Стеклянный ангел

Женщина на удостоверение даже не взглянула, охнула, прижала полотенце к лицу:

– Проходите, проходите в комнату. А ты, Алешенька, иди к себе. Можешь включить компьютер.

Кресло снова зажужжало, и мальчик, едва не задев Мишу, выехал из комнаты.

– Садитесь, пожалуйста.

Женщина и мальчик были очень похожи. Грустные глаза, хрупкие фигуры, и что-то еще, что безошибочно позволяет определить людей, не единожды битых жизнью

– Я знала, что рано или поздно все раскроется, - сокрушенно сказала женщина.

«Ого, - подумал Миша, - неужели предчувствия меня не обманули?»

– Я знала, что рано или поздно все станет известно, - повторила женщина, опустив руки, комкающие полотенце, и села на табурет у окна.

– Рано или поздно все становится известно, - глубокомысленно произнес Миша, все еще не веря в свою удачу.

– И что же, теперь мне придется возвращать все деньги?
– спросила женщина.

– Это будет зависеть от вашего желания сотрудничать со следствием, - строго сказал Миша.

– Хорошо, - вздохнула женщина, - я все расскажу. Но только здесь с самого начала нужно рассказывать, иначе не получится.

– Рассказывайте с самого начала, - разрешил Миша, и подумал о том, как ему не хочется быть разочарованным, а ведь все, о чем она собиралась ему поведать, могло не иметь отношения к убийству в соседней квартире.

Женщина заговорила, и по мере того, как вырисовывалась суть произошедшего в день убийства, Мишина душа все более радовалась и торжествовала. Его мелкая журналистская душонка. «Да ладно тебе, - он постарался унять угрызения совести, забеспокоившейся некстати, - ведь ради дела, не просто так, я здесь людям голову морочу».

– Раньше в этой квартире жила нормальная семья. Мария Васильевна и сын ее Володя. Мы с Володей выросли вместе, ходили в одну школу, играли во дворе. Он меня и замуж звал, но я тогда уже с отцом Алеши встречалась, отказала. Он тогда обиделся очень, на север уехал. Когда вернулся, Алеше уже восемь лет было, а мужа у меня уже не было. Он сбежал сразу, как только узнал, что ребенок у него – инвалид. Володя, когда вернулся, зашел, Алешу моего увидел...

Он отвернулась к окну, Миша увидел – сдерживает слезы. Помолчала немного. Затем, справившись с волнением, снова заговорила:

– Ну, в общем, он снова меня замуж позвал. Только я отказала: зачем я больного ребенка буду ему на шее вешать? Он помогал мне, очень помогал. Но потом женился, и съехали они с этой квартиры на другой конец города. Марию Васильевну с собой взяли - внуков помогать растить, двое у него родились. Слава богу, здоровые.

– Ну, вот после них и въехал в их квартиру этот… не знаю даже как его назвать?

– Что, плохой был человек?
– Миша приготовился: вот оно сейчас будет самое главное. То, зачем он сюда пришел.

– Плохой… - сказала женщина.
– Бог ему судья, на том свете с него спросится за то, что он моего сын ублюдком и дебилом назвал.

– Неужели такое возможно?
– спросил Миша.

– Получается, что возможно… - вздохнула женщина.
– Вы видите, какая у нас квартира? Два окна и оба выходят на стену соседнего дома. Алеша целыми днями в замкнутом пространстве, и даже в окно не может видеть деревья, детей, облака, дождь. А для ребенка это очень важно, вы понимаете?

– Понимаю, - кивнул Миша, и обернулся в сторону коридора. Что сейчас делает в своей комнате за закрытой дверью этот мальчик в инвалидном кресле?

– Выходить на улицу мы не могли, коляски тогда у нас не было. То есть коляска нам полагалась, но она была такая огромная, неповоротливая, что я даже забирать ее не стала, отказалась. И держать ее было негде, сами видите, квартира крошечная. Купить нормальную коляску - современную, мобильную - было не на что.

Окно подъезда выходит во двор, на детскую площадку, там всегда дети играют, собаки бегают, красивые машины, жизнь, в общем. Я Алешу выносила в подъезд, и он там сидел на стульчике, смотрел в окно.

– Как выносили?
– Миша с сомнением поглядел на худенькую женщину.

– А вот так… Сначала стул, потом Алешу. Тяжело, конечно, было, спина болела. Но что поделаешь? Ради ребенка пойдешь на все.

– Алеша сидел в подъезде часок, потом я его забирала. Ну, видно, чем-то помешал он этому… соседу нашему. Тот и высказал все, что думает о моем ребенке и таких, как он. Я в это время как раз вышла забрать его и все слышала.

– Вы ответили соседу?

– А что я могла ему ответить? Вы знаете, я так растерялась, что и слова не сумела произнести. А он зыркнул на меня глазищами своими наглыми и убрался в свою квартиру. Я Алешу схватила, еле до квартиры доволокла. Свалилась на диван и так я плакала, как никогда в жизни, думала - сердце разорвется. Алеша, бедный мой, утешает меня, гладит по голове, а у меня желание - пойти и убить этого подлого, гнусного человека.

Она взглянула на Мишу.

«Не может быть, - подумал он, – только не это…»

– Вы сейчас подумали, что это я его убила? Нет, не я… но мне его совсем не жалко было, понимаете? Я в первую же минуту, как узнала, что его задушили, подумала: поделом тебе. Хотя это не по-божески, не по-человечески.

– Вы знаете, кто его убил… - с уверенностью сказал Миша. Он вдруг понял, что она знает.

– Да, - сказала женщина, - знаю.

Она встала, вышла в коридор. Подошла к двери комнаты сына, прислушалась.

Вернулась, встала у окна.

– Не хочу, чтобы он слышал.

Помолчала, вздохнула глубоко, налила чай себе и Мише. Придвинула вазочку с печеньем.

– Угощайтесь, пожалуйста, за этими разговорами, забыла совсем.

– Спасибо, очень вкусное печенье. Вы рассказывайте, пожалуйста. Я внимательно вас слушаю.

Она кивнула, отпила глоток из своей чашки. Откашлялась. Видно было, что очень волнуется.

– Это началось где-то за две недели до убийства. Я тогда почувствовала неладное. Вижу с Алешей что-то происходит. Принесла его как-то из подъезда домой, вижу он беспокойный какой-то, встревоженный. Сразу за свой блокнотик схватился, что-то писать начал. Я потом подошла потихоньку, пока он спал, почитала. Стихи это были, - она улыбнулась, - просто стихи… О теплых руках, о лучистых глазах. Он ведь уже большой мальчик, понимаете? Четырнадцатый год ему, и несмотря ни на что, он ведь все-таки - мужчина. Вы понимаете?
– слезы снова появились в ее глазах.

– Я понимаю, - сказал Миша.

– Я тогда осторожно начала его выспрашивать: не случилось ли чего, пока он в подъезде сидел. Не сразу, конечно, но не удержался, рассказал. Поделиться ему очень хотелось.

Женщина замолчала, а Миша испугался, вдруг не захочет дальше рассказывать. Именно сейчас, когда тайное вот-вот станет явным. Он задержал дыхание, боясь спугнуть, боясь не дождаться признания, и с облегчением перевел дух только тогда, когда она продолжила:

– В тот день, самый первый день, когда он ее увидел, шел дождь. Я помню, не хотела его относить в подъезд. Посмотри, говорю, Алеша, как льет, ничего же не видно. Посиди лучше дома, почитай. А он: «Нет, мамочка, посижу немножко, хочу посмотреть на дождь».