Статуя сексуальной свободы

— Слушайте меня внимательно и делайте, что я скажу, без вопросов и возражений, — сказала я ей и Руперту. — Пошли в первый подъезд.

— Ладно, но все-таки, к чему нам готовиться? — волновалась Трошкина.

— Я сказала — без вопросов! — напомнила я.

Мы вошли в подъезд, отыскали лифт и поднялись на последний этаж. Под дверью нужной квартиры я произвела расстановку войск:

— Руперт налево, я направо, Трошкина прямо перед входом! Руп, когда я щелкну пальцами, вламывайся в дом и хватай того, кто попадется.

— Налево пойдешь — ничего не найдешь, — Руперт зачем-то процитировал старую сказку, но дальше пессимистического зачина не пошел и послушно встал слева от двери.

— Направо пойдешь — коня потеряешь, — вспомнила я, занимая свою позицию.

— Прямо пойдешь — голову сложишь! — напевно молвила Трошкина. И тут же встрепенулась:

— А почему это именно я должна идти прямо?

— Ты же у нас самая головастая! Есть, что складывать! — нервно хихикнула я и придавила кнопочку дверного звонка.

— Что говорить-то?! — задергалась Алка.

— Кто там? — тихо спросили из-за двери.

— Ты Катя, приехала к Маше от тети Вали, — быстрым шепотом подсказала я.

— Я Валя! Приехала к Маше от тети! — испуганно пискнула подружка. И, покосившись на меня, одними губами прошептала:

— От какой тети?

Честно говоря, я не знала родственников покойной Марии Петрачковой, но была уверена, что какая-нибудь тетя найдется у каждого. Тети — достаточно распространенное явление не только в Бразилии, где много диких обезьян, но и в наших широтах. Очевидно, моя логика оказалась правильной. Дверь щелкнула замком и приоткрылась.

— Здрасьте, — приветственно приседая и испуганно глядя в темноту, робко молвила Трошкина. — Можно мне войти?

— Маши нет, — ответил ей тихий голос с отчетливой хрипотцой.

Я щелкнула пальцами, Руперт продавил внутрь замешкавшуюся Алку, уронил ее в угол и канул во мглу плохо освещенной квартиры. Невнятные шумы заглушила короткая перебранка, а затем голос Руперта торжествующе возвестил:

— Взял и держу!

— Отлично! — Я тоже вошла в прихожую, похлопала ладошкой по стене и нашла выключатель.

Яркий свет ослепил всех. Первой прозрела Трошкина, но высмотрела она совсем не то, что надо было.

— Ух, ты! Двухэтажная квартира! — восхитилась подружка, увидев над собой ступени винтовой лестницы. — А что там, наверху?

— Переделанное чердачное помещение, — предположила я. — Возможно, с выходом в другой подъезд. Очень удобно, если кто-то хочет уйти и прийти незамеченным.

Из комнаты, где после того, как я включила свет в прихожей, стало заметно светлее, послышался негодующий крик Руперта:

— О нет!

Я поспешила на голос друга и оказалась в небольшой, но уютной гостиной. Едва ли не половину комнаты занимал мягкий уголок, во второй половине безраздельно царил большой телевизор. По обе стороны от него небоскребами высились стойки с дисками. На экране азартно, но бесшумно лупили друг друга молодые люди ярко выраженной азиатской наружности: звук был выключен и не мешал слышать хрипловатый голос, злобно матерящийся на чистом русском языке, родном для всех присутствующих. Разнообразные нехорошие слова выговаривал худощавый парень в спортивном костюме. Костюм был серый, и парень, которого Крошка Ру держал за шкирку, здорово походил на мышь, схваченную за хвостик брезгливой домохозяйкой. При этом у Руперта было вполне подобающее выражение лица.

— Это тот педик! — объяснил он и тряхнул своего пленника.

— Держи его крепко, чтобы не дергался, — велела я, приближаясь к «мышке» с хищной улыбкой голодной кошки.

Не обращая внимания на ругань, я схватила предполагаемого педика за щиколотку, ловко закатила одну штанину и погладила щетинистую ногу. Громко ахнула непонятливая Трошкина:

— Кузнецова! Ты же обещала, что никакого секса не будет!

— Погаси свет! — не оборачиваясь, велела я, и потянулась к застежке на спортивной куртке парня.

Видимо, по моему тону чувствовалось, что я настроена далеко не игриво. Алка безропотно щелкнула выключателем, я содрала с парня куртку, вытянула из кармана заранее приготовленный брелок с фонариком, посветила на обнаженное мужское плечо, и флюоросвет проявил на нем искомый рисунок.

— Рыба! — победным тоном доминошника воскликнул Руперт.

— Что и требовалось доказать, — удовлетворенно молвила я и шагнула к стене с выключателем.

Вспыхнул свет, и я с большим душевным подъемом, как хороший конферансье, произнесла:

— Дамы и господа, позвольте представить вам Петра Петровича Петрачкова, непризнанного композитора и вполне успешного убийцу!

Аплодисменты заменил шлепок подзатыльника, который отвесил негодяю хороший парень Руперт. Петрачков с ненавистью посмотрел на меня и сказал нехорошее слово из тех, которые пишут на заборах.

— А еще культурный человек, композитор! — укорила его Трошкина.

Руперт еще разок треснул невоспитанного композитора по шее и, показывая нам с Алкой, что сам он человек вполне культурный, застенчиво сказал:

— Миль пардон.

— Прошу всех сесть! — прокурорским голосом сказала я.

Крошка Ру уронил Петрачкова на диван и бухнулся рядом, Трошкина опустилась в кресло, а я по-хозяйски сбегала на кухню, принесла себе табуреточку и села так, чтобы всех видеть. Петр Петрович за время короткого антракта надел на свою физиономию маску невозмутимого спокойствия, но в глазах его сверкали искры.

— Так и убил бы меня, да? — улыбнулась я ему. — А фигушки!

— Я не понимаю, кто вы и о чем говорите, — высокомерно сказал Петрачков.

— Сейчас поймете, — пообещала я. — Сейчас все все поймут!

— Собственно, мы уже поняли, что Петр Петрович и лжетруп из шкафчика в раздевалке — это одно и то же тело, — подала голос Трошкина. — Объясняй дальше.

— Нет, лучше с самого начала! — попросил Руперт. — Похоже, это сложная игра с запутанным сюжетом, так что я хотел бы получить вводную.

— Легко, — я кивнула и начала с начала. — Жили-были муж и жена Петрачковы, Мария Андреевна и Петр Петрович. Она вела активный образ жизни, а он предпочитал сидеть дома, сочинять песенки и смотреть фильмы.