Стебель травы. Антология переводов поэзии и прозы

Слава или целостность —что важнее?Деньги или счастье —что ты ценишь более?Успех или провал,что более разрушительно?Ищущий удовлетворения вовненикогда не достигнет цели.Если счастье зависит от денег,не будешь счастлив сам по себе.Будь доволен тем, что имеешь,радуйся естественномуходу событий,в миг, когда поймешь,что ни в чем не нуждаешься,мир будет твоим.

67

Кто-то считает моеучение – бессмысленным.Кто-то считает еговозвышенным, но непригодным.Но для тех, кто смотритвглубь самого себя,абсурд преисполнен смысла.Они знают, что возвышенноеимеет корни в глубинах.Я учу только трем вещам:простоте, терпению и пониманию.Эти три вещи —истинное сокровище.Простота в мыслях и действияхвозвращает к истокам вещей.Терпенье с друзьями и недругамивозвращает к начальной гармонии.Понимая себя, примиряешься с миром.Перевод Б. Херсонского

Из английской поэзии

Джон Донн Из «Священных сонетов»

«Ты – мой Творец. Твой труд ли пропадет?..»

Ты – мой Творец. Твой труд ли пропадет?Исправь меня, избавь кончины зряшной.Я в смерть лечу и смерть ко мне течет,И все удачи, будто день вчерашний.Не смею я поднять потухших глаз,Отчаянье и страх снимают взятки,Как вспышка малая мелькнет последний час,И в вечный ад я ринусь без оглядки.Но вот Твое искусство надо мной,Когда к Тебе я поднимаюсь взором,Мой старый грех, соблазн извечный мойГорит во мне спасительным укором.И я лечу над бездной бытия,И эти крылья – благодать Твоя.

«Смотрите, сэр, как мужественный пламень…»

Смотрите, сэр, как мужественный пламеньИз нильской гнили странные твореньяИзвлечь готов; так рифм граненый каменьВо мне от Вашего растет благоволенья.Вот сила и источник бытияДля семерых, чтоб вместе им родиться,Но только шесть Вам посылаю я,Седьмого же нельзя не устыдиться.Ваш суд избрав, поскольку в равной мереСестра его, изысканность способнаОгнем преображения поверитьБурленье разума, ворчащее утробно.Вы – чародей, имеющий отвагуВ мгновенье ока зло вернуть ко благу.

Джон Китс

Кузнечик и сверчок

Поэзия земли всегда с тобой.Когда все птицы, ослабев от зноя,Прохлады ищут в зелени густой,Чья песня полю не дает покоя?Кузнечик правит этот дивный бал.И роскошь свежескошенного луга,Притихнув, слушает, пока он не устал,Пока его не перебила вьюга.Поэзия земли всегда с тобой.Зимой, когда потрескивают свечи,Уму и сердцу придают покойСверчка за печкой вычурные речи.И вспомниться сквозь дрёму городовКузнечик среди солнечных лугов.Перевод с английского В. Верлоки

Из ирландской поэзии

Шеймус Хини

Копаем…

Большой с указательным пальцы сжимают перо,оно прилегает удобно, как будто это – ружьё.Звуки трения слышу отчетливо я под окном:то скрежещет лопата, входящая в почву с песком.Отец мой копает.Его поясница видна мне над длинной ботвой,как лет двадцать назад, он склоняется над бороздойнапряженно. Отец мой копает,упирая ботинок, как будто бы делая шаг,нажимая на ручку лопаты, он держит её как рычагмежду ног, прижимая к колену, срезая верхушки долой,яркий край погружая, чтоб выбросить ком землянойи рассыпать картошку. Мы любили её собиратьи прохладную твердость и тяжесть в руках ощущать.Ей-богу, старик мой обращаться с лопатой умел,и его старик тоже.Мой дед на болоте у Тонера торфа нарезать за деньбольше всех успевал. Я однажды ему молоков бутылке с бумажной неплотной затычкой принес:распрямился и выпил он, и, чтоб наверстать, подрубал,разрезал и швырял дёрн через плечо и назад,углубляясь всё ниже и ниже,где торф был получше. Копал.Этот запах прохладный ботвы снова в памяти ожил моей.Ярким краем лопата мелькает быстрей и быстрей.И сырые дернины бьют оземь сильней и сильней.Нет у меня лопаты, чтобы их преемником стать.В моих пальцах перо зажато.Вот им я и буду копать.

