Стеклянные цветы

Если ой посмеет так сделать, она завоет от разочарования… или расколотит что-нибудь… окно разобьет, напьется… черт бы его побрал!

Заехали в гараж. Филипп, по-прежнему не глядя на нее, вылез из машины, щелкнул выключателем и уставился на плавно опускающуюся дверь отсека.

Бруни тоже вылезла и подошла к нему, положила руку на плечо.

— Слушай, ну что с тобой?!

Он вздрогнул и замер — казалось, даже дышать перестал. Она не выдержала, обняла его сзади и прильнула грудью к обтянутой пиджаком широченной спине.

— Филипп…

Он не шевелился.

— Филипп!

Зарылась лицом в коротко стриженые волосы на затылке, погладила его по груди, и тут — в первый момент Бруни подумала, что ей почудилось — он едва заметно наклонил голову, прижимаясь щекой к ее запястью.

Нет, не почудилось, поняла она, когда Филипп, будто ласкающийся кот, потерся лицом об ее руку. Не почудилось! Он извернулся и, оказавшись к ней лицом, обнял ее — Бруни почувствовала, что его буквально трясет.

Она прижмурилась, подставляя губы, но он поцеловал в шею, грубо и жадно. Оторвался, взглянул на нее голодными глазами, словно прикидывая, с чего начать «пиршество».

«С самого начала, милый, — посоветовала она про себя. — Времени хватит на все!»

Она думала, что после такого большого перерыва Филипп набросится на нее, как неандерталец. Но если не считать безумного первого раза, когда они оба лихорадочно расстегивали и стягивали друг с друга все, что мешало, а потом он опрокинул ее на еще теплый капот и, подхватив под ягодицы, тут же, без всяких прелюдий, овладел ею — он был на удивление нежен.

Впрочем, и этот первый раз был великолепен — внутри у нее будто фейерверк взорвался.

Потом они поднялись наверх, в его спальню. И тут Филипп удивил ее. Не то чтобы она являлась сторонницей исключительно жесткого и быстрого секса, но ей всегда нравилась его грубоватая властная напористость. А в этот раз он двигался томительно неспешно, порой притормаживал, ласкал ее чуткими пальцами, прочерчивал языком влажные дорожки по коже… Долгое — восхитительно долгое освобождение наступило внезапно. Еще плавая в полузабытьи, не видя и не чувствуя ничего, кроме волн удовольствия, которые, постепенно затихая, пробегали по телу, Бруни подумала, что этой женщине, о которой он рассказывал, надо бы памятник при жизни поставить!

Туман перед глазами постепенно рассеялся, и она повернула голову. Филипп лежал рядом и улыбался — без своей всегдашней иронии, довольной ленивой улыбкой.

Не удержалась, спросила:

— Чего это ты сегодня ласковый такой… непривычно даже, будто и не ты.

— Слушай, сделай милость, если ничего умного сказать не можешь, лучше заткнись! — посоветовал он, притянул ее ближе и вдавил лицом себе в грудь.

Бруни вывернулась, пихнула его в бок — еще чего, рот он ей затыкать будет! — и устроилась удобно, на плече.

Филипп зарылся пятерней ей в волосы, потрепал, как собачонку.

— Устала?

— Вот еще!

Если он думал услышать «Ах, милый, ты меня утомил, хватит!» — так не на ту напал!

Глава одиннадцатая

На следующий день все утренние газеты пестрели сообщениями о таинственном исчезновении Рене Торрини, владелицы фирмы «Солариум». Высказывались разные предположения — от похищения до самоубийства в припадке безумия. Лишь одна, вполне резонная мысль не пришла в голову никому из журналистов: что Рене просто решила уйти от мужа.

В новостях показывали Виктора — Бруни тошнило смотреть на его холеную рожу. Он тявкал что-то об «эмоциональной нестабильности» жены.

Ничего, скоро этого гада ждет весьма неприятный сюрприз!

Вечером, когда они ехали домой, Бруни обратила внимание, что Филипп то и дело поглядывает в зеркальце заднего вида.

— Чего ты смотришь? — спросила она.

— Да нет, ничего, показалось.

Что именно ему «показалось», она узнала утром. Позвонила, хотела пригласить его завтракать — по телефону никто не ответил. Позвонила на кухню — фрау Зоннтаг бодро отрапортовала, что господин Берк пошел погулять.

— Гулять?! — растерянно переспросила Бруни.

— Да, госпожа баронесса.

Появился он минут через двадцать. Вошел и сказал без всяких предисловий:

— За нами следят. Я еще вчера заметил, что за нами машина какая-то шла — не хотел говорить, пока все не проверю. А сейчас убедился. Пойдем, покажу!

Они поднялись на третий этаж, и Филипп показал на стоявшую на противоположной стороне улицы бежевую «Мазду»:

— Видишь? Так вот — там, внутри, сидит человек и наблюдает за домом.

— А почему ты думаешь, что он за домом следит? — Бруни подошла вплотную к окну, вглядываясь в подозрительную машину.

Филипп дернул ее назад.

— Осторожнее, у него бинокль.

— Откуда ты знаешь?

— Смотри внимательно — видишь, окно у машины приоткрыто, сверху щель?

Бруни уставилась на щель. Секунда… другая — и вдруг там блеснули два огонька, будто мигнули глаза какого-то зверя.

— Ой! — она даже вздрогнула от неожиданности, странным образом смешанной с чувством острого веселого восторга. — Подожди, я сейчас!

Вихрем понеслась в кабинет, выхватила из ящика стола бинокль, который ее первый муж когда-то использовал на скачках — единственную, если не считать еле заметного шрама на ухе, память о нем — и бегом вернулась обратно.

Запыхавшись, приложила его к глазам, покрутила колесико и отшатнулась — так вдруг близко оказалась «Мазда». Больше рассмотреть ничего не удалось, Филипп снова потянул ее от окна.

— Ты что, не понимаешь, что если ты можешь его бинокль видеть, то и он тебя по блеску стекол заметит?! — Добавил полувопросительно: — Наверное, стоит позвонить в полицию?

— Я позвоню! — Бруни хотела извлечь из ситуации максимум удовольствия.

Она спустилась в кабинет, набрала номер полицейского участка и надменно сообщила, что говорит баронесса фон Вальрехт, и что ей срочно необходимо переговорить с комиссаром.

Едва комиссар взял трубку, тон Бруни изменился — теперь это была испуганная женщина, умолявшая о помощи. Она трепещущим голосом поведала, как еще вчера ее телохранитель заметил слежку, а сегодня выяснилось, что напротив ее виллы стоит машина, и оттуда — о ужас! — за ней наблюдают в бинокль. Может, это какой-то маньяк… или грабитель?! Или ее хотят похитить?! В любом случае, она просит полицию приехать и разобраться — эта машина и сейчас тут, так что страшно даже из дома выйти.