Статьи разных лет

Когда Павлов почувствовал, что дни его сочтены, он сказал молодому, но пользовавшемуся популярностью академику-физику П.Л. Капице, что вскоре ему предстоит принять его роль. И Капица принял эстафету. К нему тоже не очень прислушивались. И всё же он добился освобождения из тюрьмы Л.Д. Ландау, защищал А.Д. Сахарова. Так наметился один из достойных путей для нашей интеллигенции: работать по собственному разумению, а властям давать рекомендации, отговаривать их от тех или иных глупостей. Увы, ученых с таким авторитетом, как у Павлова и Капицы, было мало, а большинство шло путем Ольденбурга, безропотно приспосабливаясь к требованиям тоталитарной власти.

7. Гражданская война кончилась. В 1921 году, после Кронштадтского восстания, большевики были вынуждены ввести НЭП и пойти на некоторую либерализацию жизни. У интеллигенции снова появились иллюзии. «Сменовеховцы» внушали ей: как-никак большевики сохранили страну, не допустили ее распада, народ их принял. Значит, надо с ними сотрудничать. На благо культуры, науки, национальных традиций. В.И. Вернадский вспоминал о рассказе Абюля Ремюза про китайского сановника, ставшего советником Чингисхана и спасшего тем Китай от разгрома. По мнению Вернадского, этот мандарин был морально более прав, чем те, кто обвинял его в предательстве [9] .

9

Вернадский В.И. Я верю в силу свободной мысли // Новый мир. – 1989. – № 12. – С. 217.

С другой стороны, большевики убедились, что без специалистов и поезда не ходят, и водопровод не действует. Решили подкармливать «спецов». Альянс вышел непрочен. Спецы не чувствовали благодарности и по-прежнему всё критиковали. Чтобы их припугнуть, понадобилось «Шахтинское дело» 1928 года и «Академическое дело» 1930–1931 годов, по которым расстреляли и отправили в концлагеря сотни инженеров и ученых. Властям хотелось заменить ненадежных спецов из старой интеллигенции новыми своими людьми. Отсюда и институт «красной профессуры», и преобразование вузов.

8. Овладение вузами состояло из двух элементов. Во-первых, «чистки» («Чистка сверху донизу» – лозунг Троцкого). Во-вторых, – «внедрение» нужных людей. В процессе чисток увольняли и студентов из бывших (т. е. детей духовенства, дворян, предпринимателей), и профессоров, выступавших против начинаний большевиков. Жертвами чистки 1923 года стала моя мать – дочь действительного статского советника; и жена дяди З.Н. Зачатейская – дочь священника. Потеряв ряд лет, моя мать всё же сумела получить высшее образование, а З.Н. Промптова (в замужестве) добиться этого не смогла и проработала всю жизнь на лаборантских должностях.

Одновременно в студенческую и в профессорскую среду внедряли людей с определенными заслугами перед революцией, готовых выполнять любые требования ЦК; и молодежь «от станка» и «от сохи». Первых сразу же производили в профессора, благо, по новому положению для этого не требовалось ни защиты диссертации, ни даже университетского диплома. Среди большевиков находилось некоторое число людей, получивших образование до революции. Теперь они оказались востребованы. О.Ю. Шмидт учился на физико-математическом факультете университета святого Владимира в Киеве, с 1918 года стал там приват-доцентом. После революции его «бросили на культуру». То он начальник Госиздата [10] , то главный редактор «Большой советской энциклопедии», то начальник Главсевморпути, то вице-президент Академии наук. А.Д. Удальцов учился в Горной академии, но «бросили» его на медиевистику, а потом на археологию. Медику В.Б. Аптекарю доверили языкознание, юристу И.И. Презенту– биологию. Окончивший юридический факультет Казанского университета, побывавший послом в Китае Б.В. Легран оказался директором Эрмитажа, а потом заместителем ректора Академии художеств. Педагог С.Т. Шацкий возглавлял Московскую консерваторию. Конечно, эти люди были грамотнее обычных комиссаров (за что интеллигенция их ценила), но всё равно они занимали чужие места. Университетская корпорация вынуждена была их принимать. В противном случае, как свидетельствовал И.А. Ильин, грозили закрыть университет [11] .

10

Это о нем как «владыке Госиздата», отвергнувшем роман Ю. Тынянова «Кюхля», писал К.И. Чуковский.

11

Ильин И.А. Русская академическая традиция // Советская литература. – 1991. – № 1.

А дальше начиналась всяческая демагогия: «Посаженный нам на голову NN не так уж и плох, с ним можно говорить, что-то ему объяснить, постепенно он всё поймет, сработается с нами». Этого не происходило, но демагогия прокладывала путь к власти невеждам. Учась на истфаке МГУ в конце 1940-х годов, я еще застал кое-кого из «красных профессоров» (многих из них ликвидировали в 1930-х годах). Мы, студенты, без труда отличали их от старой профессуры, но приспособленцы из наших учителей, вроде А.В. Арциховского, делали вид, что это достойные коллеги, члены единой университетской корпорации.

Со студентами-выдвиженцами всё обстояло еще хуже. Когда О. Мандельштам писал: «Наглей комсомольской ячейки и вузовской песни наглей…», он имел в виду, конечно, это новое студенчество – малограмотное, агрессивное, самоуверенное, ибо они из народной гущи, а не детки проклятых буржуев. Преподаватели-приспособленцы их боялись и искали их дружбы. Так, Арциховский покровительствовал весьма темным своим ученикам П.И. Засурцеву и А.Ф. Медведеву. А.М. Беленицкий говорил мне: «Я очень уважаю Дориана Сергеева. Он на Дальнем Востоке был официантом, а стал директором Ленинградского музея этнографии».

