Степь 2

Райс нисколько не сомневалась, что подруга выдюжит этот круг, но лишь теперь поняла, что Апити не так свезло, как ей, и мертвецки бледное лицо страдалицы говорило о многом.

Подруга пришла в себя лишь через день, так как весь следующий, проспала как убитая, а вставать стала ещё спустя два дня. Раньше у неё просто не получалось, до того обессилила. Но Райс терпеливо ждала, отметив в себе это странное для неё качество, как полезное приобретение для будущей жизни. Она действительно научилась успокаиваться, терпеть если это необходимо и сдерживать свои желанья, что оказалось самым сложным для царской дочери, чьи привычки получать всё и сразу ещё до конца не выветрились.

Первые два дня пока Апити лежала в лёжку, Райс тщательно скрывала свои изрисованные руки, натягивая рукава рубахи на кисти, делая вид будто замёрзла и никак не могла согреться. Сама лишь мельком рассказывала о своём сидении, как о чём-то совсем не интересном, пытая при этом подругу до въедливых мелочей.

А там, надо признаться, было что послушать, развесив уши на все выпуклости. Апити, как оказалась, не ставили в землю, а клали в длинную ямку и там зарывали, оставляя холмик на всю длину тела. Получалась эдакая земляная кукла с лицом Апити. Этот круг, как оказалось, назывался кругом перерождения.

Никаких физических болей подруга не испытывала, но моральные, по её словам, выходили за всяческие допустимые приделы. За время земляного лежания она умирала несколько раз. Сколько конкретно, не помнила. Притом умирала по-настоящему, но слава Троице каждый раз возрождалась заново.

– Умирать, оказывается, вовсе не больно, подруга, – жалостливо исповедовалась она, – только очень обидно, ты уж поверь помирашке. Замучилась бегать на тот свет. Потому что каждый раз рождаясь заново, ты становишься совсем другой, чужой и самой себе, и друзьям с кем сблизиться успела. Потом заново привыкаешь к себе некоторое время, налаживаешь быт, а как привыкла – прощаешься с жизнью. И так по кругу ни пойми сколько.

Её, всё время пребывания в чреве Матери Сырой Земли, опаивала Мать Медведица. Кроме неё белобрысая никого больше не видела. Каждый раз, выпив дозу сваренной отравы, она впадала в очередной мир ужаса. По её рассказам дева провела в чужих мирах годов девять, если не больше. Сказки, рассказанные белобрысой ведуньей, захватывали воображение царской дочери, как ни виданные и ни слыханные чудесные приключения.

Апити побывала в стране великанов, огромных как скалы, где, прожив некоторое время попала под ногу колдуну-злодею, и он её раздавил как клопа. Быстро и безболезненно. Даже пикнуть не успела, ни то, что испугаться. Побывала в стране карликов, таких маленьких, что лишь с указательный палец. Там она сама стала великаном. В других мирах видела летающих огнедышащих драконов, морских чудовищ размером с Терем, на птицах верхом летала.

Её даже проглатывала рыба размером с большой дом. Общалась с двухголовыми собаками и рогатыми волками, ползала вместе со змеями в жаркой стране с бескрайними песками. Жила глубоко под землёй среди странных обитателей не имеющих глаз. В общем, где только дева не побывала и чего только не насмотрелась. Только везде умирала, и всегда отвратительной смертью, хотя какой она ещё может быть если хочется жить. Апити то хохотала как сумасшедшая, вспоминая весёлое, то ревела как белуга, повествуя о чём хотела бы забыть да не получалось, но в конце концов закончила странной просьбой, от которой Райс даже опешила.

– Слышь, подруга, – почему-то шёпотом прошипела белобрысая, украдкой поглядывая на дверь, боясь, как бы её кто не услышал, – глянь, у меня случаем волосы не поседели?

Райс сначала с недоумением посмотрела на светловолосую, затем поднялась с лежака и приблизилась для выискивания седины у подруги, забыв при этом о маскировке собственных рук, чем белобрысая тут же воспользовалась.

Юная предсказательница несмотря на недомогание проявила завидную сноровку, вцепилась обеими руками в её расписанную кисть, и вытаращив при этом серые глазёнки почти навыкат. Райс, пойманная обманом, не стала выдёргивать руку, а лишь тяжело вздохнула. Затем легко вынула её из полудохлого захвата. Встала. Распустила пояс и стянув через голову рубаху, представила себя в полной красе и колдовской живописи. При этом беззлобно расплываясь в улыбке, смотря на обескураженную подругу.

