Стая

Что именно сломало решимость уйти, Вадим и сам сказать не мог. Какое именно слово подействовало как смирительная рубашка, хотя, казалось, взорвался бы, и ничего не остановило, не знал. Может быть, взгляд Дениса. Или его крепкая хватка. Но сел на место. Однако не смог притронуться к конверту.

— Я же сказал: если смогу, узнаю, а нет, значит — нет. Какого ты мне тут устраиваешь? Без тебя проблем хватает, еще ты сюрпризы выдаешь. Забери свои деньги, а то я куда-нибудь тебе их засуну.

— Не-е-ет, — протянул Денис, — это ты сейчас возьмешь конвертик и засунешь его себе в карман. И не будешь строить из себя оскорбленную невинность. Я тебе могу сходу сказать, кто из ваших генералов с Монаховым красную икру жрет. Кому из них он платит. И сколько платит. И как часто. Монахов их покупает. Я тебя — нет. Я не хочу тебя унизить, оскорбить, я просто пользуюсь моментом, чтобы дать тебе заработать.

— Здорово придумано, — недобро и хмуро усмехнулся Вадим. — Ты сам себя-то слышишь? Понимаешь хоть? Попутал ты что-то, Денис.

— В жизни всякое бывает. Деньги никогда не лишние. Радеешь за наши отношения? Беспокоишься о моральном аспекте? Я тоже. Радею за дружбу с тобой. Только по мне, настоящую дружбу трудно испортить. Если какое-то слово или неправильный поступок может все разрушить, то и жалеть тогда не о чем, и беречь нечего. Тогда пережевать и выплюнуть, Вадим. А нам есть, что беречь.

— Все у тебя складно. Ты мне зубы не заговаривай, я знаю, что ты это умеешь. У тебя на всякое слово есть тысяча своих доводов. А я могу привести сейчас с десяток своих, почему сейчас ты ведешь себя как сволочь. Но в одном ты прав точно — молча мне уйти никак нельзя. И по роже мне тебе дать ой как хочется.

— Конверт забери. Мама Лена болеет, вдруг что понадобится. Ты по-другому не возьмешь, тебе так легче будет. И мне вот так легче. А после я тебя послушаю.

— Чувствую себя проституткой. — Вадим небрежно открыл конверт и глянул внутрь. — Причем, валютной.

Денис рассмеялся. Но только потому, что лицо Бардина смягчилось. Не ушел. И не уйдет значит.

— Тогда давай договоримся. Ты не используешь меня в темную. Я этого не потерплю.

— Согласен.

В этом скромном кафе они с Вадимом просидели долго. Говорили обо всем. Обо всех. Не торопясь. Вслух. И молча. Ловя в глазах ускользающие мысли. Читая по губам невысказанные вопросы.

Разочаровался ли Вадим? Наверняка.

Но лучше сделать это сейчас, вот так — больно и без наркоза, встречая осуждение во взгляде, порицание, может, презрение, чем потом, много позже — холодное удовлетворение.

Простит ли? Обязательно.

Стало легче. Стерлись барьеры и границы. Теперь можно не деликатничать, не обходить запретные темы, не бояться шокировать. Все стало прозрачно и открыто.

Лучше вот так — затянуть его в свой мир, в котором обязательно нужен свой человек. Если Вадим в какой-то теме, ему тоже он понадобится.

Эгоистично? Еще как. Но в этом гребаном мире, в котором все покупается и продается, и каждая сволочь с толстым кошельком чувствует себя полубогом, обязательно нужен свой человек.

Распрощались по-дружески тепло, будто оправдываясь. Денис не чувствовал за собой вины. Даже самых малейших угрызений совести не чувствовал. Не такой он человек, чтобы навязывать себе ненужные страдания. Только не из-за этого конверта с деньгами. Их крепкая с Вадимом связь и тонкое понимание друг друга позволяли не обременять себя душевными мучениями.

Просто нужно договориться. Просто договориться и понять, посмотреть друг другу в глаза, добравшись до самого дна, поймать, услышать биение сердца и сделать его общим, как прежде. Иначе в этой жизни им не по пути.

Пока ждал Юлю, курил. Хотя обычно при ней старался этого не делать. Ей не нравилось, ему тоже. А сегодня не слазил с сигарет. День такой, что ли.

Ждал Юлю…

Наверное, это первый раз вот такое осознанное ожидание. Черт возьми, у них сегодня свидание.

Не глядел тревожно, прошуршал вглубь парка по тропинке и остановился у огромной раскидистой ивы, окруженной невысоким парапетом. Как будто устроители собирались сделать здесь фонтан, а потом передумали и воткнули в центр дерево.

Редко затягиваясь, держал в руке сигарету. Присел и отвернулся от центральной дорожки, перекинув взгляд на рассыпанные то тут, то там кленовые островки. Словно кто-то небрежной рукой раскидал по территории их семена.

Этот старый заброшенный парк не пользовался популярностью. Здесь не было скамеек. Люди стали ленивы, чтобы просто прогуливаться по заросшим аллейкам. Трава уже пробилась, заволакивая землю ковром, на влажных сочных деревьях появилась зеленая дымка.

Солнце грело затылок, ласкало плечи, бежало лучами по позвоночнику. Похоже на Юлькино прикосновение — такое же теплое и нежное. Его никогда и никто не трогал вот так — с жадностью, крепко. Он никогда никому не позволял. Не любил этих тисканий, хотя привык, что Таня всегда его обнимала. Вера старалась, но ему не нужны были эти объятия.

Никого так не чувствовал как Юльку.

Он не думал, что скажет ей, не подбирал слова. Они всегда находились сами. Хотя, если она рядом, по сути, слова оказывались не нужными.

Некоторое время сидел неподвижно, наблюдая за стайкой суетливых воробьев. Когда птицы испуганно вспорхнули, поднял глаза и увидел ее. Внутри защемило от непрошенной нежности.

— Я не люблю курящих мужчин, — подойдя вплотную, сказала Юля с улыбкой и обвила руками его шею. На миг сладко прижалась к губам. Целовала, не придавая значения сигарете в его руке. Обнимала, вынужденно вдыхая дым. Улыбалась, говоря нарочито строго.

— И правильно. Не люби их. — Он отвел руку подальше, свободной прижимая ее к себе крепче.

— Мне не нравится, что ты куришь.

— Это поправимо.

— Бросишь?

— Нет, ты просто перестанешь обращать на это внимание.

Иногда сигаретный дым кажется слаще ванильной булки, но Юле этого не понять. Да и не надо оно ей.

— Не знаешь, почему я не возмущаюсь? — лукаво улыбнулась.

— Нечего сказать?

— Нет, я к тебе привыкаю. Ты моя дурная привычка. Это хлеще сигарет или наркотиков.

— Что ты знаешь о сигаретах и наркотиках?

— И знать ничего не хочу, мне тебя хватает.

Лучше и не скажешь… Мысленно он с этим соглашался. Любовь — привязанность почище сигарет и наркотиков.

Страшно становилось от этого осознания, томительно — сладко и страшно, будто падаешь в пропасть спиной вниз. Даже не видишь, куда летишь. А нужно найти силы, чтобы как кошка перевернуться в воздухе, встать на ноги и встретить землю. Выжить.

Она боялась тоже? В Юлиных глазах заметил настороженность. Тихую, умело скрытую. Почти умело. Это всегда так было? Раньше не замечал. Сегодня все казалось по-другому, по-новому. Сегодня каждое ее слово и взгляд касались изнанки души.