Стажеры

– Как ты думаешь, Алексей, что он еще любит?

– Кто?

– Наш кадет. Я знаю, что он любит и умеет вакуумно варить. Я видел на Марсе. А вот что он еще любит?

– Девушек, - сказал Быков.

– Не девушек, а девушку. У него есть фотография девушки.

– Я не знал.

– Можно было догадаться. В двадцать лет, отправляясь в дальний поход, все берут с собой фотографии и потом не знают, что с ними делать. В книгах говорится, что на эти фотографии нужно смотреть украдкой и чтобы при этом глаза были полны слез или уж, во всяком случае, затуманивались. Только на это никогда не хватает времени. Или еще чего-нибудь, более важного. Но вернемся к нашему стажеру.

Быков отложил газету, снял очки и посмотрел на Юрковского.

– Ты уже кончил дела на сегодня?
– спросил он.

– Нет, - сказал Юрковский с раздражением.
– Не кончил и не желаю о них говорить. От этой идиотской канцелярщины у меня распухла голова. Я желаю рассеяться. Можешь ты ответить на мой вопрос?

– На этот вопрос лучше всего тебе ответит Иван, - сказал Быков.
– Он с ним все время возится.

– Но поскольку Ивана здесь нет, я спрашиваю тебя. Кажется, совершенно ясно.

– Не волнуйся так, Володя, печенка заболит. Наш стажер еще просто мальчик. Умелые руки, а любить он ничего особенно не любит, потому что ничего не знает. Алексея Толстого он любит. И Уэллса. А Голсуорси ему скучен, и "Дорога дорог" ему скучна. Еще он любит Жилина и не любит одного бармена в Мирза-Чарле. Мальчишка он еще. Почка.

– В его возрасте, - сказал Юрковский, - я очень любил сочинять стихи. Я мечтал стать писателем. А потом я где-то прочитал, что писатели чем-то похожи на покойников: они любят, когда о них либо говорят хорошо, либо ничего не говорят... Да. К чему я это все?

– Не знаю, - сказал Быков.
– По-моему, ты просто отлыниваешь от работы.

– Нет-нет, позволь... Да! Меня интересует внутренний мир нашего стажера.

– Стажер есть стажер, - сказал Быков.

– Стажер стажеру рознь, - возразил Юрковский.
– Ты тоже стажер, и я стажер. Мы все стажеры на службе у будущего. Старые стажеры и молодые стажеры. Мы стажируемся всю жизнь, каждый по-своему. А когда мы умираем, потомки оценивают нашу работу и выдают диплом на вечное существование.

– Или не выдают, - задумчиво сказал Быков, глядя в потолок.
– Как правило, к сожалению, не выдают.

– Ну что же, это наша вина, а не наша беда. Между прочим, знаешь, кому всегда достается диплом?

– Да?

– Тем, кто воспитывает смену. Таким, как Краюхин.

– Пожалуй, - сказал Быков.
– И вот что интересно: эти люди, не в пример многим иным, нимало не заботятся о дипломах.

– И напрасно. Меня вот всегда интересовал вопрос: становимся ли мы лучше от поколения к поколению? Поэтому я и заговорил о кадете. Старики всегда говорят: "Ну и молодежь нынче пошла. Вот мы были!"

– Это говорят очень глупые старики, Владимир. Краюхин так не говорил.

– Краюхин просто не любил теории. Он брал молодых, кидал их в печку и смотрел, что получится. Если не сгорали, он признавал в них равных.

– А если сгорали?

– Как правило, мы не сгорали.

– Ну вот, ты и ответил на свой вопрос, - сказал Быков и снова взялся за газету.
– Стажер Бородин сейчас на пути в печку, в печке он, пожалуй, не сгорит, через десять лет ты с ним встретишься, он назовет тебя старой песочницей, и ты, как честный человек, с ним согласишься.

– Позволь, - возразил Юрковский, - но ведь на нас тоже лежит какая-то ответственность. Мальчика нужно чему-то учить!

– Жизнь научит, - коротко сказал Быков из-за газеты.

В кают-компанию вошел Михаил Антонович в пижаме, в шлепанцах на босу ногу, с большим термосом в руке.

– Добрый вечер, мальчики, - сказал он.
– Что-то мне захотелось чайку.

– Чаек - это неплохо, - оживился Быков.

– Чаек так чаек, - сказал Юрковский и стал собирать свои бумаги.

Капитан и штурман накрыли на стол, Михаил Антонович разлил варенье в розетки, а Быков налил всем чаю.

– А где Юрик?
– спросил Михаил Антонович.

– Спит, - ответил Быков.

– А Ванюша?

– На вахте, - терпеливо ответил Быков.

– Ну и хорошо, - сказал Михаил Антонович. Он отхлебнул чаю, зажмурился и добавил: - Никогда, мальчики, не соглашайтесь писать мемуары. Такое нудное занятие, такое нудное!

– А ты побольше выдумывай, - посоветовал Быков.

– Как это?

– А как в романах. "Юная марсианка закрыла глаза и потянулась ко мне полуоткрытыми устами. Я страстно и длинно обнял ее".

– "Всю", - добавил Юрковский.

Михаил Антонович зарделся.

– Ишь, закраснелся, старый хрыч, - сказал Юрковский.
– Было дело, Миша?

Быков захохотал и поперхнулся чаем.

– Фу!
– сказал Михаил Антонович.
– Фу на вас!
– Он подумал и заявил вдруг: - А знаете что, мальчики? Плюну-ка я на эти мемуары. Ну что мне сделают?

– Ты нам вот что объясни, - сказал Быков.
– Как повлиять на Юру?

Михаил Антонович испугался.

– А что случилось? Он нашалил что-нибудь?

– Пока нет. Но вот Владимир считает, что на него нужно влиять.

– Мы, по-моему, и так на него влияем. От Ванюши он не отходит, а тебя, Володенька, просто боготворит. Раз двадцать уже рассказывал, как ты за пиявками в пещеру полез.

Быков поднял голову.

– За какими это пиявками?
– спросил он.

Михаил Антонович виновато заерзал.

– А, это легенды, - сказал Юрковский, не моргнув глазом.
– Это было еще... э-э... давно. Так вот вопрос: как нам влиять на Юру? Мальчику представился единственный в своем роде шанс посмотреть мир лучших людей. С нашей стороны было бы просто... э-э...

– Видишь ли, Володенька, - сказал Михаил Антонович.
– Ведь Юра очень славный мальчик. Его очень хорошо воспитали в школе. В нем уже заложен... Как бы это сказать... Фундамент хорошего человека. Ведь пойми, Володенька, Юра уже никогда не спутает хорошее с плохим...

– Настоящего человека, - веско сказал Юрковский, - отличает широкий кругозор.

– Правильно, Володенька, - сказал Михаил Антонович.
– Вот и Юрик...

– Настоящего человека формируют только настоящие люди, работники, и только настоящая жизнь, полнокровная и нелегкая.