Стебель травы. Антология переводов поэзии и прозы

2 «Повторяю…»

повторяюне научишь не научусьповторяю есть последнееиз последнегопоследняя мольбапоследняя любовьзнание незнание притворствопоследнее из последних словменя не любишь любим не будутебя не люблю любить не будув сердце опять опресноки словлюбовь любовь дряблаяистолчешь сывороткусловиспуганныхнелюбовьюлюбовью но не к тебелюбовью но не твоейзнанием незнанием притворствомя и все что полюбят тебяесли полюбят

3 «Если не полюбят…»

если не полюбят«мой путь в текучих песках»мой путь в текучих пескахвозле горбатой дюнылетний дождь исхлестал мою жизньнахлынувшую и отступившуюк началу концу липокой в растаявшей дымкекогда не обиваюэти длинные скользкие порогипроживаю жизнь отмерянную дверина ключ и настежь«что бы я делал без этого мира безликого»что бы я делал без этого мира безликогогде я длюсь мгновение где мгновениев пустоту выплескивает неведение бытиябез этой пучиныгде тело и тень вместе идут на дночто бы я делал без тишины для шепота гибельнойодышка ли безумие вызволить возлюбитьбез неба парящегонад свинцовой пыльючто бы я делал что делал вчерав мертвом луче наблюдал двойникаон как я идущий несомыйв пространства скорченныесреди безгласия голосовнаполняющих мой коконПеревод с ирландского Г. Стариковского

Из польской поэзии

Ежи Групиньский

Антифона

С утра яУверовал сноваВ наш стихПомолись же и тыИ уверуй в меняВновь как в Слово

Апостроф

КрылоУкрой меня уберегиСвинцовой буквы тяжестьДай подняться

Свет

Софии и Яну Серединским

УтромПриподниму осторожноКрылья-ресницыМожет быть не погибнуСветом сраженныйМожет быть вправдуУдастся поднятьЭтими крыльямиМир освященныйСияньем

Стихи из памяти

О прошлой нежностиСтихами белымиШаги твои звучалиНо их не слышалиНи ты ни снегЧто засыпал следы

К читателю

Именно такоживет эта кронаДеревом мертвым стоятьстиху моемуПокудалистьев его не коснетсятвой голоствое дыханье

Письмо на подоконнике

…а еще напишу тебе: Встал на рассветеНо не смог отыскать ничегоИнтересного – все уже виделЭто зеркало это креслоИ рука не тянулась потрогатьНи тарелки ни старых вещейПроживающих здесь —НичегоТолько шторки крахмалДа оплавленный лампой зрачокИ лежит костенеяЗа окном помертвевший пейзаж

Перо

Перо усталость и бумагаи ничего не скажет мнеоконной рамы пустотастучит печатная машинкасуетитсяИ только щедрая землянасытившись телами новыхмертвыхмне отвечает жирным срезомдымящимся илипнущим к лопате

Плод

Поверь – все дерево трясетсяКогда голодными губамиВпиваешься в набухший соком плод

Разговор со стеной

Перо и папирусНе этот ли скриптебя разбудилмой древесныйжучок?

Нелюбимая

Это мои косыНо их не помнятТвои рукиИх бы обрезатьПод самый кореньНо нетНе заметишь дажеРазве что ненадолгоСтихнет боль в затылкеСброшу все одеждыЧто скажутЭта грудь и упругость бедерНо молчат притихлиВозьмитеТепло рукОзябшие вещицыИли не умею —Лишь отдерну пальцыСтынут сноваТускнеютТолько струйкаПромолвит терпеливоМое телоТеплымИ тяжелым словомМне прошепчетПро каждый сантиметрСлышу и знаюИ понимаюОпуская векиПред отраженьемБоже мойВзглядом случайным врастаюВ плоскость зеркальной твердиВ стеклянные каплиВпрочем все это я знаюИ стараюсь поведатьНо когда искушаясьСяду под люструК зеркалу чтоб начертатьИмя твое помадойВзвизгнет стеклянное пеклоИ я останусь на той сторонеС красным соцветием венНа распятой рукеИ рваным шрамом на горлеСнова – одна

Заклятье

словно заклятьетвержу я:Твой запахкружит мне головувшитым под кожучерным цветкомбузины!Перевод с польского В. Лаврова

Из аргентинской прозы

Мануэль Рохас

Заказаны, но не пойдут…

Переводы заказаны, но не пойдут. А почему? Ответы бывали разные. Чаще всего вообще ответов не было. Иногда работу оплачивали («Мужчина с розой» – рассказ известного аргентинского писателя Мануэля Рохаса), иногда предлагали за те же деньги перевести другие рассказы: изменялся состав сборника (Эвора Тамайо «Листок из свадебного альбома», «Капитан ждёт»). И если можно предположить, что сборник рассказов латиноамериканских писателей, куда входил рассказ Рохаса, не увидел свет из-за того, что издательство уже испытывало трудности с деньгами – было начало 90-х, то история с переводами кубинской писательницы Эворы Тамайо, была совсем иной Ну кто знал у нас как следует современную кубинскую литературу? А тут ещё следовало знать «кто есть кто» из писателей, кто за Фиделя, а кто в душе не очень. Поэтому, естественно, состав сборника сделали на Кубе, да и сами тексты тоже прислали: книжки и перепечатки. Делало сборник издательство «Художественная литература» (Москва). Раскидали работу по переводчикам. Мне досталась тоненькая книжечка «чёрного юмора» Эворы Тамайо. В ней были собраны довольно страшные и занимательные вещи, но перевести требовалось только два рассказа, да и те не самые «чёрные». Однако, очень скоро мне сообщили, что Эворы Тамайо в сборнике не будет (хотя работа была сделана и сдана), как и многих других писателей Состав перешерстили. Имена были теперь совсем другие. Должно быть на Кубе что-то тогда произошло.

Теперь я жалею, что не перевела хотя бы для себя (времена меняются!) остальные рассказы из тоненькой книжечки, которая куда-то запропастилась. А вот куда запропастилась сама Эвора, не знаю. Хотелось бы узнать.

Нина Снеткова

Мужчина с розой

Несколько лет назад под вечер в Осорно приехали монахи-капуцины: они собирались наставлять в истинной вере местных жителей.

Монахов было шестеро, все – настоящие мужчины, бородатые, крепкие лица энергичные, жесты вольные.

Бродячая жизнь наложила свою печать на этих вечных странников, и они ничуть не походили на монахов других орденов.

Тела шестерых бородачей закалились в постоянном соприкосновении в дикой природой юга во время долгих переходов через сельву, под яростными порывами ветра и проливными дождями, а лица утратили торжественную неподвижность, свойственную тем, кто проводит свои дни в тепленьком уединенном уголке уютного монастырского дворика.

Случай свел их в Вальдивии, куда они приехали кто откуда: из резерваций Анголы, из Ла-Империала, из Темуко, и уже все вместе они продолжили путь до Осорно, где целую неделю должны были исполнять свои миссионерские обязанности, а потом снова разъехаться по дорогам сельвы, неся слово евангельской проповеди.

Было их шестеро, все – настоящие мужчины, все бородатые.

Особенно привлекал внимание отец Эспиноса, ветеран миссионерской деятельности на юге, сорокапятилетний мужчина, высокий, крепкий, с виду деятельный, добрый и деликатный.