Мой отец писал домой из экспедиций, что в поле с ним бывший боец-буденновец и недавний чекист. Никакого проку из этой публики не вышло. Чекист Рыбальчик, став директором Крымского заповедника, быстро там проворовался. Я сказал об этом в полном варианте биографии отца, и почти у всех читателей этот пассаж вызвал недовольство: как можно столь недоброжелательно и надменно говорить о людях!? Не все же рыбальчики! Вот был Авенир Томилин – совсем из простых, а вырос в хорошего зоолога.

Настроения такого рода порождены давними народофильскими установками нашей интеллигенции. В народе-де таятся тысячи Ломоносовых, не получивших возможности раскрыть свои таланты. Интеллигенция должна всячески помогать им «взять штурмом высоты науки». Так ли это? Таланты есть во всех слоях общества, и тем или иным путем они обычно находят свою дорогу. Крестьянские дети скульпторы С.Т. Коненков и А.С. Голубкина, живописец К.С. Петров-Водкин, поэт С.А. Есенин сумели выбиться в люди еще до революции. Им помогали меценаты, о которых они потом старались забыть. Условия, созданные для выдвиженцев после Октября, позволили кое-кому из народной массы получить приличное образование, приобрести специальность. Но сколько темных людей использовали свое происхождение вовсе не во благо науки, а только для того, чтобы занять выгодные места в той или иной сфере, сделать большую карьеру, не приложив усилий для серьезного овладения специальностью. А.Ф. Медведев провел раскопки в Старой Руссе и Городце, что было небесполезно, но результаты раскопок в науку не ввел и памятен в нашей среде больше как стукач, а отнюдь не как ученый. Н.И. Вавилов на первых порах покровительствовал Т.Д. Лысенко, а тот из агронома в ученого не превратился, зато стал официальным лидером советской биологии и постарался убить Вавилова руками Госбезопасности.

Это достаточно типично. Члены группы народного театра, созданного в приокском селе Страхове семьей художника В.Д. Поленова, охотно написали в НКВД донос, что Поленовы – английские шпионы и отправили их в концлагерь. Выдвиженцам внушали, что их педагоги из «бывших» – классово им чужды, и надо не столько у них учиться, сколько с ними бороться. Да, появлялись и полезные работники, вроде того же А. Томилина, но из «простых» ли он? Отец учитель, мать – дворянка. К тому же этот знаток китов – очень узкий специалист, а не ученый с широким кругозором. Выдвиженцы в лучшем случае усваивали достаточно ограниченный круг специальных знаний, а не свойственное интеллигенции идеалистическое восприятие жизни. Это предчувствовал А.П. Щапов еще в 1866 г.: «Они требуют знаний хлебных, прямо необходимых или полезных в их промышленном быту, в их пропитании и домохозяйстве» [12] .

12

Щапов А.П. Реализм в приложении к народной экономии // Собр. соч. Дополнительный том. – Иркутск, 1937. – С. 27.

9. В 1930-х годах, овладев вузами, большевики взялись за Академию наук и прочие исследовательские учреждения. Схема та же: внедрение своих надежных товарищей и чистки от неблагонадежных. Теперь не ограничивались простым увольнением. Дело шло к большому террору. Только в маленьком археологическом мирке было репрессировано более семидесяти ученых и около десяти из них расстреляно. Для большего контроля Академию наук перевели из Ленинграда в Москву и слили с существовавшей там с 1918 года Коммунистической академией. Члены ее – «философы» М.Б. Митин, П.Ф. Юдин и прочая шушера – стали полноправными академиками Академии наук СССР. Выборы новых академиков строго контролировались властью. Выдвигать кандидатов могли сами ученые, но дальше спускались указания, кого продвинуть, а кого забаллотировать. Со временем появились партгруппы академиков, которых обязали неукоснительно следовать этим рекомендациям.

Кое-кого из громил, спущенных в науку в 1930-х годах (С.Н. Быковского, Ф.В. Кипарисова, В.Б. Аптекаря и некоторых им подобных), убрали и расстреляли. У власти возникло желание видеть среди своих пособников респектабельных седовласых старцев в профессорских шапочках, вроде бы старомодных, но изо всех сил восславляющих великого Сталина. Эту роль с удовольствием исполняли Н.Д. Зелинский, В.В. Струве, Б.Д. Греков. Слова Герцена о сервилизме ученых находили подтверждение на каждом шагу.

Что двигало этими людьми? Ответ не прост. Стимулов набиралось несколько. Очень силен был элементарный страх. Жутко читать следственное дело Е.В. Тарле. Он с готовностью соглашался подписать всё, что требовал следователь. Предлагал сам: вот есть такая поэтесса Ахматова. Не дать ли мне показания об ее враждебной деятельности? Я готов (Трусость Тарле известна с его первого ареста еще до революции). Но одного страха мало. Возникла целая идеология. Мы идем на уступки властям в малом, чтобы спасти большое – традиции русской науки, университеты, библиотеки, музеи. Дочь академика А.Н. Крылова А.А. Капица писала, что отец ее был чужд политике, считал любую власть скверной, но верил, что нужно лишь работать в своей области как можно лучше [13] . Звучит неплохо. Но верно говорил Макс Фриш: «Кто не занимается политикой, тем самым уже демонстрирует свою политическую принадлежность, от которой хотел откреститься. Он служит господствующей партии».

13

См. кн.: Крылов А.Н. Мои воспоминания. – М., 2006.