Статьи разных лет

Отмечу еще одно обстоятельство: появление армии невежественных и бездарных, но крайне агрессивных дамочек, рвущихся на ключевые позиции в науке. Не то суфражистки, не то бизнесвумен. В нашей среде это Н.Б. Леонова, Э.В. Сайко, В.Б. Ковалевская, М.А. и Е.Г. Дэвлет. То же заметно повсюду. Н.Я. Мандельштам приводит слова В.М. Жирмунского о таких филологинях: «Они все пишут». Видим мы это и в политике (едва ли не ежедневно в новостях из «коридоров власти»), и в литературе («Авиетту» А.Н. Солженицын заметил еще в «Раковом корпусе»).

Опасность наступления деятельниц такого рода не осознается. А.В. Арциховский согласился оппонировать Сайко по ее липовой докторской диссертации. В.Л. Янин всячески покровительствует Леоновой. Характерна В.И. Козенкова – член «Трудовой России» Анпилова. Сделала карьеру при дружке Рыбакова Е.И. Крупнове, стала доктором наук, издала пять-шесть плохеньких книг. Все симпатии ее в прошлом. «Моя мать – уборщица, а отец шофер. Я стала крупным ученым только благодаря советской власти». В августе 1991 года, при создании ГКЧП, с радостью говорила в институте: «Поигрались в демократию, ну и хватит!»

Как выразить отношение к подобным людям? Сталкиваешься опять же с демагогией. Я как-то сказал нечто критическое о публикациях Ю.А. Савватеева, и сразу встретил отпор окружающих: «Как Вам не стыдно! Парень вырос в вологодской деревне. Всего достиг своим упорством и трудом. А Вы, сын профессора, жили в Москве в холе и неге, белоручка, и не хотите понять, что ему в Петрозаводске в тысячу раз труднее». Я побывал в Петрозаводске и увидел, как живет Савватеев. На него работают десять художников и десять фотографов, машинистки и т. д. Несколько человек переводят для него книги с финского, шведского и норвежского. Его монографию о Залавруге напечатали роскошно в двух томах с сотнями иллюстраций. Периодически дают ему и командировки за рубеж. Ничего подобного в Москве я никогда не имел. Рисунки и фото делал всегда за собственный счет. Рукописи перепечатывал так же. Переводчиков не было никогда. За границу не пускали. В печать пробивался с великим трудом, в основном с маленькими брошюрками. И вот, почему-то считается, что я пользуюсь всеми благами, а Савватеев бьется как рыба об лед… Опять демагогия! Опять свои, классово близкие, и опять чужие, социально чуждые. Увы, даже серьезные ученые охотно верят подобной демагогии и насаждают ее повсюду.

16. Я обвиняю нашу интеллигенцию не в том, что она не выходила и не выходит на баррикады, а в том, что она не борется за науку, за высокий профессионализм, за интеллигентный стиль работы в своей сфере, внутри своих творческих союзов, своих институтов.

Предчувствую, что, как уже не раз бывало, меня опять станут упрекать в надменности, в культе элиты, в аристократическом пренебрежении к плебеям, «кухаркиным детям». Нет. Это мне никогда не было свойственно. Родители мои происходили из разночинцев, потомков мелкого духовенства, среды достаточно темной. Бабушка по отцу писала своему сыну с кучей ошибок. Никакой «голубой крови» я в себе не чувствую. Дед по матери – действительный статский советник, т. е. штатский генерал, был, на мой взгляд, достаточно пустым. Помню своего однокурсника князя В. Трубецкого, ставшего востоковедом. Он был красив утонченно-аристократической красотой, но весьма примитивен и неинтересен. Не о крови я говорю, не о родовитости и не о ничтожестве плебеев. Критерий для меня всегда был другой: в том, как человек относится к науке, к культуре. Если он служит им бескорыстно и вносит в них посильный вклад, он мне близок. Если же человек только наживается на причастности к миру культуры и науки и не дает им ничего, служа мамоне, неправедной власти, он мне чужд и антипатичен. Коллеги мои этот критерий, видимо, не принимают. Поддержка ими корыстных темных людей изменила ситуацию в русской науке и культуре. Вряд ли это простительно. А в основе лежали прекрасные идеи: «Все люди равны», «Мы вечные должники трудового народа и обязаны сделать всё возможное, чтобы открыть ему дорогу к высотам культуры». В итоге заботились вовсе не о тружениках, а о невеждах, рвущихся к власти, деньгам и прочим благам и ненавидящих подлинную интеллигенцию. Расхлебаем ли мы когда-нибудь эту ситуацию, не знаю. Пока положение дел только ухудшается.

Интеллигенты такие же люди, как и все прочие. Всем нам свойственны и эгоизм, и трусость, и приспособленчество. Но интеллигенты с их изощренным умом, бойким пером, хорошо подвешенным языком, приспосабливаются иначе, чем рядовые граждане: фарисейски восхваляют то, поддерживают то, во что в душе сами не верят, способствуя насаждению лжи и зла в обществе. В этом я вижу их большую вину.

2003.

РУССКАЯ АРХЕОЛОГИЯ НА ГРАНИ XX–XXI ВЕКОВ

Тогдашний редактор «Российской археологии» В.И. Гуляев предложил мне в 1999 г. высказать на страницах этого журнала мои впечатления о современном состоянии археологии в России. Человеку, заканчивающему свой жизненный путь, трудно отказаться от такого предложения. Уверен, однако, что у многих оно вызовет недоумение.

