Стая

Загибая пальцы, Айша посчитала собравшихся подле Орма людей. Вместе с Хареком их было ровно девять. Вокруг Слатича также оказалось девять его спутников.

Подождав, когда ярл оказался один, Айша осторожно подошла к нему, потянула за рукав:

— А с кем пойду я?

Орм выпрямился, жестко сжал губы. Серые глаза урманина обожгли Айшу холодом.

— Я спрашивал у людей из Альдоги, что значит «притка». Это означает — «ничья, прилепившаяся, приткнувшаяся к кому-то». Я хотел взять тебя, но ты сказала — нет. Значит, сама ищи — кто тебе нужен. — И, отворачиваясь от растерявшейся девки, выплюнул, словно ругательство, презрительно и зло: — Притка…

На третий день пути, ближе к ночи, когда вечерние сумерки привычно озолотили вершины елей и окрасили чернотой пеструю листву ясеней да кленов, посланные вперед разведчики доложили об усадьбе старого Юхо. Усадьба была рядом — Белоголовый даже передумал останавливаться на ночлег.

— Старик Юхо умер прошлой зимой, теперь там заправляет его дочка Скъяльв, — рассказывал Орму разведчик — тщедушный, вертлявый, похожий на змейку-веретенницу арох [155] .

— Скъяльв? — Орм улыбнулся, пересиливая боль. В последние дни его трясла лихорадка — понемногу вытягивала из ярла силы, скручивала болью раненое плечо.

155

Арохи — племя из Хадоланда, одной иа центральных областей Норвегии.

Его улыбка почему-то отозвалась в Айшиной груди резким уколом.

— Я помню, она была красива, — устало заметил ярл.

— И нынче красива, — согласился разведчик. — Она будет ждать нас. Сказала, что приготовит хорошую еду и питье и отворит большую избу Юхо, чтоб мы могли там отдохнуть с дороги. Только… — Разведчик замялся, потом потянулся к уху ярла, громко зашептал, стреляя на окружающих быстрыми круглыми глазками: — У нее в усадьбе всего два раба… Я говорил с одним, Сингом из гаутов [156] . Он сказал, что его хозяйка — колдунья. Сказал, чтоб не верили ей, что она кладет в еду и питье травы, которые обращают людей в скот… Я видел у нее в хлеву трех поросей, двух коров и трех лошадей…

156

Гауты — племя из Гаутланда, одной из наиболее южных областей Швеции.

— И что? — отмахнулся Белоголовый.

— Она одна, я два ее раба никак не могут прокормить столько скотины, — пояснил разведчик, Услышал в толпе подошедших воинов обеспокоенные шепотки, радостно закивал. Более не переходя на шепот, громко заявил: — Великая Фрея [157] да будет видоком [158] моих слов — никак не прокормить!

Орму ни его речи, ни шепот окружающих не понравились. Насупился, повысил голос, обращаясь к

157

В скандинавской мифологии — богиня любви и супружеской верности.

158

Видок — свидетель (славянское).

Хареку:

— Волк, ты помнишь маленькую Скъяльв?

— Да, ярл, — опираясь на рогатину, Харек приковылял к своему хевдингу, встал рядом. — У Юхо была красивая дочка.

— Ты — зверь Одина, у тебя нюх на колдунов. Скъяльв — колдунья?

Харек засмеялся, сузил желтые глаза:

— Нет, ярл. — Похлопал по плечу тщедушного разведчика-ароха: — Тисе, тебя недаром называют Заяц.

Послышалось несколько смешков, но многие еще сомневались. Будь Орм хоть немного настойчивее или сильнее, он бы справился с людьми, но он устал, а болезнь ослабила его. Айша знала, что из всего отряда Орм спал меньше прочих — каждый вечер, когда останавливались лагерем, он обходил все десятки, сам проверял раненых, опрашивал разведчиков, делил скудную еду, улаживал ссоры. А днем упорно тащил измученных долгой дорогой людей через лес, к этой проклятой усадьбе.

