Степь 1. Рассвет

Дануха переглянулась с сыном-атаманом и оба в недоумении уставились на колдуна. Тот же продолжал, нагоняя страх на собеседников:

– Я тоже давеча по гостям хаживал. Заглянул к своему давнему приятелю, что на два с гаком перехода назад от нас жил. Колдуном он там родовым был до поры до времени. Так вот он один от всего рода и остался в живых. Все артельные мужики побиты, пацаны потоптаны. Дети малые мужицкого пола по кутам сожжены все до единого. Большуху с ближницами тоже кстати в кутах зажарили, – продолжал колдун запугивающим голосом, сделав ударение на «кстати», уставившись на Дануху, как бы намекая на веские обстоятельства по её поводу, – а баб что по моложе и детей всех бабьего пола утащили в степь.

Наступило гнетущее молчание. Каждый думал о своём. Атаман с большухой об услышанном, Данава о недосказанном.

– Ну говори уже колдун, – не выдержал Нахуша, – чё зайца за яйца тянешь. Что ещё за хренова нежить?

– Пацанёнка он нашёл недобитого, хоть тот всё равно чуток погодя и помер, но успел приятелю про лиходеев поведать. Большие, чёрные. Все как один страшные и не одна нежить, а целая стая.

– Ох, ё. Чё за напасть творится-то? – в этот раз уже всполошилась встревоженная Дануха.

– Так вот приятель мой тоже в сказки не верит, чай не пацан сопли размазывать. Схоронил мальца и следы как следует почитал. А натоптали они изрядно, в наглую, не скрываясь. Нежить как известно следами не пачкает. Отсюда следует, что это вовсе ни нежить, а люди. Душегубы ряженые под нежить. Следы оставили конские. Кони парные, будто друг к другу чем привязанные. Таскает такая пара за собой шкуру волокушу. Шкуры разные, сшитые. В основном туровые и лосиные, толстые. На этих шкурах ездят по два человека. Следы чёткие, мужицкие. Голов больше, чем двадцать раз по три. Налетели, всех побили, баб с детьми на шкуры побросали и на тех волокушах волоком упёрли.

– Арийцы, – злобно прошипел Нахуша меж сомкнутых зубов.

– Мой приятель так не думает, – поставил колдун атамана в недоумение, – арийцы на такое ни за что не пойдут. Им так мараться не пристало по их канонам. На такое только гои способные, и то доведённые до ручки, либо сознательно арийцами подкупленные.

– Гои-то здесь откель? – в раз опешил атаман от такого предположения, – они ж в лесах с другой стороны арийских земель селятся. Как они могли сюда-то попасть? Через все земли городов проехали что ли?

– Эх, – прокряхтел Данава заёрзав задом, как бы поудобнее устраиваясь, – ещё летом до меня дошли проверенные слухи о некой стае пацанов-переростков выгнанных даже из гоев, и значащихся у арийцев в беглых из коровников, – продолжил Данава поникшим голосом, – устроили они себе логово прямо под городом, что Мандала у них называется. Укрылись в небольшом лесу. Сам лес ловушками запечатали и завалами законопатили, ни войдёшь не пролезешь. Живут там по-волчьи. Поговаривают, много их там. Взрослых нет. Бабы с детьми тоже отсутствуют. Промышляют тем, что отбирают у людей заработанное, беря не силой, а большим количеством. Городских и пригородных не трогают, безобразничают лишь поодаль. Обозы у народа отбивают, и так по мелочи.

Затем колдун помолчал, как бы обдумывая, и решая для себя рассказывать дальше или и этого достаточно, но посмотрев на озадаченных родственников продолжил:

– Приятель два дня по их следу шёл, пока степь пургой не заровняло. Туда следы ведут, чуть левее города. Ватага это паршивая бесчинствует. Ни богов у них нет, ни человеческих понятий. Обделённые и злые как голодные волчата. Бугаи уж выросли силы немереной. Кровь кипяток, а ума с корешок, да и тот какой-то хитро вывернутый.