Я никогда не занимал никаких руководящих постов. Моя полевая работа кончилась 30 лет назад. За последние годы я редко выезжал из Москвы. Есть немало молодых активных людей, представляющих себе нынешнюю ситуацию в российской археологии гораздо полнее, чем я.

В то же время кое-что оправдывает предложение В.И. Гуляева. Хотя живы и по мере сил работают десятка полтора археологов старше меня, всё же моя жизнь в археологии уже весьма продолжительна: первые мои находки относятся к 1944 году, первая публикация – к 1945. За полвека я занимался каменным и бронзовым веками; первобытным искусством и историей археологии; участвовал в раскопках в степной Украине и в Молдавии, на Среднем и Нижнем Дону, в Крыму и в Нижнем Поволжье, на Урале и в Казахстане; бывал на чужих раскопках в Сибири, Узбекистане, Грузии, Армении, Азербайджане; в Дании, Польше и Чехословакии. Наблюдений всякого рода накопилось много. Сравниваешь не только разные виды памятников, но и разные типы исследователей и деятелей науки, разные периоды в ее истории.

Некоторые мои публикации носят обзорный обобщающий характер. Наконец, приходилось мне публично высказывать свои соображения о положении дел в нашей науке.

Первый раз это было в 1972 году, когда я подал в дирекцию Института археологии Академии наук СССР записку «О состоянии первобытной археологии в СССР и в Институте археологии АН СССР». Записка опубликована не была, но получила определенный резонанс и вне стен института, попала в историографические сводки [18] .

18

Матющенко В.И. Триста лет истории сибирской археологии. Т. II. – Омск, 2001. – С. 10–11.

В 1995 году, после падения коммунистического режима, я высказал свой взгляд на советский период развития отечественной археологии и на ее задачи на новом этапе дважды – в микротиражной брошюре «Русские археологи до и после революции» [19] и в рецензии на книгу Л.C. Клейна «Феномен советской археологии» [20] .

Отношение к предложенным оценкам оказалось весьма разным. Если аудитория, собравшаяся на обсуждение моей записки в Институте археологии в 1973 году, была скорее на моей стороне, то в ответе дирекции института, составленной О.Н. Бадером и Д.А. Крайновым, говорилось о «полном отсутствии» у меня «понимания общих задач советской археологической науки».

19

Формозов А.А. Русские археологи до и после революции. – М., 1995.

20

Формозов А.А. О книге Л.С. Клейна «Феномен советской археологии» и о самом феномене // Российская археология. – 1995. – № 3. – С. 225–232.

После публикаций 1990-х годов возмущенную реплику прислала в «Российскую археологию» группа петербургских археологов, а А.Д. Пряхин из Воронежа вопрошал в печати: кто дал право Формозову писать в таком тоне и в таком духе? [21] Отвечу так: это право дает прожитая мною долгая жизнь, вполне обычная – с успехами и поражениями, счастливыми находками и непростительными заблуждениями. В ней была работа на благо науки – так, как я это понимал, – то более, то менее удачная; но никогда не было погони за чинами, званиями, деньгами, саморекламы, стремления угодить лозунгам минуты или сильным мира сего. Прожив без всего этого не такую уж бесплодную жизнь, я не испытываю симпатии к тем, кто отличается именно в только что названном мной направлении, и не вижу нужды скрывать это. Читатели и слушатели вправе со мной в чем-то соглашаться, в чем-то не соглашаться; могут над чем-то задуматься. Моя отстраненность от официальных кругов позволяет мне говорить о многом более прямо, чем это могут позволить себе люди, живущие в гуще жизни и остерегающиеся задеть тех или иных «нужных» и «важных» деятелей. Именно они не захотели публиковать данный текст в момент его заказа.

21

Пряхин А.Д. Археологи уходящего века. – Воронеж, 1999. – С. 7.

Но обратимся к существу дела. С тем, что после 1991 года в жизни российской археологии многое изменилось, согласятся все. Судя по тому, что говорилось в печати, причина перемен – в резком сокращении финансирования научной деятельности: экспедиций, конференций, командировок, изданий [22] . Речь идет о реальном явлении, но суть проблемы видится мне по-иному.

В первые два десятилетия советской власти поддержки археологии свыше не было практически никакой, а наука продолжала жить достаточно интересно. После Отечественной войны ситуация изменилась. Науку стали поддерживать прежде всего как часть военно-промышленного комплекса. Доли процента от этих масштабных ассигнований перепадали и гуманитариям, благодаря чему они жили неплохо. Другой вопрос, разумно ли могли распоряжаться ученые предоставленными им средствами. Масса сил тратилась на писание бездарных «заредактированных» многотомников: «Всемирной истории», «Истории СССР», историй тех или иных республик. Сейчас эти книги уже никто не читает.

22

Гуляев В.И., Беляев Л.А. О современном состоянии археологии в России // Российская археология. – 1995. – № 3. – С. 97–104; Шер Я.А. О состоянии археологии в России // Там же. – 1999. – № 1. – С. 217; Мунчаев Р.М. Институт археологии РАН сегодня // Там же. – 1999. – № 2. – С. 7.