За три дня он осунулся, скулы проступили резче, под глазами залегла синева, от крыльев носа к губам протянулись глубокие складки. Он не желал лечить рану на плече, поэтому она воспалилась, от зарастающего коркой шрама на руку и грудь расползлась яркая красная опухоль. Несмотря на его резкие слова и равнодушие, Айша оставалась при нем и ночью как ни в чем не бывало ложилась спать где-нибудь рядом, слушая его тяжелое дыхание и понимая — то, что видно снаружи, всего лишь малая толика того, что происходит у ярла внутри. Однажды она отважилась дотронуться до его лба и отдернула руку: он весь пылал. Раньше от такого прикосновения Орм вскочил бы и приставил к горлу разбудившего оружие, но той ночью он даже не почувствовал ее руки. Зато Харек с удивительной легкостью шел на поправку. Даже длительные переходы не мешали его ране благополучно срастаться. «Заживает, как на собаке, потому что волк — та же собака, только вольная», — со смехом говорил он о себе. И опасливо косился на Орма, который день ото дня становился слабее и тише…

Из толпы урман выступил Слатич, повел аршинными плечами, кхекнул. Начал:

— Я верю Тиссу. Он видел усадьбу, и ежели он сказывает правду, то ни одна баба не справится с таким хозяйством без ворожбы. Нынче нам нельзя торопиться. Не знаю, как тут, а у нас в Гарде все мигом станет ясно, ежели внести в ведьмин дом змеиный топор — тот, которым убили змею. От такого топора все ведьмы обращаются в пепел. Вот переночуем тут, а поутру сыщем змею, зарубим, подложим такой топор в усадьбу к Скъяльв да поглядим день-другой — ведьма она или нет. Что касательно Харека и его нюха на колдунов — так, может, когда Харек ее знавал, она еще я не была ведьмой? Может, нынче это вовсе не Скъяльв, а колдунья, укравшая ее душу и тело? А что до ее красоты, так колдуньи завсегда красивее обычных баб.

Те, что шли в его десятке, ободряюще зашумели. Стоя за спинами воинов, у ствола старого ясеня, Айша слышала обрывки их приглушенных споров:

— Это худая усадьба… Словен верно сказывает — проверить надо…

— Чего худого в усадьбе, коли там столько добра?

— Не след туда ходить… Пару дней можно в лесу переждать…

— Да чего бояться-то? Бабы?

— Не бабы — ворожбы! Колдунья всех заморочит, рабами у нее станем…

— Но Белоголовый знает ее…

— То-то и оно. Его-то она не тронет, а нас…

Поднявшись на цыпочки, через плечо толстого рыхлого урманина, заградившего Орма, Айша взглянула на Белоголового. Ярл еле держался на ногах и уже не спорил. На высоком лбу проступили капли горячечного пота, бледность залила щеки. Раскрасневшийся от злости на соплеменников, Харек тянул одну руку к ножу на поясе, другой налегал на костыль.

Что-то подтолкнуло притку в спину, заставило шагнуть вперед.

— Трусы!

Толстый урманин обернулся, Айша увидела его распахнутые в удивлении голубые глаза и круглые красные щеки.

— Трусы! — повторила она громче, обвела взглядом примолкших мужчин, остановилась на Слатиче. Плоская рябая рожа словеиа вытянулась от изумления.

— Мне, слабой женщине, жаль, что я не стала добычей детей Гендальва, — в наступившей тишине вымолвила Айша. — Лучше быть рабой настоящих мужчин, чем свободной средь стаи трусливых псов, тявкающих на своего хевдинга. Недавно вы, как слабые щенки, поджав хвосты и растеряв своих хозяев, бежали от детей Гендальва, а нынче собираетесь убежать от женщины, вся беда которой лишь в том, что она имеет малый двор и много скотины! Мужчины! Да кто же назвал вас мужчинами?

Айша не осознавала, что говорит, — слова лились сами, как это часто случалось с ней в Агдире, когда она беседовала со старой матерью конунга. Но нынче ее переполняли гнев и обида. Словно бичи хлестали по спинам примолкших воинов, заставляли безмолвно стискивать кулаки.

— «Женщина не может справиться с такой скотиной… » — передразнила Айша, подступила к Тиссу. Ее глаза очутились прямо перед его — круглыми, черными, блудливо рыскающими по сторонам. — Да ты, Тисе, не справишься даже с курицей, если до полусмерти испугался слов раба!