Персональный геликон

Ребенком от старых колодцев меня было не оттянуть,где ржавые вороты с ведрами и черпаками,там, где, небо в ловушку поймав, вёдра падают в тёмную жуть,отдающую холодом, сыростью, плесенью, мхами.На кирпичном заводе я помню колодец с подгнившей доской;когда падал отвесно черпакна длиннющей верёвке – грохочущим звуком движенияя любил наслаждаться. Там дно глубоко было так,что уже невозможно внизу разглядеть отраженья.Другой неглубокий, под высохшим каменным рвом,плодоносный, как всякий аквариум, илистый, сорный,твое белое лицо колебалось внизу надо дном,когда ты из мульчи выволакивал длинные корни.А в других жило Эхо. Они возвращали твой зовс чистой новою музыкой. Чувство опасности, рискаощутил я в одном – когда, выбежав из папоротников и кустов,прямо по моему отраженью прошлепала крыса.Теперь любопытствовать, – что там, в корнях? —и рассматривать мхи,большеглазым Нарциссом уставясь в источник при этом,стало ниже моего взрослого достоинства. Я пишу стихи,чтобы увидеть себя и заставить темноту отвечать эхом.

Фонарь боярышника

Эти колючие дикие ягоды ярко горят даже среди зимы, —маленький огонек для маленьких людей, —он желает им только, чтобы их достоинство не погасло,чтоб язычок его пламени ровно горел,но и блеском своим их тоже не ослеплял.Иногда, на морозе, когда дыхание превращается в пар,разрастаясь и принимая вид Диогена,блуждающего с фонарем в поисках человека,ты испаряешься, – он пристально рассматривает тебя,держа красные ягоды перед собою, на уровне глаз,на кончике ветки;и ты отступаешь перед плотной связью их мякоти с косточкой,перед жалящим до крови уколом, желая, чтобы он испыталтебя и очистил,перед его проклеванной спелостью, – и тогда он высвечиваеттебя и уходит дальше.

Дождь дирижер

Бет и Ренди

Вот-вот будет дождь. Взмах палочки и потомхлынет музыка, которую раньшеты никогда не мог бы услышать. Подкрадываетсякак кактус, растёт поток, ливень, водоворот,рвёт шлюзы, падает, течет сквозь. Ты как труба,на которой играет вода. Снова – встряхнёшь легкои diminuendo вдоль всех колен,спотыкаясь, как струи о водосток. И вот —кап-кап – с омытых листов,еще нежнее – с трав, лепестковромашек, пылью блестящей, почти дыханием воздух.Вот-вот – палочкой снова он взмахнет и потомс неослабной силой всё повторит, что было однажды,дважды, десять, и тысячу раз – до.Кому это важно, что музыка, которая вся улетела, испарилась —лишь паденье песка, сухих семян сквозь кактус?Ты как богач пройдёшь на небосквозь ушко дождевой капли. Слушай же снова.

Мята

Как низкий куст пыльной крапивына гребне крыши. За ней без названьяненужные вещи лежат сиротливона свалке. Почти недостойны вниманья.По правде сказать, живое надежденас учит. И слабое может быть цепким.Задний двор нашей жизни. Растенье, как прежде,из редкого может стать обильным и крепким.Взмах лезвий ножниц. Её Воскресеньямилюбовно срезают и берегут.Последние вещи нас покидают первыми.Раз выжили – пусть свободно уйдут.Пусть беззащитный запах её течёт нескончаем,освобожденный, как обитатели свалок иных,как те, которыми мы пренебрегаемпотому, что пренебрежением губим их.Перевод с ирландского А. Михалевич

Из украинской поэзии

Николай Луговик

Вязание

И паутинабабьего летанад пожарищем палой листвы,и немая играсветотени —мимолетные тени испуганных птиц,неподвижные тени деревьев…проступаюти тонут в узоре.Я знаю —этот свитер ты будешь вязать мнене деньи не два.Серебристые тонкие нити дождяи прозрачные нити ущербной луны,под которой мы ждали друг друга,льютсяпо спицам,сквозь пальцы,сквозь годы,чтобы ожить в цветоносном узоре.