Ставка на бандитов

ГЛАВА 17

На развилке Можайского шоссе Монаха поджидали двое молодых парней. Когда Фомин вышел из такси, к нему приблизился один из них и молча указал рукой на стоящую чуть в стороне белую «девятку».

Авторитет проследовал за провожатыми и, усаживаясь в автомобиль, позволил завязать себе глаза повязкой из плотной ткани.

Машина сорвалась с места, увозя пахана в неизвестном направлении.

Сидя на заднем сиденье, Монах пытался определить направление, но, по-видимому, парни получили на этот счет надлежащие инструкции и минут десять петляли по ночным улицам, прежде чем вырулить на финишную прямую.

Всю дорогу пассажиры «девятки» упорно молчали. Только один раз Фомин расслышал, как сидящий рядом с водителем молодой человек позвонил по мобильному телефону и произнес всего одну фразу:

— У нас все чисто, проверил, он действительно один приехал.

Сидя с завязанными глазами, Монах размышлял о том, что же произойдет дальше.

Он не понимал, чем вызвана такая ненависть Стародубцева к нему, Фомину, что он готов рискнуть даже собственной безопасностью, лишь бы разделаться с авторитетом.

Неужели недавние покушения — его рук дело? А впрочем, чему удивляться?

Сегодня люди готовы вцепиться в глотку друг другу из-за всякой мелочи, а он, Фомин, влез в их внутренние дела с банкиром. Конечно, Гладышев — вот что заставило Заику возненавидеть его, Монаха. Ну а Стародубцев просто выполняет приказ своего шефа.

«Ничего, — пронеслось в голове у авторитета, — я еще успею вцепиться кому-нибудь в глотку, прежде чем покинуть этот мир».

При мысли о предстоящей борьбе за жизнь Монах осторожно потрогал языком лежащее за щекой стальное лезвие.

Неожиданно машина остановилась, и Фомин ощутил, как чьи-то крепкие руки ловко прощупали его одежду в поисках оружия, а затем вытолкнули его из салона автомобиля, сдергивая с глаз повязку.

Монах осмотрелся.

Он обнаружил, что стоит посреди просторного двора старенького бревенчатого дома, обнесенного со всех сторон высоким забором. Он увидел пылающие злорадством и ненавистью глаза Стародубцева, за спиной которого маячили фигуры нескольких бойцов.

— Ты меня зенками не буравь, — сквозь зубы процедил пахан, обращаясь к Вадиму, — где девчонки?

Неторопливо обернувшись к одному из подручных, Стародубцев приказал:

— Андрон, телок приведи!

Недавний «лейтенант», выслушав распоряжение, скрылся на пороге дома и через минуту вернулся в сопровождении сестер, одна из них отчаянно вырывалась из крепких объятий похитителя, пытаясь лягнуть того по ноге.

Вдруг ее взгляд встретился с глазами Монаха, и она, больно саданув своего стража по голени, вырвалась и бросилась на шею к авторитету.

— Валера! Валерочка! Как же так? — Она крепко прижималась к его груди, теребя короткий ежик волос любимого. — Значит, они тебя через нас достали? Зачем ты приехал? Ну зачем? — Последний вопрос заглушили рыдания, и девушка, вздрагивая всем телом, заплакала, не в силах больше скрывать своих слез.

Монах принялся гладить ее светлые волосы, успокаивая нетвердым голосом:

— Ну перестань, Даша, перестань. Все нормально. Все обойдется.

В этот момент к Фомину подошла Маша и, обняв его за шею, уткнулась в плечо. Как ни странно, у нее не было слез, только глухие всхлипывания вырывались из девичьей груди.

Обнимая сестер, Монах повернулся к стоящему тут же Стародубцеву и суровым голосом сказал:

— Ты обещал отпустить их. Сдержи слово.

— А я и не отказываюсь, — ответил Вадим и бросил кому-то из своих людей: — Отвезете девчонок туда, куда они скажут.

От группы охранников отделились двое и, подойдя к близняшкам, взяли их за руки, пытаясь оторвать от авторитета.

Но Даша, вырвавшись, крикнула:

— Пошли вон, сволочи, подонки! Не трогайте меня, я никуда не поеду!

Фомин, приподняв девушку за подбородок, внимательно посмотрел ей в глаза и проникновенным голосом произнес:

— Вы должны уехать. Нам предстоит мужской разговор, и вам при этом присутствовать нельзя.

— Знаю я ваши разговоры, — выпалила Даша, — но без тебя никуда не поеду.

— Перестань, — кратко приказал Фомин, — поедешь! Если нет, я попрошу их, чтобы они вас связали и увезли силой.

— А ты? — спросила Маша. — А ты приедешь?

Монах на какой-то миг смутился, потупив взор, и тихо прошептал:

— Да, обязательно приеду. Вот поговорим — и приеду. Честное слово!

Девушки отстранились от мужчины, заглядывая ему в глаза. Затем они повернулись и уныло побрели за сопровождающими, но на полпути Даша остановилась, придержав за руку сестру, и, вновь бросив взгляд на авторитета, сказала:

— Помни — ты дал слово!

В ответ Монах лишь кивнул головой, отворачиваясь в сторону…

Когда габаритные огни отъезжающего автомобиля растворились в чернильной мгле, Фомин повернулся к Стародубцеву.

— Вот видишь, мразь, пришлось из-за тебя слово воровское нарушить. Ну давай, базлай, или ты меня сразу рвать собрался?

— Нет, это слишком мягко за то, что ты сделал, — грустно ответил Вадим.

У него в голове еще стояла душераздирающая сцена расставания с сестрами. Невольно он восхищался выдержкой и смелостью авторитета, который не задумываясь принес себя в жертву для спасения девушек, а ведь они, по сути дела, были ему никто.

Вадим спросил себя, а смог бы и он вот так же, не колеблясь ни минуты, пожертвовать собой ради любимой?

В конце концов, на свете много женщин, а каждый дорожит только своей шкурой. Решился бы он на такой отчаянный шаг?

Однозначно ответить на этот вопрос он не мог.

Из раздумий Стародубцева вывел спокойный голос Монаха.

— Интересно, — Фомин скривился в пренебрежительной улыбке, — что же я такого сделал, что ты так люто хочешь моей смерти? Неужели всему виной мое заступничество за школьного приятеля, который в силу сложившихся обстоятельств оказался вашим банкиром? Ну так знай — я ни на грош не жалею о случившемся. Мне только больно, что порядочные люди гниют в этой сучьей зоне.

— При чем здесь банкир? — отмахнулся Вадим. Его глаза вдруг недобро заблестели, лицо налилось кровью, и он с ненавистью продолжил: — Ты убил моего брата! Зачем ты это сделал? Ответь мне честно, и я дам тебе спокойно умереть.

Монах стушевался. Он не мог понять, о чем говорит собеседник.

— Брата? — как-то глуповато переспросил он. — Я не убивал твоего брата, и никто из моих людей этого не делал. Да зачем мне убивать вообще чьего бы то ни было родственника? Я никогда не опускался до уровня беспредела и скотства. Если бы я считал тебя своим врагом, то убил бы тебя, а не твоего брата.