Стеклянный ангел

У самой двери он обнял ее и стал целовать. Ему непременно хотелось коснуться ее колен, которые некоторое время назад так соблазнительно обхватывали металлическую покатость блестящего гладкого шеста.

Он все тянулся, приподнимая полы ее мягкого бежевого пальто, но она тихонько смеясь, отталкивала его руку.

Он прижал ее к двери, чтобы все-таки достичь желаемого, и вдруг совсем рядом кто-то сказал:

– Хватит пыхтеть-то. Чего по подъездам зажимаетесь, людям спать не даете?

Миша понял, что голос доносится из-за той двери, к которой он прислонил Алису.

– Кто это?
– с опаской спросил он.

– Это моя квартирная хозяйка, - прошептала Алиса. – Она берет за отличную комнату очень недорого, но главное, она - бывшая балерина, и иногда, по настроению, может посмотреть номер и дать парочку советов, которым цены нет. Не хочу ее злить, побегу. Спокойной ночи, Миша.

– Алиса, ну так нечестно! Сначала раздразнили, а теперь… Я сейчас просто сгорю, останется после меня горстка пепла прямо вот здесь на вашем пороге, и утром дворничиха меня просто сметет в свое ведро. И развеет по двору, у вас под окнами… Поцелуйте меня.

Он обнял Алису покрепче, но она, смеясь, высвободилась, и скрылась за дверью, за которой, как оказалось, стояла крашенная белокурая дама в каком-то бордовом балахоне и с сигареткой в зубах. Видимо, та самая бывшая балерина.

Миша не успел даже поздороваться, дверь с грохотом захлопнулась у него перед носом.

Он обречено вздохнул и поплелся вниз по ступенькам. Идти было очень неудобно. Что-то конкретно мешало. «Вот всегда так, - подумал Миша.
– Может, жениться пора?»

Глава одиннадцатая

На улице его встретил нежданчик. Это слово Миша позаимствовал из Сашкиного лексикона. И оно как нельзя лучше подходило к тому, что происходило или собиралось произойти в этот тихий ноябрьский вечер, который как в мамином любимом фильме, вдруг перестал быть томным.

– Ну что, Михаил Плетнев, поговорим, - сказал Сенин, и, цыкнув, сплюнул сквозь зубы, явно метясь на Мишин ботинок. Миша успел убрать ногу, и ответил, все еще стараясь быть вежливым и доброжелательным:

– Говори. Только быстро. Я тороплюсь.

– Не здесь, – сказал Сенин. – Садись в машину, съездим в одно местечко.

– Не поеду я с тобой никуда, - сказал Миша, и демонстративно засунул руки в карманы брюк. Посвистывая, пошел прочь.

– Сышь?
– презрительно хмыкнул в след Сенин.

Миша замедлил шаг, уговаривая себя не вестись. Но как говорится – «Не вынесла душа поэта…», обернулся, переспросил вежливо.

– Что ты сказал? Повтори…

– Бздишь, говорю, в смысле - очкуешь? В том плане, туалетную бумагу нести уже или обождать?

– Это ты сейчас с кем разговариваешь? – поинтересовался Миша. – В смысле - на каком диалекте гутаришь, в том плане, что если вас не затруднит, сир, извольте перевести на русский.

– Ах, да, ты же у нас мастер слова, по-простому не понимаешь, - издевательски осклабился Сенин. – Хорошо давай по интеллигентному. Боишься, мальчик? Слабо тебе со мной сейчас в одно место съездить, поговорить?

– Не слабо, - сказал Миша, - поехали.

Через пять минут они неслись по скользкому шоссе в Сенинском внедорожнике, и Миша проклинал себя за то, что повелся как последний лох. Не вслух, конечно.

Ехали довольно долго. Куда-то за город. Миша вглядывался в темноту за окном, но различал только черную гряду лесопосадки вдоль шоссе и огни, иногда мелькающие в просвете деревьев.

– Куда едем? – спросил он у Сенина.

– На Кудыкину гору! – хохотнул тот.

Сейчас завезет в лес, грохнет без свидетелей, - мелькнула в Мишиной голове беспокойная мыслишка. Он ощупал карманы в поисках чего-нибудь подходящего для защиты.

Сенин свернул на проселочную дорогу, Миша понял это по осторожному шелесту колес. «Какая все-таки отличная машина, – подумал почти с завистью, - не то, что моя колымага».

Наконец внедорожник остановился.

– Приехали, – сказал Сенин. – Давай на выход.

Дом стоял в чистом поле. Высокий и узкий как свечка. Чудо современной архитектуры. Вернее несуразное дитятко какого-то горе-архитектора. Пизанская башня из сплошного бетона и стекла посреди поля в окружении леса.

– Пошли, - Сенин отправился к единственному подъезду.

– Здесь недострой еще, – любезно сообщил он, - под ноги смотри, а то убьешься. Отвечай потом за тебя. Лифт пока не работает. Давай пешком. На двадцатый.

Миша проклял все на свете, пока они шли по лестнице. А Сенин ничего – как огурчик, дыхание ровное, цвет лица чистый. Еще и поглядывает сверху вниз на Мишу с издевкой.

– Это моя берлога, - сказал Сенин, - никто о ней не знает, кроме тебя. Смотри, не проболтайся. Я здесь один бываю, совершенно один. Отпускаю охранников в городе – и айда! Никто здесь, кроме меня, не имеет права быть. Девчонок иногда привожу, это да. Здесь удобное место для этого дела. Ну, ты меня понимаешь, - он подмигнул, - наедине с природой…

И загоготал идиотским смехом.

Квартира оказалась одной огромнейшей комнатой с громадными окнами. Миша восхищенно замер – вот это вид. Темная стена леса, над которой по темно-синему небу рассыпаны крупные голубые звезды, и чуть сбоку - нежным сиянием сливочно-желтая луна. В городе такого не увидишь.

– Это еще что, - добродушно заметил Сенин, - ты еще вид с террасы не заценил. Иди взгляни. А я пока на стол накрою.

Миша вышел на террасу, и у него захватило дух. Вокруг, насколько хватало глаз, тянулись и тянулись поля, сверкающие чистым, словно первозданным снегом, дальше - бескрайняя и бесконечная чернота лесов, и над всем этим - бездонное звездное небо. Теперь понятно, почему Сенин забрался в такую глухомань.

– Полетать не хочешь? Могу подсобить… - услышал он голос за спиной.

Миша на всякий случай отодвинулся подальше от перил. Кто его знает, дурака? Еще сбросит! И ничего ему за это не будет.

– Пошли выпьем, - сказал Сенин.

Миша пошел следом, удрученно размышляя над тем, что же задумал этот невменяемый мажорик, и, ругая себя последними словами за то, что согласился сесть к нему в машину.

На столе стояла бутылка коньяка и банка икры.

– Я не пью, - предупредил Миша.