Стая бешеных

– Лучше поговорим о цифрах. Нас в деле семь человек…

– Каких семь?! – чуть не хором закричали чечены.

– Я, Бухгалтер и вас пять.

– Какой пять?! – закричал Мурза. – Считать не умеешь?!

– А Старик?

– А где Старик?! Не вижу никакого Старика! – закричал Шамиль.

– Почему Старик?! – поддержал его Амир.

– Как знаете, – развел руками Вагик. – Тогда шесть. Двадцать процентов я беру себе, двадцать – Бухгалтеру. Шестьдесят процентов – вам.

Наверное, если бы Вагик сейчас словом и действием оскорбил весь чеченский народ, а так же всех родных и близких присутствующих, реакция была бы куда менее бурной.

Его чуть не порешили тут же, забыв, что, действительно, только он может связаться с Бухгалтером. Кричали до хрипоты, брызгали слюной, хватали его за грудки, чуть не били.

Сошлись на следующих долях: по двадцать процентов каждому.

– А Бухгалтер? – напомнил Вагик.

– Фиг ему!

– Грохнем его! – заключил Мурза.

К десяти часам в кабинете хозяина казино сидели шестеро: сам Баграмов, нервно поглядывающий на телефон, Амир, Шамиль, Мурза, Вахид и… Старик, которого в самом деле звали Аслан. Каким чудом он ухитрился ночью получить постановление суда или прокурора об освобождении из-под стражи – неизвестно. Но теперь проценты снова надо было делить, и Вагик вполне резонно рассудил, что, скорее всего, без процентов, а возможно, и без всего остального, останется именно он.

Купюры, оставленные Бухгалтером, проверили аж в четырех банках. Самым строгим образом. Все было чисто.

Тишина была такая, что даже мухи не летали. Поэтому, когда телефон зазвонил, казалось, что застрочили из крупнокалиберного пулемета.

Это был Бухгалтер.

– Ну, я понимаю, что вы все согласны, – сказал он после любезных приветствий. – Итак, встречаемся возле памятника Пушкину через десять минут. Там все и обсудим. Я надеюсь, вы приготовили деньги?

– Какие деньги? – не понял Вагик.

– Настоящие. Американские деньги.

– Он говорит про деньги, – закрыв трубку, обратился к своим хозяевам Баграмов. – Доллары.

– Понятно, – кивнул Старик. – Сколько?

– Сколько? – повторил вопрос в трубку Вагик.

– Миллион двести тридцать восемь тысяч, – выпалил точную цифру Бухгалтер.

Вагик понял, что повторить эту сумму чеченам он не в силах.

– Это очень дорого, – промямлил он.

– Мне так надоело с тобой прощаться, – угрожающе сказал Бухгалтер.

– Он просит миллион двести тридцать восемь тысяч, – упавшим голосом сказал Вагик чеченам.

К его удивлению, чечены не взбесились, не возмутились даже.

Только Старик сказал:

– Спроси, сколько он напечатает?

– А сколько вы напечатаете?

– Вот так я тебе и сказал по телефону. Вообще не сечешь? Приезжайте к Пушкину, обсудим.

И трубка отрывисто загудела.

Хотя памятник Пушкину был как раз напротив казино, вся компания уселась в машины и несчастные сто метров тащилась в пробке.

Бухгалтер с телохранителем сели в машину Вагика.

– Ну, а где остальные?

– Они здесь. Они в других машинах.

– Значит, нам придется сесть в одну.

Кое-как втиснулись в «мерседес» Вахида, телохранителей пришлось отправлять на других.

– Давайте к МГУ, – махнул рукой Бухгалтер. – А мы по дороге поговорим.

– Говори, – сказал мрачный Мурза.

– Значит, так. У меня есть полторы тонны бумаги. Мы сейчас по дороге заедем и посмотрим. Сделана в Германии, водяные знаки, лавсановые ворсинки, все, как доктор прописал. Она мне обошлась в двести тысяч. С вас я возьму триста. Честно?

– Говори.

– Теперь оборудование. Нашел я конторку – там почти все можно купить. Но, черти, дорого просят. Семьсот тысяч за все сканеры, станки, прессы, проявители и изотопные облучатели. Мы в эту конторку заедем, вы сами сможете с ними поговорить. Теперь краска. Нужна, как вы понимаете, специальная. У меня нет только светло-бордовой. Можно и без нее – детектор ее не считывает. Но небольшая опасность есть. Мне обещали достать за пятьдесят штук. Я сказал, что подумаю. Краска, без светло-бордовой, обойдется в двести тысяч. Итого получается…

– Лимон сто штук, – сказал Старик.

– Верно. Умеете считать, – похвалил Бухгалтер. – Остался резательный станок. Он-то как раз и стоит сто тридцать восемь тысяч. Итого…

– Сколько напечатаешь? – спросил Амир.

– Да чего там мелочиться – все полторы тонны и напечатаю. Это без отходов – брак, обрезки, то, се, получится где-то тонна четыреста килограммов. А вот сколько это будет в купюрах?

Чеченцы задумались. Никто на вес деньги не мерил. Но получалось все равно много.

– Не знаете. Хорошо. Я вам скажу. Это получается тридцать семь миллиардов. Чуть больше.

Чечены наморщили лбы, пытаясь сообразить, много это или мало?

– В переводе на доллары по нынешнему курсу – два миллиарда с хвостиком, – подсказал им Бухгалтер. – Со всеми естественными потерями – продажа, обмен, риск – получается два миллиарда чистыми.

Хозяева не удержались, расплылись в улыбках, но Бухгалтер их сразу охладил.

– Я беру ровно половину. Если вам не нравятся мои условия, я попрошу вас высадить меня у ближайшего метро.

Старик, сидевший за рулем, стал прижиматься к тротуару.

Остановились у метро «Парк культуры».

– Всего доброго, – сказал Бухгалтер. – Неприятно было познакомиться.

– Двадцать процентов, – сказал Старик.

– Целуйте фикус, поливайте бабушку. – Бухгалтер взялся за ручку двери.

– Двадцать пять, – сказал Амир.

– Это несерьезно. – Отпустил ручку Бухгалтер.

– Сколько? Только по-честному? – спросил мрачный Мурза.

– Тридцать пять процентов. Но я к сбыту денег не имею никакого отношения.

– Куда ехать? – спросил Старик.

– Давайте заглянем в одно местечко, я вам бумагу покажу. Это здесь рядом, на Комсомольском.

Огромные рулоны бумаги были упакованы на совесть.

Чеченцы потоптались возле них, Амир попробовал разорвать упаковку, но Бухгалтер закричал так, словно тот пытался выдернуть чеку у гранаты:

– Не трогай! Засветишь! Распаковывать можно только в полной темноте. На ней специальный телурициновый слой. Вскроешь – пиши пропало. Кстати, срок ее годности истекает через неделю. Слишком высокая чувствительность. Поэтому надо быстрее. Как раз времени осталось – напечатать.