– Ну, к нам-то они не сунутся, – самонадеянно констатировал атаман, – а полезут так мои мужики им кровушку-то быстро остудят и рога повыломают.

– Данава, а ты чё про чужих-то спрашивал? – встряла в разбор большуха, вспомнив с чего начали.

– Так судя потому как напали и как ловко баймак раздербанили, не вслепую делали налёт, а по чьему-то наущению. Слишком уж всё быстро было и слажено. Что артельные мужики, что ватажные перемолоты словно и понять ничего не успели, ни то что отпор дать. А значит, соглядатай впереди у них был, иль кто из своих помогал.

– Так ты думаешь и к нам заявятся? – вопрошал атаман уже о чём-то сильно задумавшись.

– Да не ведаю я Нахуша их пакостных дел, но ты уж мужиков-то настропали, как положено, – посоветовал колдун, вставая с полога, – а по поводу облома рогов, ты не горячись. Сам Масаку помнишь. Атаманом он был не хилым, да и мужики у него не хуже нашенских, а их как пацанов сопливых. Они и не пикнули. Ладно, идти надобно народ готовить. Время уходит, требуется поспешать.

– Ох, ё, – проскрипела Дануха поднимаясь следом с явно испорченным настроением.

Атаман из своего угла не тронулся. Сидел, отвалившись на стену крепко задумавшись. Толи Масаку вспоминал, толи свои силы прикидывал против неожиданной напасти.

Вот так впервые по-настоящему узнала Дануха про эту «чёрную нежить». И теперь валяясь на траве у догорающего кута костерила себя на чём свет стоит за то, что тогда не доглядела, недочувствовала она смертельную беду. И чего она как большуха после этого стоит, лишившись всего.

А ведь тогда на обряде Кормления кольнуло предчувствие, что нежить, вызванная колдуном не просто так бесновалась как никогда. Да отмахнулась от знамения Дануха будто от назойливой мухи, увидев в них лишь собственные глупые, как она тогда посчитала страхи. И тут большуха попыталась припомнить всё что было при кормлении Мороза.

Дануха-то, как из бани тогда вышла в кут и увидела своих баб, так из головы вся тревога разом и улетучилась, а «пугалки» братца попросту забылись. Бабняк время даром не терял и подготовился к действу честь-почести. Так как маски бабам напяливать устоями строго воспрещалось, то они себе, вместо этого на лицах устраивали витиеватую роспись.

Распустили волосы, намазали их белой краской, что была замешана на тёртом меле с жиром. От корней до кончиков на всю длину у кого до какой обрезаны. Этой же мазнёй друг дружке рожи расписали будто узорчатый иней. Ресницы убелили с бровями, губы выпачкали. Вид у баб такой получился, что сам Мороз бы глаз не отвёл, залюбовался бы. Какой уж тут спрос с Данухи.

Бабы все подобрались, спины выпрямили. Красота на загляденье. Данава тем временем ватажных пацанов рядил. Правда только их атамана Девятку и его дружков что по старше. В том большом мешке, что колдун приволок были сложены деревянные маски, расписанные в жуткие страшилки. Накидки из волчьих шкур и так всякая мелочь нужная для ритуального действа.

Дубины пацаны себе сами наломали позаковыристей. Неупадюха, паразит эдакий, на свою палку кусок говна тогда наколол, чтобы девок пугать и пачкать, только пока до того дошло, какашка замёрзла-задубела, об такую не замажешься. 47

47

Вообще-то данный здесь атрибут был не уместен по другой причине. Подобными делами пацаны промышляли чуть позже, на Девичьи гадальные вечера, что проходили в тепле чьего-нибудь кута. В жилище вбегал парень с палкой, обмазанной фекалиями и заговаривая девкам зубы, неожиданно совал испачканный конец какой-нибудь кутырке под нос. Коль та испугается иль побрезгует и замашет руками, обязательно извозюкается. Коли справится с собой, останется чистой. Как страх, так и брезгливость вытравливалась из людей с младых ногтей, ибо считались за страшный порок.