Та, раскрыв рот и перестав дышать, не мигая уставилась на рельеф её мужицких мышц и маслянисто-чёрные завитки татуировки невиданной силы, переливающиеся в свете масляной лампы, словно под кожей ползают живые змейки.

Отходила от увиденного Апити несколько заторможено. Даже когда Райс оделась и уселась на лежак, Апити отведя взгляд в сторону и показывая всем видом свою неловкость за обманную уловку, продолжала тушеваться. Нет, это был не страх, а именно неловкость, смущение, замешательство. А что такого? Сидит подруга у неё на лежанке, который день прячет от неё руки, притом показательно. А Апити хоть и немощна, но любопытство-то выше этого. Вот и пошла на невинную уловку, а та и попалась. Одно слово – рыжая.

Обе сидели и смотрели в разные стороны. Райс пыталась придумать, как бы поведать подруге о лесном происшествии и расспросить, что та об этом знает, но первой спросила белобрысая, притом очень настороженно:

– Ты можешь жизнь отобрать?

– Да, – тихо ответила царская дочь и тут же смущённо добавила, – а ты не знаешь, можно ли то что умертвила оживить как-нибудь?

Апити повернула голову, уставившись на рыжую подругу и переспросила, недоумевая:

– Как это оживить?

– Ну, я тут одну полянку в лесу нечаянно прибила, – начала скомкано ярица, – травку там, деревьям досталось.… В общем шандарахнула для пробы, и там на много шагов в разные стороны всё засохло, как вымерло. Можно же как-нибудь оживить то, что высохло? – она помолчала, тупо рассматривая пол под ногами и недовольно буркнула, – почитай каждую ночь она мне снится, проклятая. И каждый раз я во сне рыдаю и пытаюсь что-нибудь сделать, чтобы оживить хоть одно деревце, а выходит всё наоборот, как назло. Чего касаюсь, то сразу убиваю словно чудовище какое.

Тут она взглянула на Апити глазами, наполненными слезами и сделала умоляющее выражение лица, всем видом выпрашивая ответ.

– А Матёрые что сказывают?

– Ничего, – отрезала тут же Райс, – чую бояться они меня пуще огня. Общаются как с равной. Трусят и в стороны шарахаются, как от заразной болячки.

– А ты спрашивала?

– Нет. Я тебя ждала. Ты же у нас великая всезнайка. Думала, ты что-нибудь знаешь. Ты ведь знаешь, Апити?

– Я знаю только то, что обладательница чёрного узора как у Матери Медведицы, может из всего живого высасывать жизнь, а о таком как у тебя, я даже не слышала.

– Но если есть сила отобрать жизнь, то должна же быть сила её заново возродить! – вскричала Райс, вскидываясь на ноги, – тебя же умертвляли и оживляли кучу раз. Сама же сказывала! Значит должна знать, как это сделать.

Апити лишь вжалась в подушку посильней, округлив серые глазки, тупо ими похлопывая и испуганно смотря на подругу, но тут за спиной Райс послышался спокойный голос Матери Медведицы, не заметно для обеих подруг вошедшую в светлицу.

– Есть такая сила, успокойся, рыжая бестия.

Она медленно прошла вдоль стены и уселась на длинную скамью, обхватив свой посох обеими руками, при этом ласково смотря на царскую дочь, тут же выдавшую себе команду успокоиться, затем стать сдержанней насколько получится, и терпеливо уселась на лежак, ожидая объяснения. Вслед за первой в светёлку вошли остальные Матёрые. Любовь обошла лежак с другой стороны, присаживаясь на край. А Водяная Гладь осталась стоять в дверях, лишь прикрыв её за собой от любопытствующих ушей.

Все три вековухи, вооружённые посохами, и как Райс догадалась, неспроста. Этими посохами, вернее теми нежитями, что сидели в их навершии 43 Матёрые старались защитить себя от взбалмошной царской дочери, которая одним взглядом, так, проходя мимо, а может даже просто нечаянно, способна отобрать жизнь – самое ценное что имеется у человека.

43

Навершие Набалдашник. Верхняя часть посоха имеющее расширение различной формы. Это являлось своеобразной «куклой» ловушкой для нежити.