последнее и самое примитивное — то, о чем нельзя думать всерьез: опора на голос крови и почвы. Если отбирают и это — начинается нешуточная общенациональная депрессия, и нацию, как Германию, приходится отстраивать с нуля. Хорошо, если ее при этом не делят победители. Мы окажемся в состоянии, близком к первобытности: все ценности скомпрометированы, ресурсы на нуле, а главное — мучительно стыдно за то, что все мы вытворяли еще позавчера, лобзая пустую глиняную статую. Нет незапятнанных — диктатура была так глупа, что большинство прогибалось не из страха, по доброй воле. И оппозиция была равна диктатуре. Свобода обернется разочарованием. Время, которое можно было потратить на рефлексию и самосовершенствование, потрачено на очередное садомазо — да и то вялое, импотентное, никакое. С чего начинать при строительстве нового дома — и новой страны?

Новую Россию придется возводить идеалистам: без идеализма циклическое, природное вращение русской истории повторится опять. Надо научиться жить в линейном времени — то есть верить во что-нибудь, ставить что-то выше жизни. Уже сегодня на месте будущих идеологов новой России я выбрал бы союзниками наиболее умных и молодых из русских православных христиан. Потому что ренессанс России будет религиозным — либо никаким. Это не будет изучение основ православия в школах. Это будет формирование ценностной шкалы, при которой человек является мерой всех вещей, но не целью, а инструментом истории. Ничто, кроме христианства, такой системы ценностей не предлагает. И ни у кого, кроме христиан, не получилось построить нормальное общество, в котором человек отвечает за себя, но не ограничивает своих целей личным благосостоянием.

Вы скажете, что это все утопизм. Возможно. Но, во-первых, каждый сам выбирает сны, которые ему будут показывать во время всенародной спячки. А во-вторых, в 70-е в «Новом мире» я прочел доклад Луиса Корвалана о том, что делать коммунистам после Пиночета. Пиночет тогда казался вечным. Между тем осмеиваемый всеми Корвалан оказался прав — Латинская Америка качнулась к социализму. Когда живешь на качелях, следующий поворот истории предсказать нетрудно. Штука в том, чтобы слезть с качелей и пойти своими ногами. Тренировать ноги для этого надо уже сейчас.

№ 2, февраль 2008 года

Станет ли Россия действительно единой?

В: Станет ли Россия действительно единой?

О: Зависит от отношения к морским гадам.

Чем громоздить абстрактно-политические размышления, я лучше расскажу вам про каракатицу. Эта нехитрая история, во-первых, может способствовать смягчению нравов, а во-вторых, тоже содержит некий политический смысл, но он откроется не всякому.